Короли в изгнании - Макс Мах

«Война – это зеркало, в которое смотрится поколение».

Эти слова принадлежали герцогу Йёю-Ян, деду его деда. Эссе, написанное 487 лет назад, называлось «Сущность Отражения», и Йёю полагал, что это было лучшее, что написал за свою долгую жизнь адмирал Ян. Не безупречное с точки зрения стилистики, концептуально оно породило бурю и положило начало крайне интересной дискуссии. Даже теперь, когда иное поколение отпевало последние песни другой эпохи, ищущий ум был способен отыскать в «Малом Послании» Йёю-Яна немало золотых нитей, сшиваюших пространство имперского дискурса.

«Так что же отразило зеркало новой войны? – Вопрос был не праздный, как могло бы показаться поверхностному человеку, и Йёю, которого не могли назвать поверхностным даже его враги, не зря тратил быстротекущее время, рассматривая концепцию Отражения в перспективе обрушившихся на империю несчастий. – Каким предстанет мое поколение в беспристрастном зеркале тотального конфликта?»

Сейчас Йёю снова находился в изгнании. Добровольность изгнания ничего не меняла в сути произошедших событий. На бытийном уровне не было никакой разницы между волей императора и волей обстоятельств. В любом случае Йёю находился сейчас не в своем городском замке, а прятался от ужасов войны в жалкой пастушьей хибаре, крохотном домике, сложенном из дикого желтовато-коричневого камня. Это была самая глубокая щель, в которую он мог забиться. Самое надежное убежище, которое у него было. Когда с ним связался аназдар Вараба, Йёю предавался смертному греху, вернее, двум смертным грехам сразу. Он проявлял слабость, недостойную мужчины и воина, и пытался врачевать тоску средствами, предназначенными для радостного служения богам. Он ласкал новую игрушку, взятую накануне в качестве приза за поединок с графом Йшцайей, и пил травницу, горькую водку, сваренную из сахаристых трав восточной пустыни. У игрушки была нежная податливая грудь и полыхающее жаром лоно, но Йёю не мог перестать думать о Цо. Водка наполняла его рот горечью, но чем была эта горечь по сравнению с ядом разлуки? Он упивался своим несчастьем, которое не было несчастьем и которому не следовало позволять прорасти в своей душе. От окончательного падения его спас Вараба.

– Герцог, – без предисловий сказал князь Яагш. – Уносите ноги, ратай уже здесь.

Слова бригадира отрезвили Йёю, определив меру и его эгоизму и мелким неприятностям, случившимся с ним в мирное время. Зеркало войны исправило искажения, привнесенные днями мира и довольства, и перед глазами Йёю предстала холодная и жестокая в своей объективности реальность. Цо находилась на другом конце галактики, и помочь ей сейчас он ничем не мог. Он даже не мог знать, что теперь происходит на забытой богами Ойг и происходит ли там что-нибудь вообще. Зато он доподлинно знал, что в ближайшее время произойдет на Тхолане. Что может на нем произойти.

Еще через две минуты сигнал тревоги передал его агент в Адмиралтействе, и Йёю побежал. Естественно, он не сорвался с места нагим, каким явил его испытующим богам случай. Он оделся и вызвал слуг. Их было четверо, тех, с кем он решил разделить свое изгнание. Он потратил еще семь минут драгоценного времени, чтобы бросить в дорожный мешок самое ценное из своего архива и сокровищницы и послать по почте несколько неотложных сообщений. И все. Он уже летел на своем флаере на север, стараясь успеть долететь раньше, чем служба тыла очистит тхоланские небеса от мешающих ей гражданских бортов. Он не успел, конечно, но его подлинные пропуска герцога и Лауреата добавили ему еще 20 минут, а поддельные – генерал-квартирмейстера 7-й армии – украли для него еще 30. И все-таки время было уже на исходе – на западе и северо-востоке видны были всполохи мощных взрывов, когда Йёю добрался наконец до своего убежища. Этот домик он присмотрел и выкупил еще в прошлой жизни, при старом императоре. На самом деле через подставных лиц удалось скупить тогда все земли в долине, а домик, стоявший у самого входа в узкое темное ущелье, перпендикулярное долине, – оно называлось просто и бесхитростно… Стилет, – был всего лишь удобным прикрытием для настоящего убежища. «На войне как на войне». Это изречение подарил ему все тот же Вараба. Очень верно сказано, между прочим. Достигнув места, все, и слуги и Йёю, работали вместе и на равных, не чинясь и не тратя времени на субординацию. Флаер задвинули в узость ущелья и спрятали в специально углубленной и расширенной для этих целей пещере. В домике разожгли очаг и разбросали мелкие вещи так, чтобы было видно, люди покинули дом впопыхах и спешке. Активировали антенны на горных склонах и охранный периметр, который являлся подлинным шедевром контрразведывательной техники, так как опознать в отдельных его деталях целое было практически невозможно. И только после этого, под все еще голубыми небесами, стремительно превратившимися в ворота Страха, они спустились под землю и ушли в бункер, встроенный в тело горы. Здесь, в своих рукотворных пещерах, Йёю и провел весь этот день. Первый день войны.

Йёю сидел за пультом вычислителя, и перед ним во мгле операционного зала разворачивались яркие многоцветные проекции. Иногда много – семь или даже восемь, иногда мало, но никогда меньше трех. Он следил за ходом сражения, насколько позволяла украденная где только возможно информация, и думал.

Итак, каким предстанет его поколение в зеркале этой войны?

Сейчас, ночью, после всего, что он видел, и всего, что удалось узнать, Йёю начал опасаться, что когда эта бойня завершится, люди его круга не найдут своего отражения в зеркале последней ратайской войны.

«Мы выкурили свою трубку до конца, – решил Йёю. – Нас нет в комнате, и дверь не ожидает нашего возвращения».

Сожаление. Печаль. Холодные угли воспоминаний.

«Вот все, что осталось от нашего поколения».

Новый разговор с бригадиром окончательно прояснил ситуацию, и Йёю понял, что теперь снова придется выживать там, где выжить невозможно по определению.

Гнев.

«О да, – решил Йёю. – Если я открою сердце гневу, разум мой ослабеет, но силы возрастут. Пусть так. Мне понадобится много сил, потому что…

Мужчина может увидеть себя только в глазах женщины и в стали клинка. И там и там отражение будет нечетким, но суть человека эти два отражения передают с безупречной точностью».

Он увидел черные бездонные глаза Цо, и рука Взвешивающего Долю легла на его сердце.

«Я должен увидеть ее еще хотя бы один раз, – решил он. – Я должен посмотреться в ее глаза». Но для того чтобы это случилось, ему предстояло сначала посмотреться в сталь клинка. Что он увидит там? Йёю ощутил секундную неуверенность, даже опасение и страх, но гнев уже сжигал его сердце в своем яростном пламени.

Идущий по лезвию меча не должен смотреть под ноги.

«Я дойду, Цо! – поклялся он. – Мы встретимся, даже если мне придется утопить в крови этих ублюдков саму империю! Я знаю, мне не будет стыдно, когда я увижу себя в твоих глазах».

Так он решил, но боги продолжали испытывать его, как если бы они не знали его так давно и так хорошо, как могли узнать за долгие годы его жизни. Сначала пропала связь с сенатором Ё, потом ушел в безумный поиск бригадир Вараба, а Йёю выпал жребий ждать. Ожидание непомерной тяжестью легло на его плечи, и Йёю остался один. Это было непросто, но он справился и с этим, хотя терпение и не входило в число Одиннадцати Добродетелей людей из Ближнего Круга. Йёю заставил себя работать. Искать информацию и думать. Думать, думать, думать.

К утру он уже знал о семи нападениях. Ё не были единственной семьей, удостоившейся особого внимания заговорщиков. Они были одними из. Но все семьи принадлежали к Первой Дюжине. Судя по некоторым признакам, во всех случаях действовали звенья тактической разведки флота, тайно высадившиеся на планету этой же ночью или засевшие на Тхолане заранее. Однако вопрос, откуда они взялись, был второстепенным. Гораздо важнее было понять, зачем они это делают? В самом деле, переворот, как начал понимать Йёю, был задуман и выполнен безупречно. В сущности, первый его этап уже завершался, а заговорщики еще даже не обозначили себя, не вышли из тени, и формально о перевороте даже не было речи. Вероятно, это слово и не прозвучит никогда. Тем, кто стоял за произошедшим, кто сделал его возможным, – а это, скорее всего, была достаточно компактная группа старших офицеров флота, – было невыгодно афишировать свою роль в ратайском вторжении. Сыграв на желании ратай любой ценой нанести империи как можно более тяжелый урон, адмиралы добились главного. Император убит. Династия пресеклась. Флот Метрополии и верные династии войска и спецслужбы уничтожены или обескровлены вместе с вторгшимся в систему врагом. Теперь, разгромив ратай, адмиралы сойдут с небес на Тхолан, как боги-триумфаторы, и, естественно, обнаружат заговор аристократов. Вот тогда случится третий и последний акт драмы. Начнется охота за головами врагов, а захват власти будет объявлен вынужденной мерой. Тогда на танец пригласят и «Становой Хребет», и, возможно, кого-нибудь из мелких аханских аристократов, которые променяют лояльность на жизнь. Хорошо задумано, элегантно выполнено. Во всяком случае, на тактическом уровне. О стратегических осложнениях, связанных с тотальной войной, которую они развязали, заговорщики или не задумывались, или полагали ее приемлемой ценой за успех. Впрочем, и Йёю думать об этом не стоило. К сожалению, это была уже не его забота. Во всяком случае, пока и, судя по всему, надолго.