Траектория краба - Гюнтер Грасс

Судя по всему, в родильном отделении господствовали обычные порядки. С начала посадки эвакуируемых здесь родились четыре младенца, по словам матери — «сплошь мальчишки».

Говорят, на беду «Густлоффа» у него было слишком много капитанов. Вполне возможно. Но «Титаником» командовал всего один капитан, а он все равно затонул во время первого же плавания. Во всяком случае, как рассказывала мать, вскоре после посадки она решила размять ноги, поэтому поднялась «на следующий этаж», охрана почему-то не обратила на нее внимания, и мать очутилась возле капитанского мостика, где один морской волк жутко бранился с другим, у которого была эспаньолка…

Первым морским волком был, видимо, капитан Фридрих Петерсен, который в мирное время работал на гражданском флоте, командовал несколькими пассажирскими судами, а после начала войны попал в английский плен как нарушитель блокады. По солидному возрасту он был признан непригодным к военной службе, поэтому его отправили в Германию, взяв письменное обязательство не занимать впредь капитанские должности на флоте. Так его на середине седьмого десятка и назначили «сухопутным капитаном» на плавучую казарму, которая стояла у пирса Оксхёфт.

А морским волком с эспаньолкой наверняка был корветтенкапитан Вильгельм Цан, которого всюду сопровождал пес Хассан. Бывший командир подлодки, не имевший ранее особенных успехов, осуществлял теперь военное командование транспортным судном, перегруженным беженцами. Кроме того, на помощь старому капитану, уже подзабывшему практические навыки судовождения, были призваны два молодых капитана, Кёлер и Веллер, которые имели хороший опыт плавания по Балтике. Их обоих взяли с торгового флота, поэтому морские офицеры, прежде всего Цан, относились к ним свысока: они столовались в другой кают-компании, разговоры с ними не клеились.

Таким образом, на капитанском мостике сталкивались противоречия, несмотря на острую необходимость консолидировать ответственность за корабль, назначение которого и без того было трудно определить: с одной стороны, это был военный транспорт, с другой — госпитальное судно с беженцами на борту. Серая камуфляжная окраска также не позволяла однозначно сказать о характере «Густлоффа» как возможной цели. В гавани он находился в относительной безопасности, если не считать воздушных налетов. Но пока запрограммированные споры между несколькими капитанами еще не разгорелись. И пока совсем другой капитан ничего еще не знал о вооруженном зенитками корабле, на борту которого находились дети и солдаты, матери и девушки вспомогательной службы ВМС.

До конца декабря С-13 стояла в доке на базе Краснознаменного Балтийского флота в Смольном. А когда лодку подготовили к боевому походу, проверив технику, заправив горючим, погрузив торпеды и провиант, и уже пора было выходить в море, то обнаружилось, что пропал командир.

Алкоголь и женщины помешали Александру Маринеско своевременно вернуться из увольнения на свою подлодку к началу большого наступления на Балтике и в Восточной Пруссии. По слухам, его выбила из колеи и довела до беспамятства понтикка, финская картофельная водка. Поиски в борделях, а также иных злачных местах, хорошо известных военным патрулям, результатов не дали; подлодка оставалась без командира.

Протрезвевший Маринеско объявился в Турку лишь 3 января. Его тут же забрали в НКВД, где принялись допрашивать, подозревая в шпионаже. Поскольку у него начисто отшибло память обо всех адресах, где он побывал во время затянувшегося увольнения на берег, Маринеско ничего не смог сказать в свое оправдание. Наконец его начальнику, капитану первого ранга Орлу, со ссылкой на последние указания товарища Сталина удалось добиться отсрочки трибунала. Ему не хватало опытных командиров, поэтому не хотелось ослаблять ударную силу своего боевого соединения. А после того как экипаж C-13 вступился за своего командира, прося за него о прощении, что в глазах НКВД выглядело бунтом, Орел приказал командиру подлодки, ненадежному только при увольнениях на берег, немедленно выйти в Ханко, откуда спустя неделю С-13 отправилась в боевой поход. Фарватер был расчищен ледоколом. Курс к балтийским берегам пролегал мимо острова Готланд.

Как уже говорилось, в пятидесятые годы был снят черно-белый фильм «Ночь над Готенхафеном». В нем участвовали такие звезды, как Бригитта Хорни и Соня Циман. Режиссером был американец немецкого происхождения Франк Висбар, который до этого снял фильм о Сталинграде, а в качестве консультанта пригласили Хайнца Шёна, специалиста по «Вильгельму Густлоффу». На Востоке фильм не был разрешен к показу, на Западе же он прошел с умеренным успехом и был так же забыт, как несчастный корабль, с той, однако, разницей, что сохранился в архиве.

Будучи в ту пору старшеклассником и проживая в Западном Берлине, я по настоянию школьной подруги матери тети Йенни — «моя подруга Тулла сообщила мне, что очень хотела бы, чтобы мы посмотрели этот фильм вместе», — исполнил это пожелание и был весьма разочарован. Сюжет оказался шаблонным. Как и во всех киновариантах «Титаника», экранизация гибели «Вильгельма Густлоффа» не обошлась без душещипательной, а под конец героической любовной мелодрамы, будто катастрофа заполненного людьми корабля недостаточно захватывающая тема, а многим тысячам смертей не хватает трагизма.

Любовный треугольник в военное лихолетье. Фильм «Ночь над Готенхафеном» начинается затянутой прелюдией, действие ее разворачивается в Берлине, Восточной Пруссии и иных местах; треугольник состоит из солдата с Восточного фронта, который оказывается обманутым супругом и после тяжелого ранения попадает на борт корабля; из неверной жены с грудным младенцем, которая ищет спасения на этом корабле и разрывается между двумя мужчинами, а также легкомысленного морского офицера, который одновременно является прелюбодеем, отцом ребенка и его спасителем. Хотя во время сеанса тетя Йенни несколько раз прослезилась, однако после фильма, пригласив меня в «Парижский бар»[24] на мою первую рюмку перно, она сказала: «Твоей матери фильм вряд ли бы понравился, тем более что там ни до катастрофы корабля, ни после не показано ни одних родов…» А потом добавила: «Вообще-то из таких ужасов нельзя делать фильмы».

Уверен, что у моей матери не было на борту возлюбленного, как не было и моего возможного отца. Вполне вероятно, поскольку это соответствовало и продолжает соответствовать ее натуре, она, даже будучи беременной на последнем сроке, привлекала к себе внимание мужчин, находившихся на корабле: она обладает своего рода внутренним магнетизмом, или, как сама она говорит, «есть во мне нечто эдакое». Так, сразу после поднятия якорей один из курсантов подводников — «бледный такой, прыщавый паренек» — вызвался проводить ее, беременную беженку, на верхнюю палубу. Ей не сиделось, на душе было как-то тревожно. Наверное, этот курсант был ровесником матери, лет семнадцати, от силы восемнадцати; он бережно провел ее под руку по скользкой, как стекло, обледеневшей солнечной палубе. Тут-то мать и подметила своим зорким взглядом, от которого никогда и ничего не скроешь, насколько заледенело все вокруг — шлюпобалки, блоки, крепления, принайтовленные по правому и левому борту спасательные шлюпки, тросы на талях.

Сколько раз я слышал от нее фразу: «Когда я все это увидала, стало мне не по себе». Бот и в Дампе, где она, худенькая, вся в черном, стояла окруженная пожилыми мужчинами и пыталась ввести моего сына Конрада в этот мирок людей, уцелевших после той катастрофы, я слышал ее слова: «Я тогда сразу поняла, что в случае чего из-за обледенения никого не спасут. Мне захотелось на берег. Закричала я как безумная. Только было уже поздно…»

В фильме, который я смотрел вместе с тетей Йенни в кинотеатре на Кантштрассе, ничего этого не было, ни сосулек на шлюпобалках, ни обледеневших трапов и поручней, ни даже льдин в гавани. А ведь не только у Хайнца Шёна, но и в книге трех английских авторов, Добсона, Миллера и Пейна, ясно говорится, что 30 января 1945 года было страшно холодно — 18 градусов мороза. Фарватер в Данцигской бухте пришлось расчищать ледоколами. Прогнозы предсказывали сильный шторм, ураганные порывы ветра.

Если я и задаюсь вопросом, что было бы, если бы мать все-таки сумела сойти с корабля, то у этих самих по себе бессмысленных предположений есть некоторая фактическая основа: когда четыре буксира вытащили «Вильгельма Густлоффа» из гавани Оксхёфт, среди Снежной мглы возник предназначенный для каботажного плавания пароход «Ревал», который двигался встречным курсом прямо на лайнер. Забитый беженцами из Тильзита и Кенигсберга, он шел от Пиллау, последнего порта в Восточной Пруссии. Поскольку внизу мест не хватало, то беженцы сгрудились и на верхней палубе. Позднее выяснилось, что многие замерзли насмерть, но так и продолжали стоять, как ледяные столбы.