Алексиада - Анна Комнина

Находясь еще в Салерно, Роберт отправил одного из придворных — Рауля[166] к императору Вотаниату, сменившему к тому времени на престоле самодержца Дуку. Роберт с нетерпением ожидал ответа Вотаниата, которому он через посла высказал свое недовольство и выставил благовидные предлоги для предстоящей войны. Они заключались в том, что Вотаниат, как я уже сообщала, разлучил с женихом дочь Роберта, обру-{85}ченную с императором Константином, которого Вотаниат лишил власти; поэтому Роберт изображал себя несправедливо обиженным и утверждал, что готовится к защите.

Вместе с тем он отправил великому доместику и эксарху[167]западных войск (а им был мой отец Алексей) дары и письма с предложением дружбы. В ожидании ответов Роберт оставался в Бриндизи. Но прежде чем все войска были собраны и большинство кораблей выведено в море, явился из Византия[168]Рауль, который не принес никакого ответа на послание Роберта. Это еще сильнее разожгло гнев варвара, тем более что Рауль стал приводить ему доводы против войны с ромеями. Вот его главный довод: монах, состоящий при Роберте, — обманщик и шарлатан, который только притворяется императором Михаилом, а вся его история — сплошная выдумка. Рауль утверждал, что видел Михаила в царственном городе после его свержения с престола, что он одет в темный плащ и живет в монастыре. Рауль собственными глазами лицезрел свергнутого императора. Он рассказал также о событиях, случившихся, как он слышал, в то время, когда он находился на обратном пути. А именно: власть захватил мой отец (я расскажу об этом позже), который изгнал из дворца Вотаниата, призвал к себе самого замечательного среди всех людей подлунного мира — сына Дуки, Константина, и сделал его своим соправителем. Рауль услышал об этом по дороге и рассказал Роберту с целью убедить его прекратить подготовку войны. «На каком основании, — говорил он, — мы будем воевать с Алексеем, если причиной несправедливости был Вотаниат, лишивший твою Елену ромейского престола? Ведь зло, причиненное одними, не должно заставить нас начинать вопреки справедливости войну против других, которые не сделали нам ничего плохого. А ведь когда нет справедливой причины для войны, все впустую: и корабли, и оружие, и воины, и военные приготовления».

Такие речи еще больше распалили Роберта. Он пришел в бешенство и готов был избить Рауля. С другой стороны, этот подложный Дука, лжеимператор Михаил (мы называли его Ректором) тоже был раздосадован и не мог сдержать своего гнева, ибо был со всей очевидностью уличен в том, что он вовсе не император Дука, а самозванец. Будучи и без того рассержен на Рауля за его брата Рожера[169], перебежавшего к ромеям и сообщившего им о подготовке войны, тиран таил злой умысел против Рауля и угрожал ему немедленной казнью. Рауль не пренебрег возможностью бегства и отправился к Боэмунду, у которого он нашел пристанище. {86}

Разыграл представление и Ректор, разразившись страшными угрозами по адресу брата Рауля, перебежавшего к ромеям. Он бил себя рукой по бедру и во всеуслышание вопил, обращаясь к Роберту: «Одного только я прошу: если я получу власть и буду восстановлен на троне, отдай мне Рожера. И если я тотчас не предам его мучительной казни и не распну посреди города, то пусть бог как угодно покарает меня».

Рассказывая об этом, мне следует посмеяться над этими людьми, над их безумием и легкомыслием, а особенно над тем, как они бахвалились друг перед другом. Ведь для Роберта этот обманщик был предлогом, приманкой, как бы некоей видимостью свояка и императора. Он показывал его по городам и призывал к восстанию[170] тех, к кому приезжал и кого мог убедить. В то же время он намеревался, если война пойдет успешно и удача будет сопутствовать ему, поиздевавшись над Ректором, прогнать его в шею; ведь после охоты приманка становится ненужной. Ректор же питался обманчивыми надеждами, рассчитывал на то, что ему повезет и он получит власть, ибо такие вещи нередко происходят совершенно неожиданно. Он рассчитывал крепко держать в своих руках власть, ибо ромейский народ и войско, по его мнению, не допустили бы до императорской власти варвара Роберта, которым Ректор намеревался пока пользоваться как орудием для осуществления своих гнусных замыслов. Сейчас, когда я вожу своим пером при свете лампады и представляю себе все это, я начинаю улыбаться и на моих устах появляется усмешка.

16. Роберт стянул к Бриндизи все свои военные силы: корабли и воинов. Кораблей было сто пятьдесят, количество воинов достигало тридцати тысяч[171]. На каждом корабле находилось по двести воинов с оружием и лошадьми в расчете на встречу с вооруженными всадниками противника на другом берегу. С такими силами Роберт должен был направиться к Эпидамну, городу, который мы, по укоренившемуся ныне обычаю, называем Диррахием.

В его намерения входило из Гидрунта переправиться к Никополю[172], захватить Навпакт вместе с прилежащими землями и находившимися вокруг крепостями. Но так как пролив между этими пунктами был шире, чем между Бриндизи и Диррахием, он, выбрав более быстрый путь и легкое плавание, предпочел[173] отплыть из Бриндизи[174]. Ведь стояла зима, солнце двигалось к южным кругам и, приближаясь к созвездию Козерога, сокращало продолжительность дня[175]. Даже если бы он вышел из Гидрунта с началом дня, пришлось бы плыть ночью, и, может быть, попасть в шторм. Чтобы избежать этого, Ро-{87}берт решил на всех парусах отправиться из Бриндизи в Диррахий. Этим он сокращал длину пути, так как Адриатическое море в том месте сужается. Он не оставил сына Рожера наместником Апулии, как намеревался прежде. Не знаю по каким причинам, но он переменил свое решение и взял его с собой. По пути к Диррахию Роберт снарядил отряд, который напал на хорошо укрепленный город Корфу[176] и некоторые другие наши крепости и захватил их. Ожидалось, что Роберт, взяв заложников из Лонгивардии и Апулии и обложив всю страну денежными поборами и данью, прибудет в Диррахий.

Дукой всего Иллирика был тогда Георгий Мономахат[177], назначенный на эту должность самодержцем Вотаниатом. Раньше он отказывался от назначения и вообще не соглашался на исполнение этой службы. В конце концов, однако, согласился из-за варваров-рабов самодержца (это были скифы Борил и Герман), которые испытывали к нему ненависть, постоянно оговаривали его перед самодержцем и возводили на него всякую напраслину[178]. Эти рабы до такой степени разожгли против него гнев императора, что Вотаниат, обращаясь к императрице Марии, сказал: «Я подозреваю в этом Мономахате врага ромейского государства».

Об этом услышал алан[179] Иоанн — лучший друг Мономахата. Зная о ненависти скифов и их постоянных наветах, Иоанн явился к Мономахату, передал ему слова как императора, так и скифов и советовал ему позаботиться о своем спасении. Мономахат, будучи человеком умным, приходит к императору, смягчает льстивыми словами его гнев и добивается службы в Диррахии. Отправляясь в Эпидамн, он получил письменный указ о назначении на пост дуки[180] и так как эти самые скифы — Герман и Борил — всячески старались ускорить его отъезд, на следующий день уехал из царственного города в Эпидамн и в область Иллирика.

Однако около места под названием Пиги[181] (там сооружен знаменитый среди храмов Византия храм моей госпожи девы-богоматери) он встречается с моим отцом Алексеем. Они увидели друг друга, и Мономахат начал взволнованно рассказывать великому доместику: изгнанником он стал из-за Алексея и своей к нему дружбы; эти скифы Борил и Герман, которые на все взирают с вожделением, обрушили на него всю силу своей завистливой ненависти и изгоняют его под благовидным предлогом из круга близких и из милого ему города. Он подробно изложил печальную повесть о том, как его оболгали перед императором, и рассказал, что он вытерпел от этих рабов. Доместик Запада сделал все возможное, чтобы утешить {88} Мономахата. Ведь Алексей умел облегчать отягченные горестями души. В конце концов Мономахат сказал, что бог будет их судьей, попросил Алексея не забывать их дружбу и отправился в Диррахий, предоставив Алексею следовать в царственный город.

По прибытии в Диррахий Мономахат услыхал сразу две новости: о приготовлениях тирана Роберта и о восстании Алексея. Он колебался и обдумывал свое положение, внешне держался враждебно по отношению к обоим, но его замысел был гораздо глубже, чем открытая вражда. Великий доместик письмом сообщил ему о событиях: о том, что он опасался ослепления, что приготовлялось установление тирании и поэтому он поднялся на борьбу с тиранами. Он потребовал, чтобы Мономахат выступил на помощь другу и отправил ему средства, которые он только сможет где-либо для него собрать. «Ибо, — писал Алексей, — мне нужны деньги, без которых ничего нельзя сделать».