Любовник Большой Медведицы - Сергей Песецкий

— Спасибо вам, что в гости пришли ко мне с краплеными картами. На халяву нас разделать захотели. Больше ни пить нам, ни играть вместе!

Повернулся к Живице:

— Отвори окно!

Тот споро подошел, отомкнул, распахнул настежь.

— Нехорошо будет вас через двери выпускать, — объяснил Сашка Алинчукам. — Таких гостей только через окно! Ну, пошли! Один за другим!

Показал на окно пальцем.

Алинчуки начали вылазить друг за дружкою, а Щур стоял у окна и смеялся. Хорошо смеялся, бесшабашно, заразно. Вслед за ним засмеялись и остальные. Молчание сохраняли только Сашка с Живицей да Мамут. Еще Фелек Маруда молча ел себе и ел, не обращая ни на кого внимания.

Больше в карты не играли. Хлопцы после «выхода» Алинчуков взялись запивать и заедать. Живо обсуждали произошедшее с Альфредом.

— А у Щура глаз! — заметил Ванька Большевик.

— Да знаю я фраеров таких! — Щур хмыкнул. — Смотрел за ним в оба.

Лорд рассмеялся.

— А Вороненок ладно ему бутылкой приложил!

— Водкой его попотчевал, — буркнул Комета.

Вороненок смеялся, блестя весело глазами.

— Пусть хамы знают, как хлопцев обманывать!

— Умно! — одобрил Лорд.

Я подошел к Сашке и сказал:

— Дело есть к тебе. Может, выйдем на минуту?

— Что такое?

— Так… про Альфреда.

— А-а. Тогда выходи и подожди у ворот.

Вышел я, оставив общее веселье. Стал у ворот, дожидаясь Сашку. На подворок время от времени выбегали хлопцы с девчатами, по углам слышались шепотки, смех, девчачий визг.

— Ну, чего скажешь? — спросил Сашка.

— Вчера поздно вечером, затемно уже, возвращался домой. И когда калитку закрывал, кто-то в меня стрелял из сада. Четыре раза.

— Та-ак…

— Так! Знаю — это Альфреда работа.

— Откуда знаешь? — живо заинтересовался Сашка.

— Да знаю! Может, не сам он стрелял. Может, кто из братьев или наймит. Утром меня верный хлопец предупредил.

— Кто?

— Он просил, чтоб я никому его не называл.

— А о чем предупредил?

— Что Альфред предложил каким-то блатным сто рублей, чтобы меня убрали. А блатные пришли до того хлопца расспросить, кто я такой. Он и сказал им, чтобы не брались.

Сашка помолчал с минуту, потом сказал:

— Знаю я твоего верного хлопца… Еська это, Гусятник.

Я перечить не стал. Он задумался. А я вынул из кармана пулю, которую выковырял из стены дома, и протянул ему.

— С «браунинга» это… с «семерки», — заметил Сашка. — А что у тебя с Альфредом? Передрались, что ли?

Я рассказал подробно про свару с Алинчуками у костела. И о том, как встретился с ним у Трофидов, куда тот пришел к Геле.

— Хорошо, что сказал! Переговорю с Живицей. Будем в виду иметь, присмотримся. А ты не дрейфь!

Рассмеялся.

— Да плевать мне на тех, кто ночью из-за угла стреляет! — говорю. — Но дряни всякой может учинить, во в чем дело. Потому хотел, чтоб ты знал.

— Ну и лады. Посмотрим, что дальше будет. Если понадобится, так мы его на раз-два пошинкуем.

Сашка уже хотел уходить, как вдруг пришло мне в голову про Фелю поговорить. Подумалось: лучше я с ним пооткровенней.

— У меня еще дело… только не знаю, как рассказать.

— Твое дело. Не хочешь, так не говори.

— Если Феле ничего не скажешь, так расскажу!

— Ничего Феле не говорить? — спросил Сашка удивленно. — Лады, не скажу.

— Слово?

— Сказал же тебе. Не веришь мне — не говори.

— Был я с Фелькой в погребе. Ну, когда за огурцами пошел.

— Ну?

— Пошел — ты ж попросил.

— Ну и?

— Ну и там… того.

— Чего?

— Ну, понимаешь…

— Подвалил к ней?

— Ну.

— И что?

— Ну… говорит: женись — и тогда только.

Сашка вдруг рассмеялся. И сказал, положив мне руку на плечо:

— Фелька далеко не девочка-недотрога. Ей уже двадцать семь. И не раз она к себе подпускала уже. Я тебе как на духу скажу, не глядя, что сестра она мне: лучшей бабы не сыскать в местечке и лучшей жены. И шмары красивее во всем Ракове нету! Я тебе против ничего не скажу. Это как сам захочешь. Только ведь Фелька-то сама тебе сказала, первая. Так тебе лучше времени не терять, а то передумает. — Помолчав с минуту, добавил: — Фелька ведь уже сто раз могла выскочить, да не хотела! Не знаю, что теперь на нее нашло? Хлопцы на нее так и летят. И приданое за ней есть. Все хозяйство даю ей и пятнадцать тысяч рублей. Понимаешь? Мне самому ничего не нужно! Если все-таки решишься, так иди, ладь с ней! Я ввязываться не буду. Ваши дела. Альфред тоже за ней увивался. Водила его за нос года два… Ну, пойду я к хлопцам.

— Не, я пока жениться не хочу. Погулять хочу. Молодой еще.

— Дело твое. Ну, тогда иди пить или лучше подвали к Фельке!

Оставил меня Сашка у ворот, а сам пошел в дом. Помешкав немного, и я отправился следом. Задержался в общем зале.

Веселье бушевало вовсю. Антоний наяривал польку, молодежь танцевала до упаду. Лица разгорелись от водки и пляса. Феля танцевала с Гвоздем. Я принялся наблюдать за ними. Произошедшее недавно между нами теперь казалось попросту невероятным. Такое холодное, задумчивое лицо, так отстраненно держится, танцуя — неужели и вправду случилось то, в подвале?

Феля заметила мой взгляд. Нахмурилась. Я знал, что она искоса за мной посматривает. И танцевать стала по-другому. Красивей, страстней. Дразнила, я сразу понял. Огляделся я и увидел Бельку, сидевшую рядом с Маней Дзюньдзей. Подошел к ней.

— Прошу панну Бельцю на танец!

— Не, не хочется мне. Ноги так болят…

— Но я очень прошу! Очень!

Посмотрела на меня, слегка удивившись. Усмехнулась.

— Добре. Но недолго.

Начали танцевать. Я нарочно прижимал ее к себе, показать старался, что очень ею увлечен. Но, танцуя, старался держаться рядом с Фелей. Та принялась оживленно переговариваться с Гвоздем, даже засмеялась.

Забава кончилась поздно. Я пошел проводить Бельку до дому. А жила она на другом конце местечка.

В сенях ее дома я светил ей фонариком, чтобы сумела открыть дверь в дом.

— Одна живешь? — спрашиваю.

— Так. Мать с детьми на другой половине дома.

Притиснул ее к себе. Она меня отпихнула.

— Знаю, хлопче, чего хочешь. Да сейчас не получишь! Мне выспаться надо. Завтра в дорогу…

— Не сейчас… А когда?

— В свое время. А теперь иди!

Попрощалась со мной по-мужски, крепко пожала ладонь.

— Счастливой дороги панне Бельке!

— Спасибо! А тебе сладких мечтаний!

Вышел на улицу. В местечке было тихо. Месяц, унылый и усталый, полз между туч. На северо-западе неба сверкала Большая Медведица. Я долго смотрел на нее. Потом вздохнул и пошел домой.