Буря и пламя - Элейн Хо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всему виной те, кто не уважал законы этих краев – законы жизни, смерти, возрождения. Они-то и изгнали отсюда природу своей магией.
Два короля убили Тварь без помощи колдовства. Эрис откинулась на спинку кресла и зажмурилась. Какое облегчение. Короли Саулос и Ананос не причинили Чудовищу вреда.
– Выходит, эту землю погубили другие волшебники?
– Мои подчиненные и ученики. Однажды мы поссорились из-за того, как правильно применять магию. Я верил в цикл жизни и смерти. Если что-то берешь, нужно потом вернуть. А они – что можно брать бесконечно. Иными словами, если океан магии безбрежен, значит, можно черпать ее, а она будет восстанавливаться сама собой. – Он слегка повысил голос: – Их жадности не было предела, и магию они использовали лишь для собственных прихотей. Между нами разгорелась нешуточная война. Я как король бился за эту землю, пытался сохранить ей жизнь, а они – уничтожить ее. Я проиграл. Они осушили море, сбросили в него останки моих слуг, а за морем устроили вечный шторм. А меня заточили здесь и клеймили, чтобы лишить магических сил.
У Эрис челюсть отвисла.
– Клеймили?
Чудовище громко вдохнуло, и из-под складок его плаща заструилось знакомое изумрудное сияние. Оно побежало по предплечью, взобралось на плечо, озарило часть головы. В полумраке зала оно высветило длинные, угловатые символы, вырезанные на коже. Рука затряслась, и дрожь передалась столу. Канделябры задребезжали, огоньки свечей закачались, и их отсветы заплясали на глубоких отметинах на теле великана. Красивое зрелище, если не знать, что это за следы.
Великан выдохнул, и зеленый туман рассеялся.
– Вот они, мои клейма.
– Сколько же страданий ты перенес… – Милостивые короли, а ей еще хватило наглости донимать его расспросами про облик! – Должно быть, ты очень на них злишься.
– Злился первое время. Выл, ярился, бился о горные подножия и стены замка. Лез на железную стену, нырял в вечный шторм в надежде, что смогу сбежать, но прилив всегда выбрасывал мое изнуренное тело обратно, как бы я ни старался. Мне отсюда уже не выбраться. Я пленник этой земли. Когда я подхожу к границе между нашими мирами, меня пронзает такая боль, что тело парализует. Как-то раз я три дня пролежал в агонии у подножия гор к югу от замка не в силах пошевелиться. А путь назад, в замок, занял и того больше. – Чудовище содрогнулось от воспоминаний. – Вот я и стал искать способ вернуть сюда жизнь – другого выхода у меня не было. – Хозяин замка потер большим когтистым пальцем остальные.
– Вот почему ты так разозлился, когда я убила детеныша пантеры, – догадалась Эрис. – Очень сложно возродить жизнь в краю, где она под запретом.
– Что сделано, то сделано, – ответил великан. – Сейчас ты здесь и исправляешь свою ошибку.
– Годы, а может, и века труда насмарку, а все потому, что я пришла и наворотила тут всякого. – Эрис сглотнула. – Словами не передать, как мне жаль. Я тогда и…
– Подумать не могла, – закончил великан за нее и фыркнул от смеха. – Кажется, это твое привычное состояние – действовать, повинуясь порыву, инстинктивно. Даже решения, которые обрекают тебя на смертельную опасность, и те не удерживают от повторения ошибок в будущем.
– Я всегда так жила, – сказала девушка. – Обожаю это чувство: когда сердце колотится, а в теле кипит жизнь, как уж тут усидеть на месте? Тогда в голове столько мыслей, а в жилах бурлит энергия, и хочется одного: бежать, бежать, пока силы совсем не оставят. – Она вдохнула, припоминая прохладную ночь, когда она вырвалась из города, вынырнула из моря людских тел.
Но память сохранила лишь пустоту в желудке, боль от каждого шага, кровь на руках.
– А потом за свои решения приходится платить, – пробормотала она, сплетая пальцы. – От эйфории не остается и следа. Все затмевает сожаление.
– Вечно тебе надо балансировать на грани жизни и смерти.
– Только так я могу что-то почувствовать.
– Может, и справедливо, – тихо произнесло Чудовище, – но где-то ведь есть тот утес, с которого тебе уже не вернуться. – Великан кивнул на богов, высеченных на дверях Большого зала, а потом указал на фигуру старика слева, в самом углу. – Его зовут Жизнь. Он видел, как рождается время, и будет жить до самого конца. Мрачный и дряхлый старик, он вечно жалуется на то, как все меняется от века к веку, потому что все помнит. Он дерется, напивается вусмерть, распутничает, но умереть никак не может. Его тело покрыто рубцами от неустанных попыток убить себя – каждый раз он надеется узреть то, чего прежде не видел. Смерть приходит лишь тогда, когда настает время забрать должок, вот только с Жизни, с вечной Жизни, и взять нечего.
Эрис печально улыбнулась.
– Мораль такова: Жизнь есть боль.
– Верно, но есть куда более важная новость, – подметил великан. По голосу было слышно, что он сдерживает улыбку. – Жизнь упорна.
– Бессмертие в обмен на вечные страдания? Таков твой выбор?
Чудовище пожало плечами.
– Я боюсь смерти, как и все люди.
– А я боюсь так и не почувствовать себя живой, – ответила Эрис, вперив взгляд в нетронутую еду.
Великан встал.
– Ну вот, все-таки испортил тебе аппетит, – сказал он беззаботно. – А я ведь совсем другого хотел. Давай провожу тебя в комнату. Этих тем мы больше касаться не будем.
Эрис, к собственному изумлению, улыбнулась.
– Завтра вечером увидимся?
– Если пожелаешь, но говорить станем только о приятном. – Он махнул рукой на сад, мимо которого они проходили. – К примеру, о ботанике.
– Лучше о кулинарии, – предложила девушка. – Какие лепешки ты наколдовываешь – просто пальчики оближешь! Если получится, однажды сама выращу пшеницу и испеку такие же!
Великан усмехнулся.
– Работы предстоит немало. Придется молоть и веять зерно, да и инструменты понадобятся.
– А ты немало знаешь о крестьянском труде, если судить по королевским меркам.
– Каждый король должен представлять фундамент, на котором стоит цивилизация. Без искусства и золота можно обойтись, а вот без пищи – нет. Впрочем, на твоем пути возникнут преграды и посерьезнее. Кухни в этом замке давно засыпало песком – ты по нему каждое утро ходишь.
– Мне хватит каменной плиты и огня, – невозмутимо возразила она. – Уж как-нибудь справлюсь.
– Мы справимся, – поправил великан.
Девушка удивленно вскинула брови.
– Мы? Решил мне помочь?
– Давненько я ничего не делал руками. Здорово было бы вернуться к… относительной нормальности.
– Только без магии! – потребовала она, ткнув в Чудовище пальцем. – А то весь смысл исчезнет!
– Само собой.
Разговор подошел к логическому концу, но Чудовище не спешило уходить от дверей спальни Эрис.
Она вежливо улыбнулась. Позволительно ли уйти к себе в комнату, если тебя сюда проводил сам король? Каков протокол для таких случаев? Или надо дождаться, пока он с ней попрощается? В Храме учили, что в других городах повернуться к монарху спиной – значит страшно его оскорбить, но великан и слова не проронил. Может, ждал, что она сама что-нибудь скажет?
– Я пойду, ладно? – выпалила девушка.
Эта фраза, казалось, искренне его изумила.
– Да… да, конечно! – воскликнуло Чудовище. – Не буду тебя задерживать.
Но с места он не двинулся. Может, дожидаться, пока она уйдет первой, уже вошло у него в привычку.
Эрис переступила порог своей комнаты.
– Доброй ночи, – сказала она.
– Доброй ночи, Эрис, – проговорил великан.
Прежде чем дверь захлопнулась, Эрис мельком увидела лапы Чудовища. Одна из них вцепилась в другую, точно великан боролся сам с собой, мало того, он беспокойно царапал большой палец ногтем соседнего.
До чего странный человек.
* * *
Свою комнату – эту крепость с четырьмя стенами и единственным узким окошком – Эрис возненавидела. Кровать была чересчур неудобной, и ночи напролет девушка ворочалась, то и дело просыпаясь из-за того, что в неудобной позе затекли ноги. Ночную рубашку она не носила – спала в доспехах, так ей было спокойнее. А почему – она и сама не знала. Если Чудовище схватит ее под покровом ночи своими когтистыми лапами, ее броня поможет не больше, чем бумажные латы. И все же она ее не снимала, только усугубляя бессонницу.
Просить у хозяина замка другую комнату она не хотела. В конце концов, она отбывала тут наказание, и не в ее положении было вести себя как капризная аристократка, так что Эрис сносила головные боли молча. От камина тоже было мало толку – он наполнял комнату дымом – таким же, что душил ее в городе,
