Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

— Но где я возьму стройматериалы? — Капитан внезапно запнулся, осененный какой-то идеей. — Слушай… — произнес в раздумье, — а вообще-то кое-что можно найти…

— Что именно? — вопросил я требовательно.

— Арматуру, к примеру. Толстую, сантиметра четыре в диаметре…

— Пойдет, — сказал я. — Под опоры малозаметного препятствия. Сокращенно — эм-зе-пе. Вобьем в землю метра на полтора — века простоит.

— А прежними столбами караулку зимой топить будем, — заметил хозяйственный капитан.

— Так, — сказал я. — А что помимо арматуры?

— Еще столбики бетонные…

— Как раз для внешнего ограждения, — вынес я резюме. — Если достанем путанку для эм-зе-пе и колючку — можно считать, дело сделано.

Мной начал овладевать какой-то нездоровый пыл коммуно-тюремного созидания, чей вирус мгновенно проник и в капитана, озабоченно схватившегося за телефонную трубку.

— Куприянов?! — заорал он неведомому для меня собеседнику. — Эй, Куприянов, это Тарасов… Слышно плохо? Да телефон, твою мать, еще этого… Мерхо… то есть царя Николая слышал, м-да… Ты вот чего, Куприянов, ты мне проволоки не дашь? Колючей и гладкой. Да, путанка, точно, соображаешь. А я тебе новый объект караулом обеспечу. И зеками, естественно, осужденными то есть… Точно дашь? На всю жилую зону, учти. Конечно, не шутка. Что? Договоримся? Ну бывай, Куприянов, рассчитываю…

— Даст проволоку? — спросил я начальника по окончании разговора.

— У него нет выхода, — надменно ответил капитан. — И рабочей силы. А для нас она не проблема.

— И когда привезут арматуру?

— Уже сегодня, — последовал четкий ответ.

Затем капитан открыл сейф, извлек из него несколько мятых купюр, наказав:

— Дуй в поселок. Купишь три поллитровки и консервь подешевле.

— Оплата за арматуру? — позволил я себе некоторую иронию.

— Соображаешь, — степенно ответил ротный.

— Что, серьезно?..

— Выполняйте приказ, сержант, — вздохнул капитан, утомленный, видимо, порывом нашего обоюдного энтузиазма. — Водку — в канцелярию, дальнейшие указания — после отбоя.

После отбоя, дождавшись наступления тьмы кромешной, два взвода роты погрузились в бортовой грузовик системы «ЗИЛ», двинувшись в сторону арматурного завода, — объекта, в дневное время находящегося под нашим попечительством и представлявшего собой одну из так называемых «рабочих зон», где вкалывали на благо Родины зеки, производя ценную строительную продукцию.

Ночью объект пустовал, и вместо боевого конвоя в караулке находился безоружный гражданский сторож с милицейским свистком, чье применение в степной глуши могло преследовать разве что оздоровительные цели по развитию объема легких.

Не доезжая несколько сотен метров до объекта, наша машина остановилась на обочине, и солдатам было предложено на некоторое время вздремнуть, после чего я вручил превосходно знавшему сторожа ефрейтору Харитонову вещмешок с консервами и водкой, и тот, небрежно мешок подхватив, двинулся в сторону КП для выполнения ответственного задания ротного.

Прошло около часа, прежде чем из темноты донесся пьяный выкрик выполнившего свою миссию пулеметчика:

— Р-р-рота, в р-ружье!

Солдаты горохом скатились из кузова «ЗИЛа» на землю.

— Ну? — вопросил я Харитонова, бессмысленно таращившего на меня одурманенные очи в свете зажегшихся фар.

— Дед… готов, — доложил он с гордостью. — Я… тоже.

Я махнул рукой водителю: мол, заезжаем.

Арматуру грузили в кузов всю ночь. Я работал наравне с остальными, одновременно подсчитывая количество похищаемого материала.

В роту мы прибыли с рассветом. Невменяемого Харитонова, мычавшего и брыкавшегося, я лично уложил в его койку, на что последовала сонная реплика из угла, где дислоцировались «деды»:

— Уже и подельнички, а бодались…

Отмывшись от грязи, солдаты повалились спать.

Я последовал примеру товарищей. Разбудить нас ротный приказал в полдень, не раньше, оставив положенные к завтраку пайки сливочного масла на обед. После обеда желающие могли продолжить свои сонные грезы — наступил выходной, и на службе томился лишь караул по охране жилой зоны, где праздно шатались зеки, радуясь своему узаконенному конституцией блаженному воскресному безделью.

8.

Мое служебное рвение по реконструкции королевства кривых заборов не преследовало задачу выслужить себе какой-нибудь краткосрочный отпуск, тем более по Москве я не тосковал, а диктовалось простой необходимостью чем-то занять себя, помимо бесцельных блужданий по поселку и абсолютно бессмысленных визитов на рабочие объекты, столь малые по площади, что постовые на вышках, не повышая голоса, травили друг другу анекдоты и байки, а в зоне различали не только зеков, но и каждый оброненный ими гвоздь или затоптанный окурок, а уж курили граждане жулики с максимальным к.п.д. по израсходованию низкосортного табака для отравления своих организмов.

Единственным обширным объектом являлся арматурный завод, с территории которого мы отгрузили готовую продукцию, совершив деяние, вполне отвечающее соответствующей статье Уголовного кодекса, хотя — вот заковыка — корыстными побуждениями данное преступление не отличалось, однако термины: «группой лиц», «по преварительному сговору», «с использованием технических средств», — то есть автомобиля «ЗИЛ», — к нашей акции могли быть применимы безусловно.

С другой стороны, листая кодекс, изучение которого было мне просто необходимо из-за специфики службы, я находил во многих его формулировках элементы универсального толкования, парадоксальным образом отражавшиеся на практике наказания за содеянное.

В частности, приняв под командование бригаду зека, способствующую моим обновленческим подзаборным инициативам, я, поинтересовавшись у всех членов коллектива, кто и за что сидит, получил от одного молоденького осужденного следующий ответ:

— За колесо.

— Украл колесо?

— Да, от «волги».

— И получил три года?!

— У меня отягощающее обстоятельство… Применение технических средств.

— Каких?

— Домкрат и баллонный ключ.

— А как же без них?

— Без них — никак, — удрученно согласился собеседник. — А с ними — заполучите трояк!

Вот так!

Народ в бригаде подобрался разностатейный: убийца по неосторожности, с перепугу порешивший залезшего к нему в дом воришку дедовской казачьей шашкой; упомянутый похититель колеса; бродяга неопределенной национальности, знающий двадцать языков населяющих СССР народов и считавшийся ввиду скорого окончания срока расконвоированным осужденным; благообразный старичок, чей нынешний срок пребывания в заключении был пятнадцатым по счету, однако рецидивистом не значившийся, ибо каждый раз осуждался по отличной от предыдущей статье; и, наконец, «аварийщик» по имени Олег, схлопотавший двенадцать лет за дорожно-транспортное происшествие, совершенное им в нетрезвом состоянии.

То, что Олег — личность неординарная, я понял, едва взглянул на него.

Несмотря на сорокалетний возраст, у него было тело тренированного двадцатилетнего спортсмена, в глазах сквозил цепкий, ироничный ум; был он опрятен, и даже зековская спецовка, неизменно выстиранная и отглаженная, сидела на нем как некая аккуратная курточка, подчеркивая внушительную мускулатуру торса и бицепсов.

По слухам, мне стало известно, что ранее Олег служил в КГБ, причем в звании полковника, а дело, связанное с аварией, носит характер загадочный, как, впрочем, и его сегодняшнее местонахождение среди уголовников, противоречащее той установке, что офицер органов обязан в случае осуждения быть помещенным в специальную зону, в среду себе подобных.

Олег только начинал осваивать свой срок, отсидев из него всего лишь три месяца.

Зеки, как я понял, относились к нему крайне недружелюбно: категория «блатных» откровенно угрожала расправой как менту позорному, а «мужики» видели в нем представителя ненавистной им феодальной прослойки коммуно-эксплуататоров, да и вообще наследника боевой чекистской славы, основанной на кровушке народной и повсеместном насилии.

Так что держался полковник в окружении осужденных благодаря несгибаемой воле, недюжинной физической силе, а также и в силу тех обстоятельств, что сами собой селились в сметливых зековских умах сомнения: мол, коли он с нами, то, ясное дело, не напрасно — видимо, решили мусора своего проштрафившегося в чем-то собрата сначала под статью подвести, а потом чужими руками в расход отправить, ан не дурачки мы, чтобы такие планы граждан начальников в жизнь претворять, пусть живет… Мучается, но живет.

Я также подозревал, что и среди администрации колонии, невзирая на возможные жесткие указания сверху, бытовало чувство сопереживания к опальному чекисту — да и кто застрахован от подобной участи? — а потому в мою бригаду «гоп-стоп», демобилизованный приговором полковник попал, скорее всего из соображений изоляции от агрессивной среды бандитов, способных в условиях никем не контролируемой рабочей зоны сделать даже из чемпиона мира по всем видам рукопашного боя набитое переломанными костями чучело.