Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе? - Лев Айзерман

Говоря о преподавании литературы в советской школе в 40-е, 50-е и последующие годы, мы должны учитывать три обстоятельства. Первое: несмотря на все деформации, всю неполноту картины литературы в школе, в целом, пусть не всегда, не везде, не для всех, она сыграла огромную роль в приобщении миллионов советских людей к русской классике. Об этом хорошо сказала Наталья Дмитриевна Солженицына: «У большевиков только и были – нефть, большая наука и классическая литература (пусть и урезанная, но все же именно на ней воспитывали детей). Мы разгромили науку и выбрасываем литературу. Самоубийство!» Не будем обсуждать вопрос о том, что у большевиков было и чего не было, что теперь осталось и чего уже нет. Но в отношении классической литературы сказано верно.

Второе. Я хорошо помню учителей старшего поколения (по сравнению с собой, естественно). Прежде всего тех, кто учил меня: Веру Сергеевну Молчанову, учителя моей школы, и Семена Абрамовича Гуревича, литературный кружок которого в Московском дворце пионеров, что был тогда в переулке Стопани, я два года посещал. А уже потом познакомился с Натальей Дмитриевной Сосницкой, Верой Сергеевной Новоселовой, Татьяной Григорьевной Юркевич, Зинаидой Николаевной Кулаковой, на уроках которой я провел две недели. Все они были советские учителя и, естественно, время во многом определило их понимание жизни. Но огромное внимание к текстам писателей, регулярное посещение музеев, театров, выступления актеров непосредственно в школе, встречи с писателями, работа по созданию кабинетов, где всё: стенды, альбомы, выставки, экспозиции – делали ученики, литературные вечера и конференции – всё это, погружая учеников в атмосферу культуры, искусства, амортизировало идеологические штампы учебников и методических указаний. Потом, работая в институте усовершенствования, я посетил за десять лет около тысячи уроков – и тоже видел много интересного, живого, талантливого и на уроках, и во внеурочной работе. И здесь тоже «не убавишь, не прибавишь». А главное – не убавишь. Я уже не говорю о том, какие домашние библиотеки учителей литературы я видел!

И третье. И все-таки все сильнее и сильнее работу школы определяла другая тенденция: главное в преподавании литературы – это дать знания. В этом русле начинал и я сам свою работу в школе. И когда через 46 лет после того, как я впервые переступил порог класса уже как учитель, собрался мой первый класс, то вспоминали походы; ну, поблагодарили меня за то, что хорошо подготовил к экзаменам в школе и в институт, но про уроки ничего не говорили. А что говорить-то? Я тогда был убежден, что главная моя задача – дать ученикам знания по литературе. И только в 1959 году почти одновременно в журналах «Новый мир» и «Литература в школе» были напечатаны мои статьи, в которых я уже по-другому смотрел на преподавание литературы в школе. Почти тогда же в журнале «Литература в школе» Инна Яковлевна Кленицкая резко сказала об эмоциональной недостаточности школьных уроков литературы. Естественно, мы были тут не одни. Приблизительно с середины пятидесятых годов начинается противостояние господствующей системе преподавания литературы. Но мы не были первыми. Сопротивление началось куда раньше.

Еще в 1915 году в статье «О принципах изучения литературы в средней школе» против «погони за научностью», против того, что «средняя школа стала перенимать и, конечно, по-своему искажать то, что делается в школе высшей», выступил Борис Эйхенбаум.

«Я полагаю, что средняя школа должна ставить себе свои собственные задачи, и процесс самостоятельного усвоения должен считаться главной основой среднешкольной системы. Вот почему такое положение “словесности”, при которой изучение ее строится на упрощенной передаче научных точек зрения, кажется мне неправильным, ненормальным». Эйхенбаум говорил о работе с учениками на уроках словесности: «надо все время возвращать их к тексту, к подлиннику, к словам поэта. Надо, чтобы ученики почувствовали, что и в художестве есть знание, и что поэтому усвоить образы поэта – значит через его душу коснуться самого духа истины».

Читая эту статью, поражаешься ее современности и злободневности:

«…незачем тратить время на подлинные тексты – гораздо проще и легче выучить все это по учебнику».

Разве это не про нас нынешних? Только мы ушли еще дальше по пути прогресса. Сейчас наши ученики сплошь и рядом постигают литературу уже не по учебникам, а по тонким брошюрам с готовыми ответами на все вопросы, по пухлым томам готовых сочинений и пересказами самих художественных произведений.

«В деле преподавания литературы средняя школа должна научиться усвоению художественных образов. Именно этим процессом усвоения школа должна воспитывать дух» [10] .

Разве это определение основного курса школьного преподавания литературы не звучит как напоминание и нам, то и дело с этого курса сбивающимся, а точнее сказать, сбиваемым?

А один из основоположников отечественного литературоведения Семен Афанасьевич Венгеров 17 декабря 1916 года говорил на открытии первого Всероссийского съезда преподавателей русского языка и словесности о том, что существует разная разграничительная черта между всем вообще преподаванием в средней школе и преподаванием литературы, которое должно носить совсем особый характер, ибо в русскую словесность

«входит элемент художественный, то есть нечто, требующее не только “изучения”, но и постижения».

Ведь

«средняя школа готовит не специалиста, а, так сказать, “обще-человека”»

и при том дает багаж на всю остальную жизнь. А поэтому на уроках словесности

«вся педагогическая энергия должна сосредоточиться на том, чтобы всякие сокровища художественной литературы были бы усвоены в наибольшей полноте».

Следовательно, главное для учителя —

«следить за тем, чтобы великие и просто достойные писатели были прочитаны с должным вниманием» [11] .

Начиная с середины 50-х годов ХХ столетия дискуссии, споры о преподавании литературы шли все время. И идут до сих пор.

Среди всего этого потока обсуждений особо отметим полемику на страницах «Комсомольской правды» в 1974 году. Газета получила в тот год более пяти тысяч откликов читателей. С докладом, анализирующим весь этот материал, на заседании Президиума Академии педагогических наук СССР выступала обозреватель газеты Инна Руденко. Материал дискуссии газета тут же издала тиражом в сто тысяч экземпляров (для сравнения: «Белая книга Единый государственный экзамен», где чуть меньше половины занял раздел «ЕГЭ и место литературы в школе», вышла осенью 2008 года тиражом в пятьсот экземпляров, и то спасибо журфаку МГУ). Руденко точно и образно сформулировала главную суть проблемы: «Уроки без духовности есть урок бездуховности, хотим мы этого или не хотим». Но кто мог тогда подумать, что самое горькое еще впереди. А самыми тяжелыми годами в судьбах литературы в школе стали последние 10–15 лет. Общая ситуация в стране, крушение нравственных первооснов общества, изменение статуса литературы в жизни людей (обо всем этом шел подробный разговор в первой части этой книги). Обрушившиеся на школу потоки псевдолитературы в помощь ученикам: краткие пересказы классики, готовые сочинения, ответы на вопросы и рефераты. Всегда готовый к подсказкам и возможности дать материал для списывания Интернет. (Я знаю по американской литературе, что там уже давно от восторгов перешли к тревожной констатации того, что, предоставляя уже готовое, Интернет может стать разрушителем творческих потенций.) Сокращение часов на преподавание литературы в школе. И, наконец, новые формы экзаменов – сначала пятьсот тем сочинений, а затем КИМы по литературе при переводе всего экзаменационного регистра в тестовую форму. Все это окончательно добило преподавание литературы в школе.

И вот закономерный финал. Во введении к своей книге «Методика преподавания литературы. Хрестоматия-практикум» Б. Ланин пишет о четырех этапах развития методики преподавания литературы в школе. И, характеризуя четвертый, современный, нынешний этап, он приводит высказывание известного филолога Р. Фрумкиной, которое я не могу здесь не воспроизвести.

«В каждой культуре есть круг текстов, которые “положено” знать, и это “положено” распространяется на всех более или менее образованных или хотя бы просто грамотных представителей данной культуры. Мне трудно представить себе человека русской культуры, который не знает, кто такой Евгений Онегин. Пусть он и роман не читал, а из оперы слышал две арии. Наконец, пусть слышал, что есть такая не то песня, не то просто музыка… Но именно “про Онегина”.