Коммод. Шаг в бездну - Михаил Ишков

— Мне бы укрыться чем‑нибудь, — вздохнула Клиобела. — Холодно голой сидеть. Да и на кухне дел невпроворот. Я пойду.

Она неожиданно слезла и не спеша направилась к выходу из зала.

Наступила тишина. Лицо цезаря медленно налилось краской.

— Стой! — тихо окликнул он кухарку. — Ты куда?

— На кухню, — тихо, но твердо ответила Клиобела.

Она опустила голову.

— Вернись или я прикажу наказать тебя, — зловеще пообещал цезарь.

— Что же это такое! — возмутилась Клиобела. — Что я, одна Венера на всю Виндобону? Что же, кроме меня во дворце нет Венер?.. Все Клиобела да Клиобела. Меня уже озноб пробрал, совсем как гусыня стала.

В этот момент подал голос Саотер.

— Луций, она права. Действительно, Клиобелу гости осмотрели, но кроме ее кружка, у нас есть и другие, не менее достойные создания. Например, Кокцея.

— А — а? Что? — отозвался император. Он вздыбил брови, с туповатым удивлением оглядел присутствующих, затем вдруг расхохотался, громко, заливисто. — Ты прав, милашка! Следующим после Кокцеи на носилки сядешь ты. Почему наши кубки пусты! Почему рабы двигаются словно вареные. Они желают, чтобы их сварили? Это мы устроим. Быстрее, негодники! — закричал он.

Рабы — виночерпии, слуги за столом, приставленные к гостям рабы, забегали. Руки у них дрожали. Девочка, вчера прислуживающая Бебию, теперь была приставлена к Песценнию Нигеру. Время от времени она жалко посматривала в сторону Бебия, и тот не мог понять, чего она хотела от него.

Тем временем Дидий Юлиан допытывался у легата, кто такая эта Кокцея, если ее прелести сравнимы с геркулесовыми достоинствами Клиобелы? Рабыня или наложница? Так ли она хороша, что способна сменить ее на носилках? В чем здесь изюминка?

— Изюминка в том, что она полноправная римская гражданка, и в данный момент является супругой принцепса, — ответил Бебий и, оторвав от черешенки хвостик, нарочито смакуя, отправил ягодку в рот.

— Бебий преувеличивает, — поспешно возразил цезарь. — Я имел намерение взять ее в жены, однако ее строптивость и невоспитанность мало соответствуют качествам, которыми должна обладать супруга принцепса.

— Прости, Луций, — возразил Лонг, — но я слышал, что был совершен брачный обряд.

— Это слишком сильно сказано, — ответил цезарь. — Скорее, половина обряда.

На широком лице Песценния Нигра очертилось недоумение.

— Брачный обряд не может делиться на половинки, — возразил он. — На том стоял и стоит Рим. Так повелось издавна.

— Ах, вы все усложняете! — горячо воскликнул цезарь. — Что за глупые пристрастия к древним суевериям! Не ожидал, Песценний, что в вопросах семейных отношений ты придерживаешься таких замшелых взглядов. Кстати, — оповестил он присутствующих, — полагаю уместным объявить, что после возвращения в Рим я прикажу проводить брачные обряды в половинном размере, а то и в четвертном размере.

Песценний Нигер всполошился.

— Поверь, величайший, — он принялся уверять императора, — назвать меня приверженцем отживших, тем более замшелых взглядов, будет огромной ошибкой. Твое решение мудро. Это великолепно, если каждый гражданин будет иметь возможность быть женатым на половину или на треть. Это именно то, чего сейчас не хватает в Риме. Подобная реформа оздоровит нравы.

Он сделал паузу, потом неожиданно рявкнул

— Аве, цезарь! Аве, мудрейший из мудрых… — и тут же сменил тему. — Где же знаменитая Кокцея? Когда же мы удостоимся чести лицезреть ее кружок?

Разочарованно, с некоторым пренебрежением на лице поглядывавший на Нигра император сразу повеселел, заинтересовался.

— Действительно, сколько можно ждать! Клеандр, где наша маленькая забияка? Должен признаться, Песценний, она исключительно строптива. Ты можешь сам убедиться в этом. Я прикажу вложить ей в руку меч и разрешу прямо здесь в торжественном зале римской славы дать волю своему невыносимо дикому характеру. Пусть сведет счеты с тем, кто более всего противен ее сердцу.

На лице Саотера обнажился ужас, словно его принудили заглянуть в Аид.

— Ты не посмеешь, Луций! — чуть не плача завопил он. — Это жестоко и недостойно нашей любви! Она же публично лишит меня жизни!

Все, даже Бебий, буквально покатились со смеха.

Коммод вскочил и, тыкая пальцем в Саотера, закричал.

— Ты видел, Песценний! Ты видел!.. Ее еще нет среди нас, а ужас, внушаемый этой фурией, уже накрыл наш скромный уголок нестерпимым, леденящим ожиданием смертельной угрозы. Она подобна Горгоне Медузе. Ее красота настолько поразительна, насколько и опасна. У меня заранее каменеют члены. Я жду ее прихода, как ждал появления богинь мщения бедняга Орест.

Он совсем вошел в раж.

— Отыскать Кокцею! Обнажить! Водрузить! Вперед!..

Уместно будет заметить, что в тот праздничный вечер всякий пустяк, любое замешательство или сказанное невпопад слово, доставляло участника пирушки неизбывное удовольствие. Когда Клеандр провел в зал преторианского центуриона, явившегося к императору, чтобы получить пароль на ночь, Луций объявил конкурс на лучшее тайное слово. Тут же посыпались предложения. Люди штатские, какими являлись Витразин, Дидий Юлиан, Саотер выдумывали что‑то длинное и неприемлемое, чего ни солдат не сможет выговорить, а желающий выйти из дворца произнести, например — «Хвала кружку Клиобелы», «Защитим Венерино достояние от покушений варваров». Затем Витразин предложил «Неподкупность и честность», на что император справедливо заметил, что неподкупность и честность — понятия схожие, так что перестань, Публий, масло маслить. Сошлись на предложенном Лонгом «самообладании». Ответ — «всегда и во всем».

* * *

Первым, так и не дождавшись явления Кокцеи, заснул на ложе дядюшка Дидий, следующим скис Саотер. Остальные гости уже более дремали, чем веселились. Клеандр приблизившись к императору, предложил ему подумать о подданных и поберечь себя для завтрашних великих свершений.

— Не понукай! — нахмурился Коммод. — Не взнуздал. Что насчет Кокцеи?

— Запропастилась, господин, — с виноватым видом доложил Клеандр. — Как в воду канула.

Император не ответил. Он указал на проконсула, рабы подняли, взвалили дядюшку на опустевшие носилки, что вновь вызвало хохот среди участников пира, и понесли проконсула в предназначенную ему спальню. После некоторого раздумья цезарь приказал отправить Саотера в его собственные покои — решил, по — видимому, что толку от него сегодня мало. Он обвел взглядом оставшихся друзей, остановил взор на Нигре и указал на прислуживавшую ему рабыню.

— Эта тебе. Ты ведь любишь молоденьких.

— Благодарю, великий цезарь! — вскинул руку в воинском приветствии вояка и рубака.

— А вы, — обратился он к Переннису и Бебию, — хватайте, что приглянется. Клеандр, с Кокцеей разберемся завтра. Она будет жестоко наказана.

Глава 7

Бебий с трудом, то и дело упираясь плечом в стену, добрался до своей комнаты. От помощи императорских рабов, предложенных спальником, отказался. Ответил — не хватало еще, чтобы рабы водили римского легата под руки. Доверился только Диму, собственному слуге, с детства приставленному к нему. У себя в спальне позволил раздеть себя и сразу рухнул на постель. Затем объявил, чтобы Дим долил масла в светильник, поставленный на канделябр, и убирался в общую, к рабам. Он, Бебий, будет спать один. Пусть его не беспокоят.

Спал беспокойно и недолго. Не отпускала тревога, то и дело прорывалась в жутких сновидениях, будила, заставляла настойчиво искать ответ. Ближе к утру, но еще в темноте, ясно различил шорох. Тут же замер, постарался вспомнить, где сложено оружие. Потянулся — не достал. Что ж, под подушкой должен быть кинжал. Неверной рукой покопался под подушкой. Ага, клинок здесь. Вновь послышалось шуршание, теперь определил точно — ворочались под кроватью. Решили проткнуть снизу? Но кто, по чьему повелению?

Он осторожно спустил ноги, готовый тут же задрать их повыше. Обошлось. Затем решительно встал, отпрянул от кровати к стене. Снял с бронзового канделябра масляную лампу, наклонился, попробовал заглянуть под ложе. Не удалось. Пришлось поставить лампу на пол, встать на колени. В набитой темнотой глубине осветилось тусклое округлое пятно. Взгляд у Бебия был острый, наметанный — это же лицо! Тихо приказал.

— Вылезай!

Послышались всхлипы. Затем пятно дернулось, приблизилось. Пронзило сразу, без колебаний.

Кокцея!

Девушка выбралась из‑под кровати, уселась на полу, встать не решилась. Она продолжала плакать.

— Ты здесь пряталась? — спросил Бебий.

Она кивнула.

— Зачем?

— Прибежали на кухню, потащили. Попытались силой взять, начали срывать одежду.

Она разрыдалась. Бебий помедлил, потом приказал.