По дороге к смерти - Джеймс Хедли Чейз

Лепски обдумал все это. Он решил, что большая часть была правдой, но не все.

— Что ты имеешь в виду: он пробовал взять напрокат катер, но после прошлого раза ему никто не давал?

— Он был здесь пару месяцев назад. Он нанял моторную лодку и попал в беду. Лодка утонула.

Лепски пристально взглянул на нее:

— Утонула? Как?

— Кто-то ее продырявил. Не спрашивайте. Я не знаю. Он мне не говорил. Все, что я знаю, — что лодка утонула.

— Кто ее ему дал?

— Не знаю.

— Что это за друзья в Парадиз-Сити?

Мэй помедлила, потом неохотно произнесла:

— Соло Доминико и Дэнни О'Брайен.

Ну, эти проверены, подумал Лепски. По крайней мере, кажется, она не врет.

— Так он оставил тебя здесь и увез свой чемодан обратно в Парадиз-Сити, в аэропорт. Зачем?

— Он хотел оставить чемодан в безопасном месте.

— Зачем?

— Там было что-то, что он хотел спрятать.

— Что?

Она сжала кулаки.

— Не знаю. Почему вы не можете оставить меня в покое?

— Он говорил, что хочет спрятать что-то в чемодане?

— Да.

— Но не говорил, что?

— Нет.

— И ты не спрашивала?

— Нет.

— Большой был чемодан, Мэй?

— Обычный… Белый пластиковый с красной линией по бокам… обычный чемодан.

Лепски застыл. Ему показалось, что он наступил на чью-то могилу.

— Еще раз.

Она уставилась на него. Облизала губы кончиком языка.

— Обычный чемодан.

— Продолжай… Опиши его.

— О боже. Старый, потертый, белый, из пластика, с красной полосой, нарисованной по бокам.

Лепски подумал, что судьба решила заняться его повышением. Он с большим трудом сохранял видимое спокойствие.

— Теперь говори, кого он боялся.

Она еще больше съежилась на диване, в глазах внезапно появился ужас.

— Говорю вам… не знаю.

Лепски поднялся. Он поднял значок и положил его в бумажник. Теперь он был уверен, что она знала, кто охотился за Лысым, но выяснить это можно было только на официальном допросе. Он терял зря время, пытаясь еще что-нибудь из нее вытрясти.

— О'кей, Мэй, одевайся. Мы едем в полицию.

— Говорю вам, ничего не знаю! Не везите меня туда!

— Не волнуйся, — сказал Лепски. — Надо идти, крошка. Ты уже много наговорила. Так что одевайся. Не обращай на меня внимания. Я женатый мужчина.

Потом почти одновременно произошли две вещи. Дверь рывком распахнулась, и Мэй, вскрикнув, распласталась на диване, зарыв лицо в покрывало, пытаясь спрятаться.

Лепски обернулся.

Низенький коренастый мужчина — лицо его было закрыто белым носовым платком — уже стрелял. Лепски увидел вспышку, увидел, как Мэй подпрыгнула на диване, увидел, как на стену брызнула кровь, когда пуля пробила ей голову. Потом он упал на пол, вцепившись в свой пистолет, дверь хлопнула.

Он снова встал, пистолет в руке, и кинулся к дверям, слыша удаляющиеся по лестнице шаги.

Он услышал крик Додо, и снова громкий выстрел. Он добрался до верха лестницы, где огромное тело Додо преграждало путь. Он преодолел это препятствие, приземлился, хрустнув суставами, передернулся, пришел в себя и услышал рев отъезжающей машины.

Когда он добрался до порта, большая возбужденная толпа пресекла любые попытки погони.

Глава 6

Когда на ночном небе появились красные полосы, Гарри Митчелл осторожно вышел из своего домика. На нем были плавки, в руках — чемодан Лысого Риккардо. Только две вещи он не положил обратно: автоматический пистолет и коробку патронов. Все это он спрятал под плохо пригнанной доской около своей кровати.

Какое-то время он стоял в дверях. Было без пяти пять утра. Ни одного огонька. Ни звука, только пальмовые листья шелестели, когда в горячем воздухе проносился легкий ветерок.

Радуясь, что весь берег в его распоряжении, он быстро и тихо прошел по пляжу к морю и вошел в воду. Он повернулся на спину, положив чемодан на грудь, и, мощно работая ногами, поплыл прочь от берега. Выплыв на глубину, он перевернулся, и чемодан упал в воду. Потом, нырнув, он увидел, как тот медленно опускается на дно. Гарри всплыл на поверхность и снова нырнул, но чемодана уже не было видно, только по мутной воде можно было определить, где он затонул.

Он медленно поплыл обратно к берегу и, когда шел по песку к своему домику, увидел, как в комнате Соло Доминико зажегся свет.

Гарри дошел до своего домика, заперся у себя в комнате и вытерся. Потом надел брюки, рубашку с короткими рукавами и туфли на веревочной подошве.

Ему оставалось чуть больше двадцати минут до назначенного Соло времени. Он сел на кровать и зажег сигарету. Он курил и вспоминал прошлую ночь. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, когда снова вспомнил свое бурное совокупление с Ниной. Как сексуальный опыт — это было уникально. Он подумал о своей умершей жене, Джоан, которая боялась секса и с которой в конце концов он оказался не в силах жить. Повестка, призывающая его в армию, когда он почти решил бросить жену, дала ему долгожданный повод уйти. И вот он ушел. Узнав о ее самоубийстве, он понял, что не смог скрыть от нее своего безумного желания бросить ее. У него не было намерения причинить ей боль, но все эти два года, проведенные с ней, он задыхался — он и представить себе не мог, что мужчину что-либо может довести до такого состояния, — и перестал интересоваться ее чувствами. Если бы, говорил он себе, он был более терпимым, понимающим, если бы он попытался помочь ей, они, может быть, справились бы. Думая об этом, он был честен с собой — и сомневался в этом. Для него секс был самой обычной вещью: нечто, приносящее удовольствие, нечто, созданное не для грустных размышлений и не для того, чтобы быть целью жизни. Сексом надо заниматься, когда приходит желание, и можно подождать, когда желания нет. Ее проблемы и страхи раздражали его, потом стали утомлять.

Когда он сошел с корабля в Сайгоне, его ждало письмо.

Она писала, что была ему неприятна. Все письмо было пронизано тем, что он когда-то любил в ней, — абсолютной честностью. Она писала, что ей не стоило вообще выходить замуж, что она просит прощения.

В конце она писала:

«Думаю, я не единственная женщина, которая так чувствует, Гарри. Не то чтобы я не могла любить мужчину, но я не могу справиться с сексуальными делами. Я действительно люблю тебя… по крайней мере, достаточно, чтобы сделать тебя свободным. Будь счастлив, Гарри. Найди другую девушку, которая тебе не будет так неприятна, как я. Я неприятна тебе… так неприятна. Я не хочу продолжать. Говорят, души возвращаются. Ну и хорошо, может, у меня будет еще один шанс. Хорошо бы, мы снова встретились, годы и годы спустя, и я не была бы тебе так неприятна, как сейчас, правда?

До свидания. Джоан».

Ее отец прислал телеграмму, в которой говорилось, что ее нашли в ванной с перерезанными венами, и Гарри неплохо было бы попросить, чтобы ему дали увольнительную.

Но должно было начаться сражение, и Гарри увольнительную не попросил. Он пошел воевать в депрессии, в шоке, постоянно чувствуя свою вину. После того, как кончилась битва, после того, как он увидел мертвых и раненых, после того, как он прошел сквозь град пуль, после того, как он две недели провел в одиночном окопе, ненавидя самого себя за жуткий запах собственного тела, после того, как он убил четырех маленьких желтолицых мужчин, — после всего этого самоубийство Джоан для него ничего уже не значило.

Гораздо больше значила для него Наан, вьетнамка, которую он увидел на углу улицы. Она помешивала восхитительно пахнущий суп в старой консервной банке из-под кисло-сладких огурцов. Запах еды заставил его остановиться, он присел рядом с ней на корточки, взял миску с супом, которую она предложила, и они поговорили.

Наан говорила по-английски довольно сносно. Ее черные длинные волосы были заплетены в косичку — так он узнал, что она была девушкой: только замужние вьетнамки зачесывали волосы наверх.

Он был в увольнении две недели. Каждое утро около одиннадцати он приходил на угол улицы есть суп Наан. Вскоре он понял, что любит ее. Позже она сказала, что полюбила его, как только увидела в первый раз.

Их связь была для Гарри исполнением его мечты: любовь без сложностей.

Он, содрогнувшись, потушил сигарету — вспомнил тот день, когда после четырех недель в перепаханном пулями рисовом поле он вернулся в Сайгон, и ему сказали, что Наан умерла. Бомба, случайно попавшая в рынок, убила десять вьетнамцев, среди них была и Наан, — их тела кровавым месивом разбрызгались по стене, и чтобы смыть их, вызывали пожарную команду.

Гарри потер пальцами виски. Вот теперь — прошлая ночь, начало чего-то нового. Это была для него первая связь с женщиной, относящейся к сексу так же, как и он: совершенно не подавляя своих желаний, используя его для удовлетворения своих потребностей. Думая об этом, Гарри решил, что именно это ему и нужно. Он устал от трудностей, устал от женщин, которые отдавались ему только для того, чтобы завлечь его, привязать к себе, оплести паутиной рабства. Нина со своей чувственной красотой была опустошающе непредсказуема. Теперь она, кажется, даст ему то, что он так долго искал.