Контроль - Виктор Суворов

– И вы, профессор, – не выдержала Настя, – сами видели живых людоедов?

Рассмеялись все. И профессор рассмеялся:

– Только в подвале под колокольней я семьдесят шесть людоедов держу. Для экспериментов.

Все в мире начинается с организации.

В каждом деле надо какую-то систему придумать, шкалу ценностей, какие-то координаты изобрести, в которые факты и цифры можно укладывать и сравнивать.

Долго Настя на стену смотрела, а потом поставила лесенку и фотографию клиента главного – Николая Ивановича Ежова кнопочками приколола. Фотография 30 на 24. Пробка для того, чтоб портреты и бумажки легко кнопочками прикалывались.

Николай Иванович Ежов – точка отсчета. Николай Иванович Ежов – ближайший друг товарища Сталина, следовательно, главный враг. Николаю Ивановичу Ежову доверена безопасность страны, правительства и товарища Сталина лично. И если так, то товарищ Ежов – самый опасный человек.

Отошла Настя, голову склонила, на свою работу любуется: стена в четыре человеческих роста и ширины соответствующей. Вся стена теперь мягкая и пахучая: от пробковых панелей запах изумительный. До головокружения. Плиты пробковые пропитывают чем-то возбуждающе-дурящим.

На возбуждающей стене – один портрет на четырех кнопочках: молоденький шеф НКВД, на петлицах звезды, как у маршала. Под фотографией Настя самую кратенькую характеристику приколола:

«Родился 1 мая 1895 года. Пролетарского происхождения. Хорошо поет. Ценитель искусств. Образования не имеет. Лечился от педерастии. Не долечился».

Стукнул в дверь профессор Перзеев, зашел, похвалил: молодец, Жар-птица, фотографии клиентов перед глазами иметь надо, в глаза клиентам почаще заглядывать. В мир внутренний проникать.

Рядышком Настя фотографию жены приладила – Женечки Хаютиной-Ежовой с характеристикой: «Делу партии предана. Проявляет революционную бдительность. Настойчиво изучает теорию марксизма-ленинизма. Любит икру осетровую. Домработниц бьет. Одевается в Париже. Владеет самой богатой в Москве коллекцией женской одежды. Любимые духи – «Лориган Коти». Любимые камни: сапфиры с чернотой; изумруды цейлонские, светлые, с внутренним сиянием; бриллианты бесцветные или розовые. Хорошо ориентируется в шкале прозрачности бриллиантов. Лето проводит в Ялте, зиму в Барвихе и на курортах Австрии. Сожительствует – см. особую папку 29/815. Сожительствовала с Ежовым, когда мужем был Хаютин». Тут же и про Хаютина кратенько: «Враг. Троцкист. Террорист. Вредитель. Своей женой изобличен в связях с германской, польской и японской разведками. Ликвидирован».

Ниже фотографий Ежова с женой и ее бывшим мужем – портреты ежовских заместителей: товарищей Фриновского, Заковского, Бельского, Жуковского и Чернышева. Ниже портреты начальников главных управлений, центральных управлений, республиканских наркомов, начальников областных и лагерных управлений. И жены рядышком.

Важно о женах знать больше. Если какая жена мужем командует, то портрет такой жены Настя не на одном уровне с мужем помещает, а чуть выше. Чтоб в глаза бросалось. А если муж в семье главный, то тогда фотографию мужа чуть выше фотографии жены. Но это редко.

С самим Ежовым не ясно. По записям разговоров выходит, что жена им правит, как Бонапарт Европой. Но как напьется Николай Иваныч (а напивается часто), то тут уж он Бонапарт. Потому портреты Ежова и его жены рядышком висят. На одном уровне.

А Настя ниточками портреты соединяет. Все к системе привести надо. Чтоб закономерности обнаруживать. Если люди свои – значит, соединить красной ниточкой два портрета. У каждого начальника – группа, с которой связан порукой, может, и кровью. Свою группу каждый начальник за собой по служебным лестницам тянет. От каждого начальника к нижестоящим – красные ниточки: свои ребята. Вражда – черная нитка между двумя портретами. Тайное недоброжелательство – серая. Тут паутина серая сразу оплела все портреты. Внебрачные половые связи – желтой ниточкой. Клубка не хватило. Педерастические отношения – это голубеньким.

Пришел Холованов: ай да картина. Ай да умница Настя. Жаль, нельзя товарищу Сталину в Кремль отвезти такую картину и продемонстрировать. Ничего. Товарищ Сталин сам тут бывает. Покажем. Одно дело – папки листать, листочки перекладывать, от пыли канцелярской чихать, другое дело – картина на всю стену: сто главных лидеров НКВД и жены их тут же, и любовницы, и любовники. Вся стена вроде мозаикой изукрашена. Не зря самолет в Лондон гоняли. Не зря пробковые плиты фирмы «Эркол» везли. И как легко в случае изменений портретики переколоть и ниточки перетянуть. Был товарищ Прокофьев заместителем Наркома НКВД, перебросили его заместителем Наркома связи, на его место товарища Бермана поставили, потом товарища Бермана назначили Наркомом связи, товарища Рыжова на его место, расстреляли Рыжова, и кресло зам. Наркома НКВД занял товарищ Жуковский. Если так и дальше пойдет, то каждые три-четыре месяца надо портретик менять. Редко кто на этом месте, как товарищ Берман, десять месяцев продержаться может. Если все к системе привести, то нетрудно понять, что товарища Жуковского скоро со стенки снимать придется, и на его место вешать портрет товарища Филаретова. Но и ему больше трех месяцев тут не висеть…

И как легко на пробковую стену повесить новый портретик. И ниточками с другими портретами соединить: красненькими, серенькими, черненькими, желтенькими, голубенькими.

На другой стене – карта Союза от потолка до пола. Флажками по карте республиканские и областные управления, лагерные управления, тюрьмы, лагеря, запретные зоны, санатории НКВД, дома отдыха, лагеря отдыха для детей руководящих работников НКВД, исправительно-трудовые лагеря для детей расстрелянных руководящих работников НКВД. Тоже картина впечатляющая.

В простенках между окнами Настя структуры смежных организаций разместила. Система та же: пирамида из портретов начальников и их жен – это официальная картина. А соединишь портреты ниточками разноцветными, и вырисовывается картина неофициальная.

Размещает Настя портреты тех, кто раньше в НКВД работал, и чудные узоры расцветают: Наркомат лесной промышленности, присмотришься – филиал НКВД. Наркомат связи, а все начальники из НКВД. Строительство железных дорог – опять филиал НКВД. Освоение Севера – опять НКВД. Освоение Дальнего Востока – опять филиал. Множество строек – и все филиалы. Много филиалов, на стенах места не хватает. Надо стенды заказать.

Москва снова про Робеспьера болтает. Народ московский особый интерес к французской революции проявляет. Параллели напрашиваются: там церкви разрушали и тут у нас; там террор и тут у нас; там Робеспьер был объявлен Верховным существом, хм, тут параллель не прослеживается; там вождям Робеспьер начал головы резать и у нас процессы над вождями, правда, головы не отрезают, а только простреливают, а потом Робеспьера… того. Свои же.

Еще Настя повесила плакаты со знаками различия чекистов. Тут нюансы. Во всех главных управлениях НКВД знаки различия, как в армии, но есть в НКВД совершенно особая структура – ГУГБ: Главное управление государственной безопасности. Этой структуре – привилегии и преимущества. Первичное звание – сержант государственной безопасности, а знаки различия – как у младшего лейтенанта армейского, пограничного или гулаговского. Лейтенант же государственной безопасности носит шпалу, как капитан. Майор государственной безопасности – три шпалы, как полковник. И звания особые в ГУГБ, например: старший майор государственной безопасности. Кто-то не очень языки знал, когда звание такое придумывал. Майор и есть – старший. Старший же майор – это вроде как дважды старший. У старшего майора государственной безопасности в петлицах ромб. Во всех других главных управлениях НКВД и в армии ромб – это комбриг. Не пожалел товарищ Сталин знаков различия Главному управлению государственной безопасности. Жаль, чекисты на сталинскую заботу благодарностью не отвечают, заговоры плетут. В соседней комнате – тринадцать тысяч папок с личными делами чекистов-заговорщиков. Это только те, которых за последние полтора года пришлось ликвидировать. Где гарантия, что оставшиеся новых заговоров не плетут?

Сидит Настя одна. Где день, где ночь? Глаза красные. Иногда стукнут в дверь: обед. Хорошие обеды приносят. Но так же и уносят. Нетронутые.

Редко Холованов заглядывает:

– Что, Царевна-несмеяна, вычислила?

– Ничего не вычислила.

– Пошла бы пробежалась…

– Еще набегаемся, Дракон. Помяни мое слово: набегаемся.

– Пошла бы в бане выпарилась… Легче будет.

– Еще напаримся, Дракон. Еще напаримся.

Месяц прошел. Два прошло. Осунулась затворница. Побледнела лицом.

Непонятны разговоры чекистов. Вернее, понятны, но не все. Между собой они людей не именами, а кличками называют. Это у них вроде профессионального шифра. Часто сменяемого. Чекисты целыми пластами меняются. Пока Институт Мировой революции разберется, кого какой кличкой называют, уже новое поколение начальственные кресла заняло и новые клички ввело…