Коммод. Шаг в бездну - Михаил Ишков

Она кивнула.

— Зачем?

— Прибежали на кухню, потащили. Попытались силой взять, начали срывать одежду.

Она разрыдалась. Бебий помедлил, потом приказал.

— Встань!

Девушка покорно поднялась.

— Сядь!

Кокцея огляделась и, не отыскав стул — клисмос или кушетку, осталась на ногах. На кровать сесть не решилась.

— Сядь на ложе!

Она подчинилась. Устроилась на самом краешке.

При свете масляной лампы ее лицо очертилось более тщательно. Кокцея даже в таком заплаканном неумытом изложении действительно была хороша собой. Особенно соблазнительна была большая молодая грудь, выпирающая из‑под разорванной на бедре туники.

Действительно, огурчик!

Бебий невольно хмыкнул, помедлил, потом потребовал.

— Теперь расскажи все по порядку.

— Я была одна. Вдруг примчалась Клиобела. Вся обнажена, зуб на зуб не попадает. Приказала согреть воду и наполнить бак. Я возразила, сказала, что я не рабыня, а супруга императора. Она меня кулаками. Пошевеливайся, говорит, супруга виндобонская. Еще скажи, что ты римская гражданка! Смотри, произведут в Венеры, тогда узнаешь, каково нам достается. Тебе‑то, то есть мне, тощей да глупой, от них не отбиться. Знаешь их там сколько? Кого, спрашиваю. Кого — кого! Тех, кто желает стать членами твоего кружка!..

Девушка всхлипнула, потом подняла голову, глянула на Бебия.

— Я спрашиваю, супруга я или нет? Если нет, все равно я свободнорожденная гражданка. Почему же она смеет в кулаки, — Кокцея всхлипнула, потом немного успокоилась и продолжила. — Вдруг прибежали двое — давай срочно в подсобку. Я сразу догадалась, опять Луций что‑то затевает. То пытался меня Витразину подсунуть, то Переннису.

— И что? — не удержался от вопроса Бебий.

— Я не далась. Витразину… От Перенниса не удалось отбиться.

Она зарыдала, потом спросила.

— Ты кто?

— Я?.. Бебий Лонг, легат Третьего легиона.

— А — а, о тебе Клиобела рассказывала. У меня, Бебий, теперь нет спасения. Он грозил, если я буду упрямиться, меня жестоко накажут. Сожгут наш дом…

В этот момент где‑то совсем рядом раздался истошный вскрик. Голосок был совсем юный, все в нем было: боль, страх, отчаяние.

— Это Сейя, ее поставили прислуживать за столом. Глупая, двенадцать лет.

«Та, что досталась Песценнию», — догадался Бебий и сел на кровать.

— Возьмешь меня? — неожиданно спросила Кокцея.

— Зачем тебе это? — спросил Бебий.

Кокцея не ответила, потупилась.

Бебий встал, прошел к двери, закрыл замок, повернулся к девушке. Вспомнилась рабыня, принадлежавшая его матери, ее звали Марция. Тут же громко забилось сердце. Она пришла к нему в первую же ночь после возвращения в родной дом. Образ ее недолго держался в памяти. Следом вспомнилась жена, его драгоценная находка, доставившая ему счастье. Клавдия Секунда очень любила его, угрюмого и погрязшего в службе. Более всего Бебию нравилось ее тело. Клавдия была чуть полна, личиком, конечно, не Венера, но и дурнушкой никому в голову не приходило ее назвать. В Риме о ней многие вздыхали, вероятно, нюхом чуяли, она может доставить много удовольствий. Зачем ему эта приговоренная? Ей не позавидуешь. Император, наверное, сейчас не спит, обдумывает, как завтра поступить с Кокцеей.

— Говори правду, — приказал он.

Девица призналась.

— Завтра признаюсь, что ты затащил меня в спальню и здесь запер, а потом тешился.

Бебий усмехнулся — глупая, хитрая девчонка! Ишь, что надумала!..

— Ты решила сделать меня соучастником твоей дерзости? — спросил он. — Кто тебе поверит. Я скажу, что ты лжешь.

— Здесь верят не тому, кто говорит правду, а кто лжет.

Бебия невольно отметил, что она права. В этом сумасшедшем доме, в разгар веселья, никто не может предугадать, как поступит цезарь.

— А ты подумала о том, как император поступит со мной? — спросил он

— А со мной? — дерзко ответила девица.

Бебий не ответил. После короткой паузы Кокцея спросила.

— Меня убьют?

— Как я могу знать? Ты же супруга императора. Может, отделаешься ссылкой.

— Неужели только ссылкой? — не поверила Кокцея, затем радостно воскликнула. — Мне сохранят жизнь?

— Я не знаю.

Вновь тишина, долгая, трудная. Наконец Кокцея тихо выговорила.

— Спаси меня, Бебий. Заклинаю именем Минервы, детьми твоими умоляю, спаси меня.

— Как?

— Он же прикажет посадить меня на кол! Он так и сказал.

— А меня?

— Ты — легат. Тебя любят в армии. Клиобела говорит, что ты сын ихнего наставника, которому верят христиане. Их очень много в легионах. Брат говорил, все войско после «чуда с дождем» ему верит. Его святость осеняет их в бою. Император тебя пощадит.

Бебий Лонг замер, буквально окаменел. Ему стало не по себе. Неужели эта хитрая девчонка права, и Луций заигрывает с ним исключительно потому, что Бебий популярен в армии? Неужели грубый политический расчет и на этот раз в образе этой замызганной красавицы грубо вторгся в его спальню? Может, ему подослали эту несчастную? Вряд ли.

Кокцея подбежала к нему, обхватила за шею.

— Я исполню любое твое желание! Делай со мной все, что угодно, только спаси. Я не хочу умирать! Я молода, я боюсь…

Бебий разнял ее руки, сел на кушетку у стены, подпер голову рукой. Глянул на оставленную на полу, цедившую тусклый свет лампу. В душе стоял комок, не развеять его, не проглотить, не выплюнуть. Прелести Кокцеи, в первое мгновение всколыхнувшие его, теперь вдруг обозначились гниющим на колу мясом, в которое они очень скоро превратятся.

Бебий поднял лампу с пола, глянул на девушку.

— Вот что, Кокцея. Мы сейчас выйдем в коридор. Не поднимая шума, доберемся до выхода и постараемся так же тихо прокрасться в конюшню. Слушай внимательно, если нас поймают в доме или во внутреннем дворе, я объявлю, что поймал тебя, и ты подтвердишь мои слова. Согласна?

Девушка кивнула.

— Поклянись.

— Пусть меня покарают фурии!

Бебий усмехнулся — не велика клятва.

— В конюшне переоденешься в мужское платье, и я попробую вывести тебя в город. В Виндобоне есть друзья, которые могли бы укрыть тебя до утра?

— Да, тетя по матери. Она живет у Северных ворот.

— Хорошо. На лошади удержаться сумеешь?

— Да, брат научил.

— Завтра обязательно доберешься до родного дома и там переждешь несколько дней. Носа не высовывай. В полном смысле. Никому ни слова о том, что здесь случилось, молчи о свадьбе, о Клиобеле. Даже матери. Скажешь, приехала проведать… Почему так поздно? Как сумела выбраться. Я постараюсь послать весточку твоему брату, он навестит тебя. Пусть вернет мою лошадь. Это все, что я могу сделать для тебя.

— Благодарю тебя, Бебий. Пусть тебе помогут боги.

Возле конюшни Бебий осадил ретивого часового из мавританцев, который едва не поднял шум при виде вынырнувшей из полумрака парочки. В конюшне шумно вздыхали, всхрапывали лошади, в пристройке, которую использовали под казарму, спали люди, только командир турмы, до сих пор переживавший унижение, которое впору только рабам, прислонившись спиной к каменной стене, что‑то тихонько напевал на родном языке. Песня была грустная, напоминала волчий вой. Заметив легата, он вскочил, оправил кожаную юбку. Уяснив в чем дело, предложил помощь. Бебий отказался. Тогда мавританец подсказал намазать лицо Кокцеи грязью, чтобы и на вид она смахивала на приехавшего с легатом всадника. Грязи не нашли — сушь стояла над Паннонией, поэтому вымазали Кокцею навозом.

У ворот Бебию пришлось растолкать сонного часового, пригрозить ему суровым наказанием за то, что тот заснул на посту. Тот, обмерший от страха, лишних вопросов не задавал и, получив, ответ: «Всегда и во всем», — открыл малую дверь. Бебий и Кокцея провели коней. Уже в пределах Виндобоны легат подсадил девицу на скакуна, уселся сам и проводил Кокцею до самого дома тетки. Перед самым рассветом вернулся в замок.

* * *

Проснувшись, молодой император сразу позвонил в колокольчик. Подождал, пока притопавший Клеандр откинет балдахин, оберегавший правителя от назойливой мошкары и комарья, с наступлением жары неимоверно расплодившейся в этом северном краю, как всегда зевнет и уныло, вопрошающе глянет на господина.

— Где Кокцея? — спросил цезарь.

— Нет ее. Упорхнула птичка, — спальник развел руками.

Коммод сразу сел в постели, удивленно посмотрел на раба.

— То есть как?

— А вот так, великий. С вечера спряталась в спальне легата Лонга, поэтому и отыскать не смогли. Что уж там у них было, сказать не могу. Стал он членом ее кружка или нет, не знаю. Известно только, что ближе к рассвету он вывел ее из дворца и отвез на северную сторону Виндобоны.

Цезарь принялся нервно подергивать пальцы. Затем заговорил — членораздельно, зло, с плохо скрываемым раздражением