Пропавшие девушки - Джессика Кьярелла

конечно, — поспешно добавляет она, увидев этикетку. — Для него у меня всегда найдется место.

В какой-то момент эти двое смотрят друг на друга, и в глазах у них такая нежность, что мне едва ли не становится больно. Такая искренняя любовь между двумя людьми кажется хрупкой, словно мир только и ждет, как бы уничтожить их. Когда-то и мои родители так смотрели друг на друга.

Конечно, я думаю об Эрике. О том, какими мы были в колледже и в первые годы брака. Тогда мы еще приносили друг другу самое лучшее утешение, самую большую радость. Эрик — младший из четырех сыновей семьи из Кенилворта, еще более состоятельной, чем моя, но и он пережил трагедию. В старшей школе его подруга детства погибла от несчастного случая, катаясь на лыжах, и он описывал ее так же, как я описывала ему Мэгги: молодая, энергичная, красивая. С огромным потенциалом. Все так описывают девушек, покинувших мир в этом возрасте, как будто шестнадцать лет — пик жизненного расцвета и потенциала девушки. Неважно, что с ними случилось.

Судя по тому, как он о ней говорил, думаю, Эрик был в нее влюблен. Классическая история: дом полон мальчишек, по соседству живет девочка. Своевольная пацанка, которая таскается за ними, и все они ее любят, но Эрик — больше всех. Подобная детская дружба рождается из общего отвращения к тому, как взрослых забавляет ваша пара, а потом превращается во что-то другое, когда в переходный возраст организм слетает с катушек. Как-то ночью в самом начале наших отношений он признался, что она была у него первой. Во всех смыслах, сказал он. А я могла лишь думать: «Господи, разве я могу с этим соперничать?»

Но когда мы встретились, в наших историях — моей и Эрика — была странная симметрия. Я знала, что если бы его подруга — эта яркая во всех смыслах девушка — выжила, он бы не встречался со мной. И думаю, он подозревал, что если бы Мэгги не пропала, я бы жила совсем иной жизнью, которая не свела бы меня с ним. Однажды он сказал, что я, скорее всего, вообще не поступила бы в колледж, а вместо этого, невзирая на упреки родителей, отправилась бы путешествовать по Европе, Юго-Восточной Азии и Центральной Америке. Научилась бы рисовать, занялась бы серфингом, читала бы всех местных поэтов. Моя юность прошла бы так, как могут себе позволить только женщины, обладающие средствами и бесстрашной уверенностью в собственной свободе. Не знаю, прав ли он, смогла бы я храбро отправиться в большой мир, если бы не пропала Мэгги.

Но поначалу в наших отношениях существовало какое-то равновесие. Он знал, что значит оплакивать того, кто ушел слишком рано. Поэтому он проявлял столько терпимости к моему горю, сколько мне было нужно. Когда мы учились в колледже, Эрику, кажется, ничего не было нужно, кроме как обнимать меня на кровати в общежитии, прижимать меня к груди и слушать, как я изливаю ему душу. Я рассказала ему все: про Мэгги, про мою семью, про безрассудные поступки, которые я, будучи подростком, совершала в надежде все исправить, и еще более безрассудные поступки, которые я совершала, когда уже ничего нельзя было исправить. Наркотики. Парни. Места, которые я посещала, потому что слышала, что там могут объявиться пропавшие девушки. Ночлежки. Стрип-клубы. Автовокзалы. Я раскладывала перед ним свои тайны, словно карты Таро, где каждой картой в колоде была Смерть. Ее призрак появлялся снова и снова. Я понимала, что мои психологические травмы привлекают парней. И мне нравилось привлекать Эрика. Он стал золотым ядром нашей жизни, а я, словно крошечная планета, вертелась вокруг него по нестабильной орбите. Отсутствие света всегда наполовину поглощало меня. Я всегда была отчасти влюблена в темноту.

Сейчас, наблюдая за Авой и Тедом, я гадаю, может ли Тед иногда втайне ненавидеть Аву. Возможно ли, что какая-то часть его терпеть не может ее преданности брату, есть ли в нем хрупкое место, которое так и ждет, чтобы на него надавили. Понимает ли Ава, что ей рано или поздно придется измениться, чтобы удержать его? Этому научил меня горький опыт с Эриком. Женившись на мне, он отгородился от горя по девушке, которую когда-то любил. Постепенно Эрик не выдержал и перестал успокаивать меня, потому что я так и не сумела отгородиться от Мэгги. По правде говоря, как бы я ни пыталась забыть ее, она по-прежнему активно присутствовала в моей жизни; она не позволила бы мне отвернуться от нее.

— Марти, — окликает меня Тед. — Мороженого?

Я возбужденно киваю. Может, дело в вине, или в джине, или в музыке, но я вдруг вспоминаю, что еще не встретила всех, кого смогу полюбить в жизни. Возможно, я все еще сумею найти того, кого полюблю. Сегодня вечером это кажется очень даже возможным.

Мы съели уже половину мороженого, когда предметом разговора снова становится Колин. Ночь убийства Сары Кетчум.

— Хотелось бы думать, что я хорошо разбираюсь в людях, — говорит Тед. Он ест прямо из контейнера, а мы с Авой из креманок. «Как цивилизованные люди», — сказала Ава, накладывая ложкой наши порции. — Я все время заключаю сделки и всегда вижу, понимаешь? Когда они что-то недоговаривают, или когда у них есть больше финансовой свободы, чем они признают. И вот что я скажу: тем вечером Колин пришел в ресторан, и я ничего не заметил. В его поведении не было ничего необычного.

Ава кивает.

— Поначалу я все время об этом думала. Той ночью я бы поняла, если бы он совершил нечто настолько чудовищное.

— Расскажи про его судимость за нападение, — прошу я. Я уже достаточно выпила, чтобы без колебаний требовать информацию.

Ава долго выдыхает.

— Ну, гадкое дело, — с явным сожалением говорит она. — Он учился в колледже. На первом курсе Иллинойского университета в Чикаго. Ты же понимаешь, наш старый район… Он общался с очень жесткими ребятами. И вот он пошел в бар с парой друзей, и там завязалась какая-то ссора с группой парней из-за того, кто следующий за бильярдным столом.

Тед, скривившись, прикусывает губу.

— Знаю, — продолжает Ава. — Знаю. Но надо учитывать контекст, понимаешь? Глупый мальчишка напился, а один из тех парней обозвал его… — Она немного запинается и кривится, прежде чем выдавить слово: — Педиком. И Колин сломал кий о его спину.

Она качает головой, и я замечаю, как ее волосы, выбившись из заколки, облаком темных кудряшек обрамляют ее лицо.

— Это так и осталось бы одним глупым арестом