Хроники Корума (Сборник) - Майкл Муркок

— Тебе нельзя так сильно любить меня, Ралина. А мне не следовало позволять себе влюбляться в тебя. Пойми, раз остров дает мне хоть какую-то, пусть самую слабую надежду, я непременно должен попытаться найти его.

— Я понимаю.

— А если я найду того колдуна, и он вернет мне мою руку и глаз…

— Но это безумие, Корум! А колдун — просто выдумка!

— Но если он все-таки существует и если сможет выполнить мою просьбу, то я обязательно отправлюсь на поиски Гландита-а-Крэ и убью его. А потом, если останусь жив, вернусь сюда. Но Гландит должен умереть, иначе душа моя никогда не будет до конца спокойна!

— У нас нет ни одного судна, способного держаться на плаву, — тихо сказала Ралина.

— Я видел, что в пещерах на берегу залива хранятся лодки — их можно починить, и они будут вполне пригодны для морского путешествия.

— Это займет несколько месяцев…

— Ты дашь мне в помощь своих слуг?

— Конечно.

— Тогда я прямо сейчас с ними и поговорю.

И Корум быстро вышел из комнаты. На сердце у него было тяжело: ему было больно видеть Ралину столь опечаленной, и он проклинал себя за то, что позволил себе полюбить эту женщину.

Собрав тех обитателей замка, которые имели о судах хоть какое-то представление, Корум переговорил с ними, а потом спустился по лестнице, что вела от нижнего этажа замка к пещерам, расположенным у самой воды. Там хранились старые лодки. Корум выбрал ялик, показавшийся ему наиболее пригодным для задуманного путешествия, втащил его наверх и тщательно обследовал.

Ралина была права: потребуется немало труда, чтобы иметь возможность без опаски спустить это суденышко на воду.

Ничего, он с нетерпением станет ждать этого дня! Теперь, когда перед ним возникла конкретная цель, — пусть даже порожденная всего лишь игрой воображения! — он впервые почувствовал, что бремя, тяжким грузом давившее на душу все последние дни, немного уменьшилось.

Он понимал, что никогда не сможет разлюбить Ралину, однако твердо знал: он никогда не сможет и полюбить ее по-настоящему, если не выполнит задачу, которую поставил перед самим собой.

Осмотрев лодку, Корум бросился в библиотеку в поисках той книги, о которой упоминала Ралина. Он легко отыскал ее и узнал, что загадочный остров называется Сви-ан-Фанла-Брул.

Сви-ан-Фанла-Брул… Малоприятное название. Это означало примерно следующее: «обитель бога-обжоры». К чему бы это? Корум тщательно изучил текст, однако никаких объяснений названия острова не нашел.

Долгие часы провел он, копируя карты и переписывая заметки тех капитанов, что посещали остров Мойдель тридцать лет назад. Лишь поздно ночью ощупью добрался он до своей постели и обнаружил там Ралину.

Он тихонько нагнулся и заглянул ей в лицо. Она спала, но перед этим, видимо, долго и горько плакала.

Корум понимал: теперь его очередь быть утешителем.

Вот только времени у него совсем мало…

Он разделся и тихонько скользнул на шелковые простыни, под теплые меховые одеяла, стараясь не разбудить Ралину. Однако она проснулась.

— Корум?

Он не ответил.

Он чувствовал, как она вся дрожит, но больше не говорит ни слова.

И, не выдержав, он сел в постели. Душа его пребывала в глубоком смятении. Он любил Ралину. Хотя не должен был любить ее! Ему нужно было заставить себя снова лечь и постараться уснуть, но он не смог.

Он протянул руку, погладил ее по плечу и тихонько окликнул.

— Да, Корум? Я не сплю.

Он глубоко вздохнул, собираясь снова — уже в который раз! — объяснять ей, как сильно он жаждет смерти Гландита, и обещать, что непременно вернется, отомстив своим врагам…

Но вместо этого он сказал:

— Сейчас на море бушуют штормы. Я решил пока отложить свое путешествие — до весны.

Ралина повернулась и внимательно посмотрела ему в лицо.

— Ты должен поступать в соответствии со своими желаниями. Жалость разрушает настоящую любовь, Корум.

— Но не жалость движет мною!

— Ты хочешь сказать — справедливость? Но и это тоже…

— Да, сперва я тоже считал, что именно чувство справедливости велит мне остаться, но теперь понял, что это не так.

— Тогда почему же ты остаешься?

— Решимость моя ослабела. Мне уже не хочется столь непременно и немедленно плыть на этот остров.

— Отчего же ослабела твоя решимость, дорогой мой?

— Не знаю. Что-то внутри меня — тихое, но очень прочное — оказалось сильнее этой решимости. Любовь к тебе, Ралина, победила в моей душе и жажду мести, и желание немедленно убить Гландита. Любовь оказалась сильнее всего на свете!

И тогда Ралина снова заплакала. Но уже не от горя.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ТЫСЯЧА МЕЧЕЙ

Зима стояла суровая. Башни замка сотрясали злые ветры, безумствовавшие над морем. Огромные валы обрушивались на прибрежные скалы, а порой шторм был так силен, что, казалось, волны захлестнут и сам замок на острове Мойдель.

Сумрачные дни были почти неотличимы от вечеров. В огромных каминах замка постоянно горел огонь, но и жаркому пламени не дано было изгнать из комнат вездесущую сырость. Обитатели Мойделя в неуклюжей теплой одежде из шерсти и меха походили на медведей.

А Корум и Ралина — представители двух столь сильно отличавшихся друг от друга народов — суровой зимы будто и не замечали. Они пели друг другу песни, писали простые и ясные сонеты, в которых воспевали глубину и страстность своей любви. Безумие охватило обоих — если, конечно, считать безумием то, что опровергало порой основополагающие законы их бытия. Но то было сладостное безумие.

И все-таки безумие.

Когда миновали самые сильные холода и шторма, а весна еще не решалась заявить о своем приближении; когда на скалах еще лежал снег, когда лишь изредка можно было услышать голоса птиц в серых небесах над черными прибрежными лесами, когда свинцовое море, за зиму исчерпав свою силу и ярость, устало плескалось близ утесов — именно в эту пору поздним зимним утром среди голых деревьев на берегу были замечены странные мабдены верхом на косматых низкорослых лошадях. Изо рта у всадников валил пар, кони спотыкались на промерзшей, покрытой ледком земле, позванивала упряжь, громыхали военные доспехи…

Первым конных мабденов заметил Белдан, выйдя утром на крепостную стену немного поразмяться.

Белдан был тем самым юношей, что спас Корума, когда тот тонул в море. Увидев на берегу чужаков, он поспешил назад и с грохотом спускался по лестнице, когда какой-то человек со смехом преградил ему путь.