Московский упырь - Андрей Посняков

Иван ухмыльнулся:

– Здорово, Михайла! Как сам?

Михайла, если и удивился, то не показал виду, лишь кивнул – привет, мол – да еще раз приказал убрать в ножны саблю.

– Надеюсь, никто не сделает ничего плохого мне и моим людям? – послушно исполнив приказанное, поинтересовался Иван, оглядываясь на маячивших позади приятелей.

– Кто эти люди? – подъехав ближе к Михайле, поинтересовался молодой парень, широкоплечий и, судя по всему, сильный, со смуглым, бритым по польской моде лицом с несколькими бородавками, но довольно приятным, даже можно сказать, красивым. Черненая кираса с узорчатым оплечьем и пластинчатыми набедренниками, надетая поверх короткого кафтана темно-голубого бархата, алый плащ, небрежными складками свисающий с плеч на круп коня, у пояса – сабля в зеленых сафьяновых ножнах, голова не покрыта… какой-то поляк-рейтар почтительно держал в руках золоченый шлем с убирающимся наносником-стрелою. Вообще, похоже, этот чем-то вызывающий явную симпатию парень здесь был за главного.

– Это? – Михайло с усмешкою оглядел беглецов. – Это – мои давние московские друзья, без помощи которых я бы к тебе не выбрался, государь!

Государь?! Так вот оно что! Выходит, это и есть «ин ператор Демеустри» – Дмитрий-самозванец, про которого на Москве шептались, что он – беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев. Ничего себе, монах! Очень даже уверенно держится.

– Ах, друзья? – хохотнул самозванец. – А вот, похоже, у ротмистра Поддубского имеется другое мнение. – Он показал рукою вперед – поистине, величественным жестом – на быстро приближавшегося и размахивавшего руками ротмистра.

– Государь! – Окончательно приблизившись, тот сделал попытку упасть на колени, но самозванец недовольно нахмурился, и Поддубский быстро вскочил на ноги, лишь глубоко поклонившись. Поклон, впрочем, тоже вызвал недовольство.

– Ладно тебе кланяться, – поморщился самозванец. – Знаешь ведь, что не люблю. Говори, что хотел.

– Эти расстриги, – ротмистр со злобою кивнул на ребят, – обманом выбрались из-под стражи, оглушили моих людей и пытались бежать!

– Да они не пытались, – вдруг засмеялся… Дмитрий… да, пусть будет так – Дмитрий. Надо же его как-то называть, ну не Гришкой же Отрепьевым, который, сказать по правде, был совсем другой человек. – Они не пытались, – отсмеявшись, повторил Дмитрий. – Они уже убежали бы, если б тут мы случайно не оказались. А, ротмистр? Проворонил?

Ротмистр повалился в снег:

– Не вели казнить, великий государь…

– Встань, я кому сказал?! – Самозванец нахмурился, впрочем, тут же вновь рассмеялся. – Знаю, знаю, Афанасий, ты мне верный служака. А грамоты, тобой посланные, я уже получил… – Он перевел взгляд на беглецов. – Значит, вот вы какие… монахи…

Скрестив руки на груди, Иван с вызовом посмотрел на самозванца, прикидывая, каким образом его можно захватить в заложники.

А самозванец, казалось, прочел его мысли!

– Во смотрит! – Дмитрий покачал головой. – Наверное, думает, как бы на меня напрыгнуть да ножичком… Михайла! – Он обернулся. – Это, кажется, твои знакомцы?

– Да, великий государь!

– Вот тебе их и поручу. Накормить, одеть, приглядеть. Вечером желаю с ними беседовать. Не сразу. По очереди.

Отдав приказание, самозванец поворотил коня и вместе со свитой поскакал в сторону воротной башни.

Вокруг беглецов остались лишь два отряда – ротмистра Поддубского и Михайлы.

– Ну что, господин ротмистр, поимел от царевича на орехи? – ухмыльнулся Михайла. – В общем так – приказ ты слышал, потому пленников я у тебя забираю.

Поддубский растопорщил усы:

– Баба с воза – кобыле легше! Забирай – твоя теперя забота.

И, обернувшись, подмигнул беглецам:

– Пока, робяты, не кашляйте!

Михайло проводил долгим взглядом ротмистра и его отряд, потом повернулся и жестом позвал пленников:

– Ну что, парни, идем. Велено вас накормить да одеть.

Иван гордо выпятил грудь:

– Предупреждаем, что мы присягали государю царю Борису Федоровичу и позорить себя бесчестием отнюдь не намерены!

– А, пустое, – звякнув доспехом, лениво отмахнулся Михайла. – Никто тут позорить вас не намерен. Извиняйте – не того вы полета птицы.

– Потому, возможно, и живы, – неожиданно улыбнулся Митрий. – Ты там что-то говорил про еду?

Оказавшийся предателем – а как еще его назвать? – ну, пусть шпионом, лазутчиком, – Михайло Пахомов приказание «царевича» исполнил самым тщательным образом, строго-настрого предупредив, что бежать им сейчас, по сути, некуда: весь Путивль был на стороне Дмитрия душой и сердцем. Жители Путивля силою удержали возле себя самозванца, когда в силу невзгод он лишь попытался уехать, понимали – в случае поражения от войск Бориса Годунова их ждет ужасная участь. Как в Комаричской волости, где не знающие жалости и христианского смирения войска Годунова мучили и убивали всех, от мала до велика, – кровь текла рекою. Путивляне, естественно, не хотели подобной участи для себя, а потому служили Дмитрию не за страх, а за совесть. Следует сказать, что и он пожаловал жителям города множество различных льгот.

– Так что, парни, в случае чего – вас здесь выдаст первая же попавшаяся собака или помойный кот, – весело пояснил Михайла. – С другой стороны, государь вас, похоже, жалует. Он любит авантюристов. Ну что, пошли обедать? Потом подкину вам одежонки…

Пообедали неплохо, пусть без особых изысков, но вполне сытно – овсяный кисель, ячменная каша, пироги с рыбой, налимья и стерляжья уха, печеные караси, сбитень. После сытного обеда пошли одеваться: Прохору досталась знатная смушковая бекеша, надев которую, он сразу стал выглядеть этаким ясновельможным паном, Митьке пришелся впору короткий черный кафтан с желтыми отворотами, а Ивану – кунтуш кровавого темно-красного цвета с желтым шелковым кушаком и такими же тесемками-завязками.

– О! – оглядев троицу, довольно ухмыльнулся Михайла. – Экие гарные хлопцы! Что ж, идите в горницу, можете отдохнуть, только крепко не спите, упаси вас Боже попасться на глаза государю днем с заспанной рожей. По разуменью царевича – днем только годуновские бездельники спят.

– Да ладно уж, не заснем, – уверил Прохор и, войдя в горницу, сразу же бросился на кровать – захрапел.

Дверь, кстати, снаружи заперли на засовец. Иван с Митрием первым делом подошли к окну. Знатное было оконце, вернее, оконца, их в горнице имелось два – оба большие, с верхним полукружьем и свинцовым переплетом да не со слюдой, а со стеклами.

– Переплетик-то так себе, хлипенький, – проведя рукою по подоконнику, негромко заметил Иван. – В случае чего, запросто ногой вышибить можно.

– Зачем ногой? – Митрий с усмешкой кивнул на храпящего Прохора. – Есть у нас, кому вышибать.

Загремел засов, но в дверь вполне вежливо постучали:

– Можно?

– Нет, нельзя!

– Шутники… Ну, оно и правильно, – в горницу заглянул Пахомов. – Кто тут в вашей компании главный? Полагаю, ты, Иван? Пошли, государь тебя видеть желает!

– Что ж, – Иван одернул кунтуш и подмигнул Митьке. – Ну, не поминайте лихом!

– Идем, идем, – поторопил Михайла. – Государь ждать не любит.

Выйдя из избы, они, в сопровождении двух казаков с саблями и пистолями, миновали безлюдную площадь и оказались у ворот обширных хором, видимо раньше принадлежавших какому-нибудь боярину или богатому купцу. Впрочем, очень может быть, этот самый боярин-купец и посейчас там проживал, вполне довольный выпавшей честью принимать у себя столь высокого гостя, в царственном происхождении которого, похоже, здесь никто и не сомневался. Но Иван-то знал, знал! Ведь те грамоты, спрятанные в монастыре Мон-Сен-Мишель, ведь они говорили ясно – никакой Дмитрий не царь. Самозванец! И как такому служить? Полнейшее бесчестие.

– Можно, государь? – приоткрыв дверь, поинтересовался Михайла.

– А, Пахомов! Ну, наконец-то, явился, – засмеялись за дверью. – Ну, заходи, заходи.

Ничего себе – царевич! Вот этак по-простецки – «заходи-заходи». А как же дворцовый чин, субординация? Ну, да что взять с самозванца?

В обширной горнице, напротив большой, покрытой сине-желтыми изразцами печи, за небольшим овальным столиком на резных стульях сидели трое и азартно резались в карты – игру, в порядочном московском обществе не принятую. Самозванец, в коротком кафтане темно-голубого бархата с белым отложным воротником, чем-то походил на подгулявшего польского шляхтича. Азартно бросая карты, он то и дело приговаривал:

– А мы – тузом! А мы трефами… А вот и козырь – что вы на это скажете, господин Лавицкий?

– Скажу, что вы, похоже, выигрываете, государь. – Лавицкий – хитроглазый малый с выбритым до синевы подбородком – принялся тасовать колоду. Третий – жизнерадостный кудрявый толстяк во французском, с разрезами, платье, – обернувшись, с любопытством оглядел Ивана. – Это вот он и есть, государь?