Секретная просьба (Повести и рассказы) - Сергей Алексеев

так Пушкин писал о Марии Раевской.

В 1825 году, меньше чем за год до восстания декабристов, юная Мария Раевская стала женой князя Волконского.

Сергей Волконский, как и отец Марии, был прославленным героем войны 1812 года.

В семнадцать лет он уже командовал полком. В двадцать пять стал генералом. В пятидесяти восьми сражениях участвовал князь Волконский. Не счесть наград и орденов, полученных им за отвагу.

Князь Волконский был активным участником Южного тайного общества. И вот приговор — Сибирь, двадцатилетняя каторга, вечное там поселение.

Ещё с большим трудом, чем княгиня Трубецкая, добилась Мария Волконская права поехать следом за мужем на каторгу.

Княгиня Трубецкая ехала летом. Княгине Волконской пришлось двигаться тем же путём зимой!

Снова бежали вёрсты. Мелькали поля в сугробах. Угрюмо смотрели Уральские горы. Грозно качали ветвями сибирские кедры. Бушевали бураны, стонали метели. Кони сбивались с пути. А где-то выли голодные волки. И птицы, не выдержав лютых морозов, падали в снег, как камни.

В Иркутске Марии Волконской, как и княгине Трубецкой, пришлось выдержать нелёгкий разговор с губернатором. Пугал губернатор княгиню.

— Согласна! Согласна! На всё согласна!

В Нерчинске — с Бурнашевым:

— Согласна!

— Согласна!

— Согласна!

И вот Благодатский рудник.

Вот он — Сергей Волконский.

Мария Николаевна бросилась к мужу. Замерла: послышался звон цепей. Это рванулся навстречу Волконский.

Не ожидала Мария Николаевна увидеть мужа в цепях. Растерялась. Но тут же пришла в себя. Опустилась перед Волконским она на колени, поцеловала его кандалы. Потом поднялась и нежно прижалась к мужу.

Начальник рудников Бурнашев, бывший при этой встрече, остолбенело смотрел на молодую княгиню. Было Марии Волконской двадцать неполных лет.

Богат и славен Волконских род. Под Петербургом у них имения. На Украине у них имения. И леса, и луга, и поля — к одной десятине другая нижется.

Ещё богаче князья Трубецкие.

В домах гувернантки, лакеи, слуги. Да и сами дома стены метровые, двери дубовые, входы с колоннами. Внутри кабинеты, залы, столовые, комнаты детские, комнаты взрослые — для себя, для родных, для гостей.

А тут…

Поселились молодые княгини в хилой, убогой каморке. Два аршина вдоль, два поперёк — вот и вся каморка. Если ляжешь, протянешь ноги — дверь не открыть. Если откроешь двери — некуда сунуть ноги. Чтобы хоть что-то увидеть в оконце, надо неделю тереть оконце. К тому же

надо печку самим топить,

надо стирать,

пол подметать,

подметать и мыть,

надо кровать стелить,

картошку чистить,

обед варить,

штопать,

латать и шить.

У русской печки стоят княгини. Впервые в жизни варят княгини суп. Рядом книга лежит поваренная.

Положили картошку, нарезали лук.

— Не забыли ли мы чего?

Положили морковку, лавровый лист.

— Не забыли ли мы чего?

Положили ложку топлёного масла.

— Не забыли ли мы чего?

Бросили соли горсть.

Получился на славу суп. Пар над горшком как облако.

Несут Волконская и Трубецкая в камеру суп — мужьям. Разлили его по мискам. Суп и горяч, и красив, и душист. И жиринки, как льдинки, плавают.

Попробовал суп Трубецкой. Попробовал суп Волконский. Смотрят на них княгини. Мол, не тяните, скажите, как суп.

— Сладок, сладок, — сказал Трубецкой.

— Ой, как сладок, — сказал Волконский.

Смутились княгини. Суп — и вдруг сладок! Что же они сварили?!

— Сладок, сладок! — опять Трубецкой.

— Ой, как сладок! — опять Волконский.

Смутились совсем княгини. Может, книга их подвела поваренная? Может, спутали соль и сахар?

Сладок, сладок! — хором твердят мужья.

Растерялись жёны теперь окончательно. Недогадливы.

Ну, а вы?

Суп ведь руками любимых сварен. Оттого он мужьям и сладок.

Вслед за Трубецкой и Волконской приехали в Сибирь жёны и других декабристов. Александра Григорьевна Муравьёва — жена Никиты Муравьёва, Наталья Дмитриевна Фонвизина — жена генерала Фонвизина, Александра Ивановна Давыдова, Елизавета Петровна Нарышкина, Александра Васильевна Ентальцева. Приехали и другие.

Рвалась к мужу и Мария Андреевна Поджио. Но где же сам Поджио? Нет о нём никаких вестей. Куда же Марии Андреевне ехать? На рудник Благодатский, на Зерентуйский? В остроги Читинский, Петровский, в другие места? Куда?!

— Забудь ты его, забудь, — говорит Марии Андреевне отец — сенатор и генерал Бороздин. — Он преступник. Забудь!

Иосиф Викторович Поджио был приговорён к двенадцатилетней сибирской каторге.

Посылает Мария Андреевна письма в Сибирь.

«Не привезён», — отвечают с рудника Благодатского.

«Не привезён», — отвечают с рудника Зерентуйского.

Приходит ответ из острога Читинского. Приходит из острога Петровского. Из других далёких сибирских мест. Во всех ответах один ответ: короткое слово «нет».

— Забудь ты его, забудь, — начинает отец. — Из головы ты злодея выброси.

Но не забывает Мария Андреевна Поджио.

Летят её письма в далёкие дали: в Якутск, в Верхоянск, в Верхне-Колымск, Туруханск, на Витим. По многим местам Сибири разослал декабристов царь. Может, Поджио именно здесь?

Приходят ответы из дальних далей. Во всех ответах одно слово: короткое слово «нет».

— Помоги, разузнай, — просит Мария Андреевна отца. — Ты сенатор, ты генерал, ты у царя в почёте. Неужели тебе откажут?

Пообещал генерал Бороздин. Слово сдержал. Через неделю принёс ответ.

— Разузнал. Помер давно злодей.

Плачет Мария Андреевна. Не верит.

Идут годы. Один за другим. Не верит Мария Андреевна. Всё ждёт: вот-вот откроются двери, хотя бы письмо принесут от мужа. Десять лет дожидалась она вестей. Наконец сникла, смирилась. Поверила — нет в живых Поджио.

А Поджио был и жив и здоров. Томился он в Шлиссельбургской крепости. Сам Бороздин декабриста туда запрятал. Не зря он сенатор, не зря генерал, не зря у царя в почёте.

Не хотел генерал Бороздин, чтобы дочь вслед за мужем в Сибирь уехала.

— Я хитрее других, — хвастал друзьям Бороздин. И Трубецких и Раевских. Я свою дуру обвёл вокруг пальца. Ради счастья её старался.

А какое у Марии Андреевны счастье? До самой смерти она томилась. Всё вспоминала Поджио.

— Я выйду замуж за русского!

— Что за фантазии?!

— За русского, за русского, — смеялась Полина Гебль.

Полина Гебль родилась во Франции. И вдруг сложилось так, что девушка приехала в Россию, в Москву. Здесь в Москве Полина Гебль и познакомилась с молодым гвардейским офицером, будущим декабристом кавалергардом Иваном Анненковым.

Редкой преданностью отличалась Полина Гебль. Когда Анненков был арестован, она немедленно приехала из Москвы в Петербург, бросилась к Петропавловской крепости, добилась с ним встречи.

— Кто вы? Куда? Тут и жён не пускают, — преградили ей путь дежурные офицеры. И всё же уступили просьбам молодой девушки.

Пропустили её офицеры, а потом сами же поражались: «Как это мы её пропустили?!»

Полина Гебль и вторично проникла в крепость. Прошёл слух, что Анненков собирается кончить жизнь самоубийством. Стояла ночь. Мосты через Неву были разведены. Шёл лёд. Казалось, перебраться на противоположную сторону нет никакой возможности. И всё же Полина Гебль уговорила старика лодочника.

— Погибнем же, милая, — отговаривался старик.

— Прошу тебя, дедушка.

— Не пропустит Нева, не думай.

— Пропустит, дедушка, пропустит! — твердила Полина Гебль.

Сдался старик, перевёз её на ту сторону. Перевёз, а потом сам же и поражался: «Как это я её перевёз!»

Дежурные офицеры остолбенели, увидя Полину Гебль. Разрешили они ей второе свидание с женихом. Разрешили, а потом сами же и поражались: «Как это мы ей опять разрешили?!»

После объявления Анненкову приговора Полина Гебль решила ехать за ним в Сибирь. Но для этого нужно было получить согласие царя. Узнав, что Николай I будет на военных манёврах под городом Вязьмой, Полина Гебль помчалась под Вязьму. В день манёвров ей удалось подойти к царю. Николай I нахмурился:

— Что вам угодно? Кто вы, жена?

Раздражённо поморщился: «Свои надоели. Так вот тебе на, тягайся теперь с француженкой».

И всё же разрешил Николай I Полине Гебль поездку в Сибирь. Разрешил, а потом сам же и поражался: «Как это я ей разрешил?!» Хотел отменить согласие. Да оказалось — поздно.

И вот Чита. Читинская церковь. Священник. Алтарь. Кадило.

Стоят рядом Полина Гебль и Иван Анненков.

— Да соединит вас господь на веки веков, — выводит батюшка и машет кадилом.