Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - Георгий Задорожников

Обычной забавой было делать «самовар» из винтовочного патрона. Процедура состояла из следующих действий. Из патрона извлекалась пуля, половина пороха высыпалась на ладонь, и пуля вновь забивалась внутрь гильзы. Сверху в гильзу высыпался оставшийся порох. Неплохо было еще дополнить это важное дело тем, чтобы сплющить камнем наружную узкую часть гильзы, но можно было обойтись и без этого. Теперь порох снаружи поджигался, гильза слегка встряхивалась и отбрасывалась в сторону. Раздавался резкий хлопок маленького взрыва. Иногда пуля вылетала из гильзы, иногда гильзу разрывало. Потом найденные останки тщательно изучались гурьбой приятелей, высказывались серьезные комментарии, сопровождавшиеся приемлемым к случаю матерным языком. Среди нас были самые смелые те, кто не бросал горящую дрянь, а продолжал держать её между пальцами, до завершающего взрыва. В таких случаях гильза предварительно не сплющивалась, так как взрыв предмета в руках мог оторвать пальцы, что, к сожалению иногда и происходило. Грешил этими занятиями и я, только вот стрелять с рук не решался, – гильза нагревалась и обжигала пальцы. Если удавалось найти снаряд от скорострельной пушки, это был праздник. Не буду вас утомлять подробностями изготовления многих вариантов подрыва такого снарядика. Скажу только, что это дело расценивалось куда как серьезнее. Мы удалялись подальше в степь, поджог «большого самовара» производился на отдаленном расстоянии, через узкую дорожку пороха, что тянулась от мастера до объекта. Мы даже ложились на землю по команде, после поджога. Вероятность поражения осколками имела место.

Немалым удовольствием было бросать длинную белую ручку от немецкой гранаты с детонатором. Это было эстетично и безопасно. Ручка была длинная, светлого дерева, гладкая и удобно ложилась в руку. А опасный детонатор располагался в дальнем конце рукоятки, и от него отходил белый шнурок с шариком. Серая, как консервная банка, головка с опасной начинкой легко отвинчивалась. В общем, Европа! Однажды в степи я нашел целый ящик с аккуратно уложенными ручками от гранат. Изнутри чистого ящика исходил приятный запах свежего дерева. Все было истрачено, да ещё и подло, для изучения реакции коз и коров. Слава Богу, физического урона животные не понесли. За время осады они и не такое видели.

Спокойным и достойным занятием считалось поджигание черных трубок артиллерийского пороха с помощью увеличительного стекла. Личной опасности никакой. На зависть всем пацанам, у меня была «увеличилка» диаметром 150 мм, в металлической оправе. Порох вспыхивал мгновенно, как только острое и яркое пятнышко фокуса света от солнца касалось его особой огненной стати. Если удавалось достать трубочки коричневого дымчатого «свистящего» пороха, так на нашем языке мы его называли, забава становилась ещё интересней. Дело было в том, что притушенная после появления пламени трубочка пороха начинала дымить и прыгать непредсказуемо в разные стороны, издавая громкое шипение, а иногда свист и хлопки.

Трассирующая пуля с красной краской на кончике оставлялась на ночь, когда темно. Тыльная сторона пули расковыривалась иголочкой, сверху досыпался порох из гильзы. Затем пуля осторожно (!), чтобы не рассыпать порох, вкладывалась в кожицу надежной боевой рогатки, поджигалась и, как только начинала сверкать осветительная ракетная смесь, выстреливалась и красивой звездочкой летела по дуге в небо. Пуля с кончиком, окрашенным черной краской, – разрывная, считалась опасной. Она годилась только для того, чтобы бросить её в костер и ждать неопределенное время, когда рванет. Что-то от героических предков с их «русской рулеткой». Та же дурацкая удаль. Кто останется у костра или подойдёт поближе – настоящий пацан. Кто из разумных отойдёт, так этот трус.

В воронках от бомб и снарядов среди стреляных гильз от зенитных снарядов можно было отыскать и целый снаряд. От гильзы болванка отделялась после постукивания ею по камню. Из темных недр гильзы извлекался длинный шелковый мешочек с порохом в виде трубочек, напоминающих макароны. На самом дне лежала круглая, плоская подушечка с короткими, ноздреватыми обрезками рыжего пороха. Развинчивать болванку снаряда из ребят моего окружения никто не решался. Случаи взрывов снарядов и гибели мальчишек нам были известны.

По соседству с нами, через двор, жила семья: дед, бабушка, солдатка мать, к тому времени уже вдова, и трое детей. Старшему Ивану было лет 12, среднему, не помню имени, лет 8, и младшему, совсем маленькому Виталику – года три-четыре. Однажды я случайно глянул на их двор через старый дощатый забор. Посреди двора трое мальчиков, присев над чем-то, деловито стучали молотками. Звук ударов по металлу привлек мое внимание. Я перелез через забор, теперь меня отделяла от ребят низкая каменная кладка, и стал собираться перелезть и через эту преграду. На мгновение меня что-то отвлекло, и я отвернулся, в это же время грохнул взрыв. За короткое время тишины я стремглав, не оборачиваясь от страха, вернулся к своему дому. Сразу же услышал крики и плач. Там за заборами творилось непередаваемо страшное. Потом стало известно, что старший и средний сыновья погибли на месте. Младший Виталик был сильно ранен, но остался жив. Мы потом встречались, он дружил с моим младшим братом.

Как-то весной по дороге в школу примерно в пятнадцати метрах от себя я увидел моего ровесника Марата. Он с силой бросил на чугунный водомерный круг какой-то предмет, потом присел над ним и стал бить его камнем. Сейчас будет взрыв, мелькнуло у меня в голове. Тут же рвануло, и мальчик с окровавленной, безжизненно висящей кистью побежал в сторону дома. Искалеченная, не работающая рука осталась на всю жизнь.

Рыжий Женька и его брат, из дома напротив, нашли предмет, который знатоки именовали его стабилизатором от мины, старый и ржавый он давно валялся на виду, мы иногда перебрасывались им как камнем. И вот ребята решили расчленить его. Во время их работы над ними склонился мальчик по кличке Тяптя, страдавший ДЦП. Взрыв унес жизнь Женькиного брата, а рыжему Женьке выбило глаз и искалечило руку. Стоявший над ними Тяптя не получил ни царапины. Воистину, Господь бережет дураков и убогих.

Можно ли отнести к игрушкам рогатку или это боевое оружие? Скорее всего, и то, и другое, по обстоятельствам. Я делал рогатки сам, научился еще до войны у старшего брата. Получалось неплохо, имелось одобрительное мнение знатоков. Для создания оружия нужна была резина, желательно красная, как более эластичная и рогачик, который вырезался из куста сирени. Рогачик имел ручку и V-образный развилок. Пространство между рожками должно было равняться трем пальцам. Оптимальный снаряд для рогатки – шарик от подшипника, да где их наберешься. Стрелять бессмысленно камешками мне быстро надоедало, по птицам не стрелял потому, что никогда не попадал. Поэтому менял рогатки на какую-нибудь ерунду. Рогатка, обнаруженная родителями, отбиралась и уничтожалась в печи.

Ещё более опасной была игрушка-оружие, которая именовалась «каштанчик». Почему «каштанчик»? Не ведаю. Могу только предположить, что когда-то из него стреляли коричневыми лакированными плодами каштанового дерева. Устройство, о котором я здесь рассказываю, было не что иное, как боевая праща, состоявшая на вооружении у воинов Херсонеса, на земле которых теперь жили мы, обыватели Севастополя. Оружие, между прочим, смертельно опасное. Библейский герой маленький Давид убил великана Голиафа метким броском камня из пращи прямо в голову балбеса.

Мне сдается, что я первым возродил это оружие к жизни в ареале, который теперь называется Гагаринский район. Шел 1944–1945 год. В памяти всплыл увиденный перед войной в руках старшего брата «каштанчик». Праща, сделанная мной, отвечала всем параметрам боевого оружия. Вкладыш для камня из короткого обрезка толстой кожи, с полуразрезом посередине для плотного обхвата снаряда, то есть камня. К ушкам этого отрезка плотно прикреплялись шнуры из сыромятной кожи. Длина пращи – от талии до колена. На конце одного шнура – петля для закрепления на указательном пальце, другой свободный конец зажимался в кулаке. Техника стрельбы: отыскать гладкий камень, округлой формы, вложить в середину вкладыша, надеть петлю на указательный палец правой руки, другой конец пращи зажать в кулаке, интенсивно раскрутить пращу и, уловив нужный момент, отпустить свободный конец, разжав кулак.

Первый запуск камня поразил меня. С «боевой позиции», с пригорка над Херсонесским шоссе, основательно раскрутив пращу, уловив необходимый ритм и время, я произвел «выстрел». «Каштанчик» издал резкий хлопок цыганского бича. Со злым жужжанием камень вырвался на волю и с неожидаемой скоростью перелетел шоссе и упал где-то далеко в загородной балке. Поразительная новизна полученного ощущения. Нужен китайский иероглиф, чтобы передать множественность ощущений. Язык здесь формален, бледен и скуден. Зрителей, зрителей не было! Правда, лёгкий флер этических нормативов хилой цивилизации, переданный мне генетически, бубнил из подкорки: «Опасно! Будь осторожен. Не делай этого, Дадли!». Однако, когда я показал «машину» другу Махмуту, мальчику-татарину, в голове его замелькали кочевые костры, табуны, стены древней Казани. Он оценил практическую ценность оружия для нанесения дальних и поэтому безнаказанных ударов по чужим окнам. Да и вообще, просто так, без умысла, стрельба с помощью пращи доставляла удовольствие. Прельщала возможность так небывало далеко забрасывать камень. Освоение нового оружия далось Махмуту с трудом. Необходимое чувство ритма отсутствовало у сына далеких степей. При первой же раскрутке пращи ему удалось хлестко, как кистенем, дать себе по башке. Но упорства занимать парню не было нужды (кстати, благодаря упорству в юности он стал хорошим боксером). Он взял в безвозмездную аренду мою пращу, тем более, что я остыл к этому занятию. Целыми днями, лишая себя удовольствия посещения школы, он раскручивал пращу и отпускал жужжащие камни все дальше и дальше. Первые дни ему удавался только разнонаправленный полет камней. В силу малонаселенности района людьми и животными совпадение траектории полета камня с указанными объектами, слава Богу, не происходило. Потом он изрядно поднаторел в этом деле. Далекий звон оконного стекла и ругательства пострадавших приносили профессиональному пращнику заслуженное удовлетворение. Но и его слава утомила. Бросил он это дело и вернулся на круги цивилизации.