Ловушка - Николай Леонов

Не вырывал и Качалин, иначе зачем бы он меня сюда привел. Да и вырвал бы он аккуратно, а не так выхватил, оставляя клочки. Тогда остается… Гуров взглянул на спящую девушку.

Качалин шлепнул губами и молча положил календарь на стол. Гуров взглянул на хозяина вопросительно. Качалин ничего объяснять не стал, пожал плечами и отвернулся. Гуров отлично его понял. Ты умный, и я не дурак, слова нам не нужны. Лева подвинул ежедневник на место и кивнул, что означало: согласен, кончаем изображать невесть кого, будем сами собой.

Толик ничего не понял, рванулся вперед, быстро заговорил:

– Ну что? Что? Чего там мадам понаписала? Я ничего не знаю, днем тут не был. – Он хотел взять календарь, Гуров его отодвинул и закрыл.

– Я ошибся, Толик. Извини, – сказал Качалин.

Совершенно неожиданно для себя самого Гуров спросил:

– Игорь Петрович, вы не разрешите мне здесь побыть одному?

Качалин переступил с ноги на ногу, кашлянул почему-то в кулак, что так не вязалось с его элегантным видом, пожал плечами, вновь переступил, вновь кашлянул.

– Игорь Петрович, я буду сидеть за столом и писать, а вы с Анатолием побудьте на кухне. Хорошо?

– Ради бога! Ради бога! – торопливо заговорил Качалин. Казалось, что его удерживала невидимая пружина, которая вдруг лопнула и освободила, теперь, свободный, он пытался наверстать упущенное и оправдать неловкую паузу. – Чувствуйте себя как дома. Бумага и ручка перед вами, здесь бар. – Он открыл дверцу, сверкнули разноцветные этикетки. – Есть тоник, понимаю, спиртное на работе не употребляете. Я подожду, мы в вашем распоряжении, ждем. Теперь торопиться некуда.

Качалин взял Толика под руку, вывел из кабинета, плотно прикрыл за собой дверь.

Оставшись один, Гуров первым делом крутанулся с креслом, сделать полный оборот не удалось, коленки задевали за тумбы стола. Взяв гусиное перо, Лева столбиком написал: «Сосед. Девушка. Хозяин. Гость». Провел вертикальную черту, поставил знак вопроса и воткнул перо на место. Надо думать.

Хозяина с гостем оставлять одних на кухне не опасно, договориться ни о чем они, безусловно, не смогут – сейчас враги. Возможно, они были врагами изначально, вынужденно терпели друг друга, такова была воля хозяйки.

Елена Сергеевна Качалина, она была стержнем, магнитом и движущей силой этого королевства. В конце концов один из вассалов не выдержал и решил вырваться на свободу. Лева придвинул ежедневник, пролистал. Здесь тысяча записей. Чтобы прочесть, систематизировать, наконец, понять, потребуются недели, а результат непредсказуем. Бесценный документ, но прежде надо выжать максимум из дня сегодняшнего. Он представил, как завтра, послезавтра, с каждым днем все больше начнет вязнуть в противоречивых многочисленных фактах и фактиках, появятся новые лица, сложные и непонятные связи между ними. Информация будет похожа одновременно и на лавину, которая обрушится на его несчастную голову, закроет, лишит ориентировки, и на трясину, засасывающую в мир путаный, нереальный, где вещи, даже очевидные и простые, превращаются в неразвязывающиеся узлы, запутывают, сбивают с толку.

Нет, у него есть только сегодня, сейчас. «Турилин все предвидел», – подумал Лева о полковнике. В теплые минуты называл его своим художественным руководителем, а сейчас, вместо того чтобы думать о деле, начал смаковать смешные привычки Константина Константиновича.

Десяток толстых, цветных, остро заточенных карандашей на столе полковника. Смешно, карандашами этими он никогда не пользовался, лишь перекладывал с места на место, менял местами, словно раскладывал пасьянс. Коллега, говорит Турилин, нам с вами следует над данным вопросом подумать. Коллега?..

Гуров наконец взял себя в руки. В соседней комнате лежит мертвый человек. Убили человека, хорошего или не очень, убили, лишили жизни. Служебный и гражданский долг старшего инспектора уголовного розыска – выявить и задержать убийцу. Не каприз начальства, а долг, привычка относиться к себе с уважением приказывают: работай, Гуров. Найти убийцу не для того, чтобы ему отомстить, а для того, чтобы еще раз утвердить нравственный закон нашего общества: каждое преступление должно быть раскрыто. Люди могут жить спокойно, они находятся под надежной защитой: преступник не должен остаться безнаказанным.

Имеем. Лева подчеркнул свою запись: «Сосед. Девушка. Хозяин. Гость». По науке, первым делом следует определить мотив преступления. Убийство – явно спонтанное, инсценировка поспешная. Убийца не готовился, скорее всего за минуту до рокового удара не думал даже или думал, но так, теоретически. В нем постепенно накапливалась ненависть или страх, возможно, страх и ненависть одновременно. Убийца пришел, человек в доме явно свой, велся какой-то разговор, и Качалина неудачно пошутила, сунула палец в давно кровоточащую рану либо пригрозила. Человек схватил что подвернулось под руку и стал убийцей. Будь он в доме чужой, случайный, то ушел бы, прикрыв за собой дверь. «Я уже так рассуждал, – вспомнил Лева. – Неважно, я по этому кругу провернусь еще не один десяток раз. Попытка инсценировать случай вызвана тем, что убийца находится у всех на виду, его отношения с убитой известны окружающим, и если начнут искать убийцу, то его найдут сразу. Значит, мотив убийства лежит на поверхности. Скорее всего он известен многим, только не инспектору Гурову».

Взгляд Гурова упал на календарь. Страницу вырвал человек импульсивный. Значит, не хозяин и не сосед, они отпадают сразу. Гость? После своего появления он в эту комнату не заходил, следовательно, он мог вырвать страницу, если уже был здесь сегодня. Все поведение Бабенко доказывает, что о записи он не знал. Девушка? Самая импульсивная, она и обнаружила труп, у нее было время. Обнаружила труп, а может, она и… «В принципе, все эти наивные глупости, я имею в виду, конечно, не убийство, а инсценировку и вырванную страницу, – оправдывался перед собой Лева, – очень похожи на женскую логику. Девушка вполне могла шарахнуть Качалину в висок, затем начать творить несуразное. Какие могут между женщинами разыгрываться игры, бушевать страсти, не только уголовному розыску известно».

Самому не разобраться, нужна дополнительная информация, необходим помощник: человек в доме свой, знающий местные приливы и отливы, подводные течения и капризные ветры. Кому довериться? Лева по-детски шмыгнул носом, облокотился на стол, подпер голову; как закоренелый двоечник, безнадежно взглянул на бумагу с четырьмя словами, начал обводить их, они стали отчетливее, но и только.

Сосед. Девушка. Хозяин. Гость. Самым лучшим союзником стал бы сосед. Денис Сергачев. Умный, выдержанный человек, вроде бы безупречной репутации. Вопреки всякой логике, собственным рассуждениям Лева ему не верил. Мало того, инспектор стыдливо, как-то по-воровски, сунул Сергачева в укромный уголок памяти как подозреваемого, чуть ли не главного подозреваемого, чтобы потом выдвинуть на передний план, рассмотреть внимательно. Так порой в доме прячут свидетельство несчастья или позора – с глаз долой – из сердца вон, – однако все знают, что оно существует и, хочешь не хочешь, придется его вытаскивать на белый свет.

Казалось бы, никак Сергачев к происшедшему отношения иметь не может, на голову надо встать, чтобы такое придумать. Лев Гуров чувствовал: Сергачев либо убил, либо убийцу знает и покрывает и не назовет никогда. Откуда такое чувство, Лева понять не мог, потому как чувства – не мысли, их не препарируешь и анализу не подвергнешь. Прав, не прав, Сергачев будет последним, к кому Лева еще раз обратится за помощью.

– Допустим, – сказал Лева вслух, – жить все равно надо.

В кабинете произошла какая-то неуловимая перемена. Лева попытался понять, что же именно, затем, как ненужное, отбросил, вернулся на исходную позицию. «Вырвали страницу – имеем факт. Вырвал человек импульсивный, я остановился на девушке». Лева посмотрел на Веру и тут же понял, что в кабинете изменилось. Вера проснулась и перестала похрапывать, тихо лежала и из-под опущенных век наблюдала за Гуровым. «Так бывает, – подумал Лева, – капает вода из крана и раздражает крайне, привыкнешь, так если капать прекратит, вроде чего-то и не хватает. Проснулась, значит, наблюдаешь и думаешь? Думать оно всегда полезно, даже хорошеньким и избалованным. А вот пить вредно». Лева рассуждал, казалось бы, о постороннем, а сам готовился к нападению. «А зачем выпила? Одна из твоих знакомых упала и разбилась, ты сразу за бутылку? Или ты все натворила и выпила со страху? Последнее правдоподобнее. Так и спросить? Сразу, без подготовки?»

– Вера, зачем вам понадобилось вырвать листок? – Лева говорил так, словно они беседуют давно, и сам удивился и вопросу своему, и тону. – Нехорошо.

– Ничего я не вырывала, не придумывайте! – выпалила Вера, уселась на диване, поджав ноги. – Голова, – она тронула ладонями виски, – страшное дело.

Наивная попытка Веры переключить разговор на свое самочувствие при иных обстоятельствах рассмешила бы Гурова. Сейчас он лишь смотрел на девушку и молчал, спокойно ждал, понял: сейчас она сдастся. Отчего появилась такая уверенность, неизвестно: то ли оттого, что Вера в столь неподходящий момент заговорила о головной боли, то ли Гуров почувствовал, как она вздрогнула.