Степь в крови - Глеб Булатов

Зетлинг пришел к выводу, что Алмазов не был опасен и гибель его, таким образом, не могла быть следствием вражды, тем более что при желании осуществить подобную задумку можно было действовать несравненно проще и тише. Зетлинг оставил версию о подоплеке гибели посольства и со всей энергией обратился к личности покойного Глебова. Он имел длительный и не лишенный взаимной приятности разговор с вдовой Лешковской. После этого Ульяна Сергеевна была снабжена достаточной суммой денег и покинула город, а Зетлинг прояснил для себя многое в разнузданной жизни поручика. Конечно же, Глебов не рассказывал своей возлюбленной всего, что произошло с ним в злосчастное путешествие на Каспий. Но глаз женщины внимателен, а ум способен улавливать и воссоздавать картину из отдельных разрозненных ее осколков. После беседы с Лешковской Зетлинг знал, что Глебов был в плену у большевиков и сыграл свою, пускай неясную, роль в гибели посольства.

Пожалуй, любой порядочный следователь Департамента полиции, следуя выработанному за годы чутью, ухватился бы за это открытие, развернул бы все в необразимых масштабах и обвинил в измене мертвого и бессловесного Глебова. На том бы и закончилось дело. Но Зетлинг был человек военный, исполнительный и совестливый. Не имея твердых оснований, он не мог себе вообразить, чтобы офицера могли взять в плен и выпытать у него сведения. А если б Глебов не пошел на уступки, но предпочел смерть? Исчезновение поручика неизбежно насторожило бы Алмазова, и захват посольства врасплох стал бы невозможен. А значит, кто-то отрекомендовал Глебова с той стороны его слабого характера, о которой знали лишь близкие ему люди, Лешковская и Тишевский.

Но полковник Тишевский был слишком неуязвим для Зетлинга и слишком походил всем своим образом и характером на предателя, чтобы действительно быть таковым. Было и другое опровержение возможной измены Тишевского. Он не пользовался расположением полковника Вершинского и оттого не должен был и не мог знать о целях предстоящей экспедиции. Его задача была проста – подобрать надежных людей и передать их в распоряжение генерала Алмазова.

Полковник Тишевский обладал могущественными покровителями в штабе, и запугивать его дальше было невозможно. Зетлинг вновь зашел в тупик.

Но штабс-капитан не отчаивался. Он знал, любое преступление оставляет след. Записка, обнаруженная в подкладке на теле поручика Глебова, открыла перед следствием новые горизонты. Но Зетлинг не спешил в «Соловей-разбойник», да и не было ему нужды ходить в этот отвратительный притон. Всеми темными делами в нем, как выяснил Зетлинг, заправлял помощник управляющего, в прошлом воронежский анархист Иван Степцов. Это был широкоплечий, долговязый, рыжий детинушка сорока лет, холостой и вороватый. Он приторговывал кокаином, во втором этаже трактира держал дом терпимости, а при нужде самолично развозил мамзелек по квартирам заказчиков. Прислуга и управляющий побаивались Степцова и ни за что не выдали б его.

Степцов был человек самоуверенный, во всем он чувствовал за собой твердую поддержку. Да и старый опыт революционной борьбы – эксы, убийства и налеты – не прошел для него даром. Это был человек отчаянный, и запугать такого, даже свирепостью Минина, было немыслимо. Купить Степцова было невозможно, убивать – бессмысленно, забыть о нем – опасно. Зетлинг оказался в тупике.

Над входом в здание бывшего жандармского управления на ярком утреннем солнце блестела медная табличка: «Государственная стража». Зетлинг поднялся на широкое и покатое каменное крыльцо и, отдав честь караульному, прошел внутрь. В центре овальной залы располагался стол и две кособокие тумбы. За столом сидел офицер в походной форме. Он имел вид невыспавшегося человека и грустно взирал на входную дверь.

– Вы к кому? – спросил он Зетлинга.

– У меня заявление по уголовному преступлению.

– М-м, – промычал дежурный, – ну, проходите в комнату для посетителей. Первый раз здесь? Анна Михайловна, проводите господина штабс-капитана.

На зов дежурного вышла румяная и улыбчивая женщина.

– В комнату для посетителей? – спросила она у дежурного и, получив утвердительный ответ, обернулась к Зетлингу: – Идемте. Но вам придется немного подождать, покуда я схожу за следователем. У вас заявление по уголовному делу? Хорошо. Проходите, – она открыла перед Зетлингом дверь, указала на пуф перед журнальным столиком и писчие принадлежности. – Покамест напишите заявление. По обычной форме, но возможно короче, только суть происшествия.

Она вышла, и оставшийся в одиночестве Зетлинг взялся за бумагу и ручку. Через несколько времени дверь в комнату отворилась. Внутрь вошел полный, с проплешиной и угрюмым лицом, следователь. Он был облачен в жандармский мундир без погон.

– У вас заявление? – глухим баритоном спросил следователь. – Моя фамилия Игнатьев, Пал Саныч. Игнатьев, да-а. Прошу, излагайте по сути, а если возникнут вопросы, я вас прерву. О, вы уже написали заявление, хорошо.

Следователь Игнатьев был человеком уставшим. Он утомился от вечных неурядиц, неразберих и суеты. С благодарностью вспоминал он былые годы своей службы, когда порядок и субординация были превыше всего. Теперь же все рухнуло, смешалось и больно кололо Пал Саныча своею несуразностью и бездарностью.

– Да, у меня заявление по уголовному делу…

– Уголовное или нет, это уж мы сами разберемся. Вы излагайте.

– Моя фамилия, – Зетлинг назвал первую фамилию, пришедшую в голову, – Голицын…

– Князь? – Игнатьев оживился. Он чтил старую имперскую аристократию, испытывая трепет перед древностью неизменных традиций.

– Нет. Дальний родственник. Впрочем, дворянин. Я служу в Самурском полку, сейчас в отпуске по ранению, прибыл в Новочеркасск… Дело, собственно, вот в чем. Мне стало известно, что служащий трактира «Соловей-разбойник» Иван Степцов, в прошлом анархист и экспроприатор, занимается незаконными делами. Из-под полы он торгует кокаином, во втором этаже упомянутого трактира содержит притон…

– Притон? – с драгунским прононсом переспросил Игнатьев.

– Именно. Дом терпимости. В самом трактире нередки случаи ограблений, убийств и пьяных драк. Все это происходит под покровительством Степцова.

– Но он, вероятно, действует не в одиночку?

– Этого я не знаю, но, должно быть, так.

– То есть налицо бандитская шайка… Я слышал об этом трактире, – Игнатьев грузно поменял позу, облокотившись на стол. – Но тоже все недоброе… У вас есть еще что добавить?

– Думаю, нет. Конкретные факты мне неизвестны, но я надеюсь, что вы сами проясните действительное положение вещей.

– Бесспорно. Благодарю за информацию. Ваше заявление мы подошьем к делу и примем должные меры.

Зетлинг выразил свою признательность.

– Вот и ладно, – Игнатьев пробежал глазами написанную Зетлингом бумагу. – Только подпишитесь здесь, внизу.

Зетлинг взял лист и аккуратно вывел: «Капитан Голицын».

– Благодарю, – следователь протянул Зетлингу руку, – найдете выход из здания? Вот и ладно, всего доброго.

Эта беседа произошла точь-в-точь за сутки до памятного читателю разговора ротмистра Минина с есаулом Куцебой в трактире «Соловей-разбойник». Прошедшие после этого встречи Куцебы с Никанором Ивановичем, его же с Тишевским и, наконец, Никанора Ивановича и Тишевского возымели итогом гибель несчастного полковника. Но за день до того, когда полковник, вовсе не ведая о неотвратимо подступающем конце, трудился в своем кабинете, когда есаул Куцеба нес караульную службу на подступах к штабу войск, а Никанор Иванович пропадал невесть где, Государственная стража отреагировала на заявление Зетлинга.

Через час после ухода штабс-капитана отряд из трех юнкеров во главе со следователем Игнатьевым на двух пролетках подъехал к трактиру «Соловей-разбойник». Тут же, застигнутый врасплох, Иван Степцов был схвачен. При нем, к удовольствию следователя, обнаружили кинжал и пакетик с кокаином, а во втором этаже трактира – несколько томных барышень вполне определенной профессии. После чего все задержанные были доставлены в участок, а вещественные доказательства систематизированы и приложены к делу. Начались допросы. Служащие трактира, как Игнатьев ни ухищрялся, ничего не показали против Степцова. Но барышни из заведения оказались более пугливыми, и к шести часам вечера Иван Степцов был разоблачен совершенно и заперт в камере без надежды на оправдательный вердикт назначенного на следующий день военного суда.

Довольный собой, следователь Игнатьев собирался уже отправиться в кабачок и пропустить стакан-другой вина, как произошло неожиданное…

На другое утро Зетлинг вошел в помещение Государственной стражи, решительным жестом приветствовал дежурного и, не оборачиваясь, направился в глубь здания. У встречного служащего в бежевом сюртуке и позолоченных очках он осведомился о следователе Игнатьеве, узнал, что тот должен быть в следственной части, и поднялся на второй этаж. Пространства второго этажа занимали кабинеты следователей, вытянутые вдоль длинного и мрачного коридора. Холл был освещен тремя высокими и узкими окнами с отворенными форточками. Здесь курили, пили сельтерскую и беседовали чины Государственной стражи. Зетлинг прошел по коридору и на одной из табличек увидел желанное: «Следователь П.А. Игнатьев».