На мели - Чарльз Вильямс

– Наверное, Герман хочет выпить, – высказал свежее предположение Моррисон. Рей пожала плечами:

– Его к палубе не прибивали. Пусть пойдет и нальет.

Моррисон закурил сигарету и обратился к Руису:

– Давай лучше решим, что с ними делать ночью, чтобы не стоять по очереди на вахте. Как ты думаешь, их лучше связать или запереть в одной из отдельных кают?

– После полуночи внизу очень душно, – ответил Руис. – Почему бы нам не перевезти их на остров? Им оттуда не убежать без плота.

– Прекрасная мысль. Лейтенант, произвожу тебя в капитаны.

Рей поболтала кубиками льда в стакане и, надувшись, изрекла:

– По-вашему, выходит, я должна отправляться на этот вшивый остров и спать там на голой земле? Тогда мне сначала надо еще выпить.

– Конечно, крошка куколка, сколько угодно.

– Кроме того, что я могу сделать такой горе мускулов? Может, опасаешься, что я уложу тебя на обе лопатки?

Моррисон усмехнулся:

– По зрелом размышлении мы готовы пересмотреть свое решение. Наша яхта к вашим услугам. Давай выпьем.

– Командор, открой еще бутылочку, и мы нарушим общественный порядок громкой музыкой. По этому радио можно поймать мамбу?

Руис встал и спросил у Ингрема:

– Ты готов отправиться?

– Да, – ответил тот и обратился к Рей:

– Вы твердо решили остаться?

Она, помолчав, словно тщательно обдумывая заданный вопрос, ответила:

– С вашего разрешения, Герман. А вы отправляйтесь и проверьте, как идут дела на островке, и, если там все замечательно, черкните мне записку.

Моррисон развел руками:

– Похоже, ты проиграл, Ингрем.

– Кажется, так, – согласился Ингрем, – во всяком случае, так это можно понять. Рей улыбнулась Моррисону:

– Не обращай внимания на капитана Ингрема. Он вечно говорит что-нибудь глубокомысленное, настоящий философ, это значит – не прост.

Капитан коротко кивнул Руису:

– Отправляемся.

Он взялся за весла, а Руис сидел на корме с кольтом в руке. Смеркалось, прилив убывал, достигнув наивысшей точки. Песчаная коса темнела низкой грядой, помеченная бледным отсветом от ящиков, сложенных Моррисоном на ее южном конце. Оба молчали, пока плот не оказался над мелями за протокой. Ингрем спрыгнул в воду. Руис передвинулся и взялся за весла:

– Буэнас ночас. Спокойной ночи.

– Буэнас ночас, – ответил Ингрем.

Плот отплыл в сгущающуюся тьму, а он побрел к берегу, на секунду остановился у штабелей, прислушиваясь к ничем не нарушаемой тишине и вдыхая чистый соленый запах ночи и одиночества. Затем едва заметная волна – это все, что осталось от могучего водяного вала, опавшего на сотнях милях мелей и баров, – набежала на песок и со слабым всплеском затихла где-то в темноте, как бьющаяся на крючке барракуда. У каждого есть то, без чего невозможно прожить. Для него это море в тропиках. Даже за тысячу жизней оно не надоест ему.

У его ног лежала бутылка с водой. Он поднял ее и увидел, что она еще наполовину полна. Ингрем попытался сосчитать, сколько у него осталось сигар, сожалея, что не подумал о том, чтобы взять побольше из своего чемодана на яхте. Но, перебрав пальцами в портсигаре, обнаружил, что там целых три штуки. Этого должно хватить. Он закурил одну и сел на песок, прислонившись к ящикам.

Может, стоит взобраться на борт ночью, когда они заснут? Плавать он умел хорошо, но вот подняться на палубу – это совсем другое дело. Они не дураки, чтобы оставить плот на воде и предоставить ему такую возможность. А как насчет ватерштага? До нижнего конца дотянуться можно, а потом, перебирая руками, уцепиться за бушприт. Но шансов проделать все это, не перебудив всех, мало: во всяком случае, следует подождать до полуночи.

До него донесся хохот, а потом и звуки музыки. На “Драконе” включили радио. Ингрем лег на песок, разглядывая в небе слабые очертания созвездий и прислушиваясь к шумному веселью. На миг он представил себе, как оно перерастает в столь же шумную ссору, но с раздражением отбросил от себя эту мысль. Какое ему до этого дело. Его размышления прервало шлепанье весел по воде. Ингрем услышал, как плот проскрипел по песку и остановился. При свете звезд капитан различил силуэт худощавого человека. Это мог быть только Руис. Он выбрался на берег и вытащил за собой плот.

Латиноамериканец что-то держал в руке.

– Я здесь, – спокойно сказал Ингрем.

– Не вздумай подходить ко мне сзади, амиго.

– Не буду, – ответил капитан и щелкнул зажигалкой. – Что, вечеринка показалась тебе чересчур веселой?

Руис вошел в круг света, его мрачное оливковое лицо было таким же невозмутимым, как всегда.

– Я тут привез кое-что для спанья, – сказал он, бросив на песок одеяло и подушку. – К утру здесь становится прохладно.

– Премного благодарен. Садись, поговорим. Сигары куришь?

– Спасибо, у меня есть сигареты. Карлос вытащил одну и закурил, присев на корточки с привычной предосторожностью профессионала на таком расстоянии от собеседника, чтобы до него нельзя было дотянуться. Над водой разносилась дробь кубинских барабанов и треск маракасов.

– Слишком шумят, – неохотно признался латиноамериканец, как будто считал, что должен что-то сказать о вечеринке; но не желая делиться информацией. Так, если парочка сейчас танцует, скандал все еще впереди. Впрочем, что это меняет? – подумал Ингрем.

– Слушай, что за парень этот Моррисон?

– Он тверд, как кремень, и себе на уме.

– Ты давно его знаешь?

– Встречались то здесь, то там, еще со времен войны. Мы были вместе в Новой Гвинее, а потом нас отправили с отрядом наемников на Филиппины. О партизанской жизни он книгу мог бы написать.

– Испанский он выучил именно там?

– Да, но не во время войны. Он родился на Филиппинах, его отец владел копями. У этого малого способности к языкам, знает тагальский, немецкий и еще пару никому не нужных индейских наречий. А еще он может говорить, как битник. Кстати, а ты где научился испанскому?

– В Мексике, Пуэрто-Рико. Но у меня не такое хорошее произношение, как у него.

– Это точно, – подтвердил Руис.

– А ты сам откуда?

– И оттуда, и отсюда. В школу ходил в Штатах.

– Американский подданный?

– Да, со времени войны.

Карлос замолчал. Ингрем ждал. Не для того ведь этот парень притащился на остров, чтобы обменяться биографическими данными. Наверное, он просто сбежал с вечеринки из-за присущей испанцам неприязни к пьянству, но, возможно, дело не только в этом.

– Слушай, Куба отсюда далеко? – спросил Руис.

– В сотне миль или немного меньше, а что?

– Просто спросил. А как ты думаешь, можно ли добраться до нее на плоту?

– Если на нем будет несколько человек?

– Нет, один.

– Очень мало шансов, даже в одиночку, уж больно плот мал.