Смерть в Лиссабоне - Роберт Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Или осложнять, если перевес окажется не на нашей стороне.
— С доктором Салазаром у нас хорошие отношения. Он нас понимает. Англичане надеются на крепость старых связей, восходящих, если не ошибаюсь, к тысяча триста восемьдесят шестому году. Остается только удивляться тому, в каком веке они себя мнят сейчас. Мы же, со своей стороны, его…
— Берем на испуг?
— Я бы сказал, мы даем ему то, в чем он нуждается.
— Но ему же, без сомнения, известно о присутствии танковой дивизии в Байонне.
— Как и подводных лодок в Атлантике, — сказал Позер. — Но если вам угодно, как распоследней шлюхе, спать с обоими противниками сразу, то готовьтесь получить по заслугам. Неплохо, верно?
— Простите?
— Я про омара.
— Очень вкусно.
— Португальские омары небольшие, но вкус у них превосходный. Таких нигде в мире не найдешь.
— Я хотел бы прогуляться после того, как вздремну.
— Жардин-да-Эштрела недалеко. Очень приятный парк.
В пять часов вечера кафе «Медвежья берлога» на площади Росиу в центре города было переполнено. Еще не похолодало, и все окна были раскрыты.
Лора ван Леннеп сидела у окна и то и дело оглядывала площадь, вертя в руках кофейную чашечку. Чашечка кофе было единственное, что она заказала за те полтора часа, что сидела здесь, но официанты ее не тревожили. Они к этому привыкли.
Краем уха она слушала разговор эмигрантов за соседним столиком. Говорили они по-французски. Двое из сидевших за столиком мужчин рано утром видели в Байше военные грузовики и сейчас обсуждали фантастическую теорию какого-то вторжения. Это действовало ей на нервы. Ее раздражала косность этих людей. Лора знала, что живут они в пансионе на Руа-де-Сан-Паулу, через три дома от ее пансиона за Каиш-ду-Содре. Она слышала их спор на улице по поводу каких-то аристократов, с которыми они якобы встречались на светских раутах. Они говорили об этом так, словно все это было вчера, хотя происходило это в другой стране и в другое время. Ее бесило отсутствие папирос и того, кто должен был изменить ее жизнь, кто обещал ей ее изменить, но не приходил.
В зал вошел человек и огляделся. Медленно прошелся между столиками и остановился возле столика Лоры. Он был довольно высокого роста, но широкий в плечах и грузный, отчего казался ниже. Короткие темные волосы подстрижены ежиком, серо-голубые глаза. С его приближением что-то в ней дрогнуло. Она отвела взгляд, снова взглянув на площадь, — на те же группы мужчин в темных костюмах, стоявших на черно-белой террасе, на вереницы такси, на павильончик, где таксисты пили кофе и говорили о футболе. Чемпионат в этом году, похоже, выигрывал «Спортинг», как она успела понять из их разговора.
Когда она повернула голову, человек все еще стоял рядом. Она ощутила на себе его взгляд и стиснула в руках сумочку, в которой лежали документы. Может, он из полиции? Ее предупреждали насчет одетых в штатское полицейских. На португальца он не походил, но держался с властной уверенностью. Она оправила на себе светло-желтое платье, хотя такое платье не оправлять надо было, а выбросить еще год назад.
— Не возражаете, если я составлю вам компанию? — спросил человек по-французски.
— Я жду спутника, — ответила она тоже по-французски и, тряхнув светловолосой головой в сторону окна, вновь заставила себя устремить взгляд на площадь.
— Больше сесть негде, а мне только кофе выпить. Вы сидите одна за четырехместным столиком.
— Но я жду человека.
— Простите, — сказал он, — я вовсе не хотел…
— Нет, пожалуйста, садитесь, — вдруг сказала она.
Он сел напротив и предложил ей закурить. Она отказалась, но ей пришлось сделать усилие, чтобы автоматически не потянуться к папиросе. Он сам с удовольствием закурил. Подошел официант.
— Ваш кофе, по-видимому, остыл. Разрешите мне…
— Нет-нет, спасибо, не надо.
Он заказал кофе себе. Она опять оглядела площадь. Мужчина теперь говорил по-португальски, но не как говорят в Лиссабоне, более медленно и певуче, похоже на испанский выговор.
— Не спешит он, ваш спутник, — заметил мужчина.
Она улыбнулась с некоторым облегчением, уверившись, что проверки документов не будет.
— Терпеть не могу ожидания, — сказала она.
— Возьмите папироску, выпейте кофе погорячее… вот время и пройдет.
Она взяла у него папиросу. Он бросил взгляд на ее руку без кольца, судорожно сжавшую папиросу. Она затянулась, после чего на белом кончике папиросы остался красный след. Вкус у папиросы был непривычный, с крепким ароматом.
— Турецкие, — сказал он.
— За деньги-то здесь все достать можно, — заметила она.
— Не знаю еще. Эти я с собой привез. Я первый день в Лиссабоне.
— А откуда приехали?
— Из Германии.
Так вот почему дрожь пробирает при его приближении!
— И куда едете?
— Здесь побуду, а потом… кто знает? А вы?
— Я из Голландии. Хочу попасть в Америку.
Она опять метнула взгляд в окно, потом посмотрела мимо мужчины за его спину. Официант принес ему кофе. Он заказал чашечку и для нее. Официант забрал у нее прежнюю — измазанную губной помадой. Ее глаза встретились с глазами мужчины.
— Он придет, — сказал он и ободряюще подмигнул ей.
Четверо эмигрантов за соседним столиком принялись ругать португальцев. Невоспитанные, неотесанные. И вся их еда на один вкус. А пробовали вы эту их bacalhau?[10] Лиссабон… О, такая скучища в этом Лиссабоне…
Все это она слышала не раз, и эти разговоры ей надоели. Она знала, что беседовать с незнакомцем опасно, но трехмесячное пребывание в замкнутом эмигрантском мирке выработало у нее, как она надеялась, некоторую интуицию.
— Терпеть не могу неизвестности, — сказала она.
— Как и ожидания.
— Именно. Если я знаю… Если бы я знала… — Она не докончила фразы. — Вы понятия не имеете, каково это. Вы же только что приехали.
— Где вы остановились?
— В пансионе «Амстердам» на Руа-де-Сан-Паулу. А вы?
— Подыщу себе что-нибудь.
— Здесь все переполнено.
— Похоже на то. Ну, может быть, подамся в Эшторил.
— Там дороже, — сказала она, покачав головой.
Это, по-видимому, его не обеспокоило. Она опять покосилась в окно и тут же, вскочив, замахала обеими руками. Потом села и закрыла глаза. Ее случайный сосед, вывернув шею, оглянулся на входную дверь. Между столиками шел молодой человек лет двадцати с небольшим со светлыми, чуть рыжеватыми волосами. Увидев за ее столиком мужчину, он секунду помедлил, но затем взял стул и придвинул его поближе к девушке. Глаза ее широко распахнулись, но потом лицо вытянулось. Взгляд уперся в скатерть. Молодой человек наклонился к самому ее уху и зашептал по-английски:
— Я сделал все, что в моих силах. Но без денег это пустой номер. Та баба в визовом отделе… — Он осекся, увидев официанта, поставившего перед его собеседницей чашечку кофе, и перевел взгляд на мужчину, глядевшего сейчас в окно. — В общем, нужны деньги. Много денег.
— Но у меня нет денег, Эдвард! Да знаешь ли ты, сколько стоят билеты? Раньше билет можно было купить за семьдесят долларов, а теперь он стоит уже сто! Я сегодня была в агентстве, так при мне там один мужчина заплатил четыреста долларов за билет на «Ньясу». С каждым днем проживание здесь…
— Я уже до окошечка дошел, но тут явилась эта баба. Меня она не узнала. Посмотрела пустыми глазами и даже заявления не приняла. Нужно либо сразу выложить деньги, либо иметь приглашение по всей форме, либо…
Немец подозвал официанта и расплатился за два кофе. Встав, он сверху вниз взглянул на молодую пару. На лице молодого человека отразилось подозрение. Женщина же, напротив, глядела на него иначе, чем в начале, — с голодным и напряженным ожиданием. Немец, слегка прикоснувшись рукой к шляпе, раскланялся.
— Спасибо за кофе, — сказала женщина. — Вы так и не представились мне.
— Как и вы мне. Думаю, до этой стадии знакомства мы не дошли.
— Лора ван Леннеп, — сказала она. — А это Эдвард Бертон.
— Фельзен, — отрекомендовался мужчина. — Клаус Фельзен.
Он протянул руку. Англичанин руки не взял.
9
8 марта 1941 года, германское представительство.
Лапа, Лиссабон.
В этот вечер посла ни на приеме, ни за ужином не было. Фельзен сидел между двумя экспортерами вольфрама — португальцем, владевшим тремя концессиями в районе Транкозу в Бейра-Алте, и каким-то бельгийским аристократом, сообщившим, что представляет группу, с помощью которой Фельзен будет экспортировать вольфрам.
Что же касается дипломатов, то в отсутствие посла, умевшего каждого ставить на место, они воспряли духом и бесстыдно врали, самоутверждаясь. В результате у Фельзена сложилось впечатление, что основная работа вершится не здесь, а в коридорах власти и гостиных лиссабонских отелей.