Кровь среди лета - Оса Ларссон

Письма она решила просто забрать с собой, ведь на них могли сохраниться отпечатки пальцев. Ребекка поместила их в полиэтиленовый пакет, который нашла в одном из ящиков. А с бумаг, хранившихся в синей папке, она сняла ксерокопии, которые тоже положила в пакет вместе с письмами. Закончив работу, Ребекка водворила синюю папку обратно в сейф, заперла дверцу, выключила свет и поспешила на выход. Часы показывали половину четвертого.

Анна-Мария Мелла проснулась оттого, что ее дочь Йенни дергала ее за руку.

— Мама, мама, кто-то звонит в дверь.

Дети знают, что в такое время открывать без разрешения родителей нельзя. Мало ли кто решит навестить в этот час полицейского! Кающиеся безумцы, которым больше некому исповедоваться, или коллеги с озабоченными лицами и поджидающим во дворе автомобилем. А иногда, что случается, правда, реже, — психи, исполненные жажды мести или под кайфом. Или же и то и другое.

Анна-Мария встала и, велев Йенни с Робертом оставаться в комнате, пошла в прихожую. Мобильник с выбранным номером полицейского участка на дисплее лежал у нее в кармане. Анна-Мария посмотрела в глазок и открыла.

На пороге стояла Ребекка Мартинссон. Анна-Мария попросила ее войти, но гостья остановилась в прихожей у самых дверей. Она не стала снимать плащ и отказалась от кофе.

— Ведь это вы расследуете убийство Мильдред Нильссон, — сказала она. — Я привезла вам ее письма и копии некоторых бумаг.

С этими словами Ребекка протянула Анне-Марии полиэтиленовый пакет и коротко рассказала, как к ней попали эти материалы.

— Вы понимаете, — закончила она, — какие у меня могут быть неприятности из-за них. Поэтому если сможете найти какое-нибудь другое объяснение тому, что они у вас появились, я буду вам благодарна. Если же нет, то… — Ребекка пожала плечами, — мне останется винить во всем себя саму, — усмехнулась она.

Анна-Мария заглянула в пакет.

— Бумаги из сейфа в консистории? — спросила она.

Ребекка кивнула.

— Почему же никто не сказал полиции, что… — Оборвав фразу, она взглянула на Ребекку. — Спасибо! Я вас не выдам.

Ребекка повернулась к выходу.

— Вы все сделали правильно, — сказала Анна-Мария.

Она не объяснила, что имеет в виду: события двухлетней давности в Йиека-ярви или этот пакет с бумагами. В ответ гостья сделала непонятное движение головой, которое могло означать и «да» и «нет».

Когда Ребекка спускалась по лестнице, Анна-Мария все еще стояла в прихожей. Больше всего на свете ей хотелось сейчас громко выругаться. «Какого черта! — чуть не закричала она. — Как могли они утаить это от нас!»

~~~

Ребекка Мартинссон сидела на кровати в своем летнем домике. К комнате было так светло, что она могла различить контуры стула, отражающегося в сером оконном стекле.

«Ну вот, — думала она. — Теперь я буду жить на нервах. Ведь если кто-нибудь узнает о моей ночной операции, я пропала: осудят за незаконное вторжение на чужую территорию, за самоуправство и я никогда больше не найду работу».

Однако она оставалась на удивление спокойной. Наоборот, чувствовала, что на сердце полегчало.

«Что ж, устроюсь билетером», — утешала себя Ребекка.

Она легла на кровать и уставилась в потолок, чувствуя в теле непонятное возбуждение. Было слышно, как вокруг копошились мыши. Они грызли дерево и возились за обоями. Ребекка постучала в стенку, и на некоторое время шорох стих. Однако потом все началось опять.

Ребекка улыбнулась и закрыла глаза. Она уснула, не раздеваясь и не почистив зубы.

Ей снилось, что она сидит на плечах у папы. Пришла пора собирать чернику, и отец несет за спиной плетеный короб. Ему тяжело тащить на себе и ягоды, и дочь.

— Держись прямо, — предупреждает он ее, наклоняясь под свесившимся с дерева лишайником.

За ними идет бабушка. На ней синяя синтетическая кофта и серая шаль. По лесу она передвигается осторожно, стараясь не поднимать ноги слишком высоко, и при этом сильно размахивает руками. С ними две собаки. Лайка Юсси держится бабушки, а щенок Яки, непонятной породы, но, очевидно, с примесью шпица, бегает вокруг отца. Яки беспокоен, он жадно нюхает воздух, носится туда-сюда, иногда исчезает из поля зрения, и его лай доносится откуда-то издалека.

Вечером Ребекка ложится спать в избушке у очага, подложив вместо подушки под голову папину куртку, а взрослые снова отправляются в лес за ягодами. Ближе к ночи в лесу по-прежнему тепло, хотя тени становятся длиннее. А огонь зажигают, чтобы отпугнуть комаров. Собаки топчутся вокруг Ребекки, тыча ей в лицо носами, и отбегают прочь, прежде чем она успевает их погладить или потрепать за загривок.

~~~

Это случилось в конце зимы, когда солнце уже согревало землю, поднимаясь над вершинами деревьев. Подтаявший снег соскальзывал с веток тяжелыми комьями. Не лучшее время для охоты. Трудно преследовать добычу, если днем размякший наст проваливается под тяжестью тела, а ночью подмерзшая корка ранит лапы.

У старшей самки началась течка, и она стала раздражительной и беспокойной. Могла цапнуть или облаять любого подошедшего слишком близко. Сейчас она мочилась, задрав лапу так высоко, что ей было трудно удерживать равновесие. Сгрудившиеся позади самцы полностью зависели от ее капризов. Они рычали и выли, то и дело между ними вспыхивали поединки. Молодые волки беспокойно рыскали с краю поляны. Самцам постарше все чаще приходилось ставить их на место. Особенно тяжело стало поддерживать порядок во время еды.

Золотая Лапа — сводная сестра старшей самки. Два года назад примерно в это же время нынешняя старшая бросила вызов прежней. У той тогда приближалась течка, и она также утверждала свой статус. Старуха приблизилась к сводной сестре Золотой Лапы, вытянула седую шею и угрожающе зарычала, оскалив клыки. Однако вместо того чтобы попятиться, поджав хвост, нынешняя старшая приняла вызов. Шерсть на ее спине встала дыбом, и она взглянула сопернице в глаза. Дело решила схватка, продолжавшаяся не более минуты. Глубокой раны на шее и разорванного уха оказалось достаточно, чтобы старуха отступила. Сводная сестра Золотой Лапы изгнала ее из стаи и сама стала старшей самкой.

Золотая Лапа никогда не претендовала на это место и теперь не выступала против сводной сестры. Тем не менее та часто ее задевала. При случае легко хватала челюстями за нос и вела за собой на виду у всей стаи. Золотая Лапа послушно следовала за старшей, сжавшись в комок и стараясь не смотреть ей в глаза. Молодые волки беспокойно топтались на месте и сновали из стороны в сторону. Потом Золотая Лапа покорно облизывала морду старшей. Она не хотела ссориться.

Старшую обхаживал серебристо-серый вожак. За прежней он ходил, бывало, неделями, пока она не решалась наконец уступить. Нюхал ее зад и рычал на других волков, если те подходили слишком близко. А когда она ложилась, трогал ее лапой, как бы спрашивая: «Ну что?»

Теперь вожак лениво лежал в стороне и, казалось, не проявлял к сестре Золотой Лапы ни малейшего интереса. Ему исполнилось семь лет, но желающих занять его место до сих пор не находилось. Еще немного — и ему будет тяжело подтверждать свой статус. А пока он наслаждался теплым солнцем или лизал лапы, время от времени глотая снег. Старшая самка всячески старалась привлечь его внимание: то и дело садилась рядом, мочилась поблизости или просто шныряла у него под носом, виляя мокрым задом и изнемогая от желания.

Наконец он уступил — и стая вздохнула с облегчением. Напряженность сразу пошла на спад.

Два одногодка разбудили Золотую Лапу, дремавшую в стороне под сосной. Они как будто хотели поиграть, однако зашли слишком далеко. Один остановился в стороне, ударяя по снегу тяжелыми передними лапами, а другой с разбега перепрыгнул через нее. Золотая Лапа вскочила и принялась гонять обидчиков, чей лай и визг эхом отдавались между деревьями. Вверх по стволу мелькнула испуганная белка. Один из одногодков, почти настигнутый волчицей, подпрыгнул, дважды перевернувшись в воздухе, и снова упал в снег. Некоторое время они кувыркались в сугробе, а потом пришел черед Золотой Лапы убегать. Она стрелой носилась между стволами. Иногда останавливалась или замедляла бег, чтобы подпустить своих преследователей поближе, а потом снова пускалась наутек. Они так и не смогли поймать ее, пока она сама этого не захотела.

7 сентября, четверг

~~~

В полседьмого утра Мимми присела позавтракать. Она работала в кафе с пяти часов. Сейчас на кухне пахло свежеиспеченными булочками, кофе, лазаньей и жареным картофелем. Пятьдесят алюминиевых упаковок с готовыми блюдами остывало на столах из нержавейки. Мимми приоткрыла дверь, чтобы было не так жарко. Обычно это нравилось посетителям. Во-первых, потому, что они могли наблюдать за ней, снующей туда-сюда по кухне. Во-вторых, пока ее не было в зале, они могли есть спокойно и не опасаться, что она заметит, если кто-то из них нечаянно прольет на рубашку кофе или начнет вдруг жевать с разинутым ртом.