Вид на счастье - Этта Гут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Соображают, — кивнул Витёк, продолжая прощупывать взглядом собеседницу.
Та при ближайшем рассмотрении оказалась не тощей, а просто тонкокостной (Лебедева, блин!), очень светлокожей, несмотря на темные волосы и карие глаза, и какой-то, что ли, потерянной: во взгляде так и стыла неуверенность в себе и в мире вокруг. Или все дело было в другом?..
— Ты на самом деле чего сюда приперлась?
— Ну как? Вернуть… По адресу, где вы прописаны — там, в бумажнике, квитанцию на оплату коммуналки нашла…
— Чего ж Лерке добро мое не отдала? Или ее нет дома?
— Я…
— Меня поджидала?
— Ну…
— Дождалась. А теперь говори, чего хотела. И зачем вчера всё рядом терлась, тоже говори. А еще почему, когда бы мы в вашу эту забегаловку ни вперлись по старой памяти, именно ты нас всегда обслуживала. Причем так получалось всегда — с того самого момента, как ты там работать начала. Давай, сознавайся.
— Да толку-то говорить? — Инга отвела глаза. — Ну скажу я, что неровно дышу к вам, ну вы даже, может, меня пожалеете и переспите со мной, чтобы жене отомстить… Вы ж вчера что-то такое как раз и говорили мне. Предлагали…
— Ну молодец я, чё! — смутился Витёк. — И это… Прости. Это во мне водка играла, а на самом деле…
— Что? Вите надо выйти?
— Да куда там! Находился уж. И даже наездился так, что теперь жопу приткнуть негде… В фуре вон ночевать пришлось сегодня.
— У меня есть диванчик на кухне, — робко посматривая на Витька, пробормотала Инга и отвернулась. Только ее пунцовое ухо теперь видно было. — Коротенький, но…
— Но я и сам такой, — откликнулся Витек, теперь рассматривая это самое ухо. — А как твой муж к левому мужику на диванчике отнесется? Новых украшений на тебе не понаставит?
— Говорю ж: ушла я. Однушку вот сняла. На самой окраине и дороговато для меня, но…
— Тогда половина ценника моя! — отрезал Витек, внезапно обретая в этом некий повод и даже своего рода опору. — И спасибо тебе. Я, честно, ненадолго. Вот только со всем этим дерьмом разберусь.
— Я понимаю, — откликнулась Инга, как-то, что ли, поникнув.
Витёк же, когда говорил ей все это, был на сто… нет, на двести процентов уверен, что так все и будет. И зря! Потому что очень скоро стало ясно, что буквально всё, связанное с его внезапной «квартирной хозяйкой», стало неизменно доставлять удовольствие.
Демонстрировать свою крутость на фоне человека, который еще слабее, чем ты — долбак, вечно в себе не уверенный, — было так себе геройство, но… Оказалось так приятно чувствовать себя рядом с Ингой сильным и главным! Лерка вот никогда ничего такого не терпела и называла это мужским шовинизмом, а Инга… Инга благодарила. И словами, и, главное, взглядом. Как же она иной раз смотрела! Витьку так нравилось ловить смущение на ее лице и читать на нем отзвуки чувств: несмелых, но таких искренних. Возвращаться из рейса в их общую квартиру, в которой Витёк обосновался сначала на время развода, а после него и как-то незаметно «на постоянку», и понимать, что тебя ждали, что тебе рады, а в один из разов, вновь обнаружив побои на лице своей «лебедушки», поехать к ее теперь окончательно бывшему, но так и не успокоившемуся муженьку, и с лютым наслаждением отдубасить его, попутно наведя на этого дегенерата такой страх, который точно быстро не забудется. Но все же ярче всего на фоне этих приятностей выглядел секс, которого Витёк долгое время избегал, и в который в конце концов рухнул, будто птица-феникс в огонь — с обжигающим наслаждением!
Вернулся из очередного рейса уже почти ночью, собирался сходить в душ, перехватить чего-нибудь и улечься на предоставленный ему для проживания диванчик в кухне, но выполнил лишь первую часть программы. Просто потому, что увидел выходящую из своей комнаты Ингу — теплую, толком не проснувшуюся, но улыбающуюся ему, Витьку. Увидел и понял, что просто хочет ее обнять…
Инга смущалась и что-то лепетала, но опять смотрела при этом так, что ошибиться в ней было невозможно — искренне-то счастье имитировать пока еще никто не научился! Да и Витёк точно знал, чего хочет. Ее высокое, худощавое тело после фигуристой и мягкой во всех местах Лерки казалось непривычным и странным. Но покрывавшаяся мурашками от прикосновений очень светлая кожа Инги была неожиданно нежной, а сбивчивое дыхание и дрожь в пальцах волновали невероятно, до темноты в глазах.
А уж какой она подарила Витьку минет! Как она сосала и лизала, как заглатывала и едва оглаживала губами, как грела дыханием и, кажется, даже взглядом! Оргазм выкинул куда-то прямо в космос — так, будто Земля на самом деле остановилась, или, наоборот, разогналась слишком быстро, и Витёк улетел с нее, оказавшись в черном бархате бесконечности, утыканной звездами. Но потом потребовалось срочно вернуться. Хотя бы потому что там, на Земле, была Инга, которую отчаянно хотелось прижать к себе, убаюкать, заласкать. Да и не зря же в кошельке (если честно, уже давно, да все решимости не было!) поселились дорогие, супер-тонкие презервативы!
И мать его в бога и в душу! Как же сладко это было! Всё! Опять буквально всё! И стройное тело под руками — напряженное, подающееся навстречу до пошлых шлепков. И нетерпеливо вжавшиеся в поясницу пятки. И тихие, будто бы по-прежнему смущенные вздохи…
А несколько месяцев спустя на предновогодней встрече с Марком, Серым и Толиком, которую они традиционно организовывали в конце декабря тесным мужским коллективом и в уже знакомой им всем забегаловке, Витёк словил порцию особого кайфа, когда притянул к себе обслуживавшую их официантку и, крепко поцеловав ее, представил как свою будущую жену.
— Кажется, мне тоже сейчас понадобится выйти, Вить, — удивленно пробормотал Серый. — Чего молчал-то?
— Повода ждал, — рассмеялся Витёк и горделиво сообщил, прижавшись щекой к животу стоявшей рядом бесконечно смущенной Инги: — Двойня у нас тут завелась. Двойня, братцы!
Инга отталкивала его от себя и говорила, что стыдоба и вообще ей надо работать. Витёк не пускал, хохотал и кричал на весь битком набитый зал, что счастлив так, как думал, что никогда не будет. Народ, конечно, поздравлял и кричал «Горько!», но, пожалуй, впервые Витьку на каких-то левых чуваков, на мнение
