Дом Морганов. Американская банковская династия и расцвет современных финансов - Рон Черноу

жадность была в моде, дом Моргана был внушительным, но не украшенным. Вход в дом был обрамлен ионическими колоннами, а эркер выходил на Мэдисон-авеню. Комнаты были заставлены тяжелой деревянной мебелью и всякой всячиной. В библиотеке с высокими потолками, отделанной панелями из красного дерева Санто-Доминган, Пьерпонт поставил свой массивный письменный стол; он стоял посреди комнаты, как будто библиотека была комнатой партнеров торгового банка. В этой библиотеке царил такой запретный мрак, что персонал из двенадцати слуг называл ее "черной библиотекой".

Новинкой в доме Морганов стало электричество: это был первый в Нью-Йорке частный дом с электрическим освещением. Интерес Пьерпонта к новому источнику энергии был обусловлен деловой сделкой: в 1878 году Томас Алва Эдисон привлек капитал партнеров Морганов и других финансистов для создания компании Edison Electric Illuminating Company. К сожалению, адский грохот электрогенератора стал бичом соседей Морганов. В центре города, в здании Drexel, Морган проводил первые собрания компании Эдисона, а в 1882 году стал первым офисом на Уолл-стрит, получавшим электроэнергию от генераторной станции Эдисона на Перл-стрит. Сам Эдисон, одетый в пальто от принца Альберта, присутствовал на дебюте электричества в доме 23 по Уолл-стрит и вел свой личный счет в этом банке.

Решение остаться в Мюррей-Хилл многое говорит о Морганах, которые презирали нуворишей. Когда они остановили свой выбор на этом районе, "качественные" уже переезжали в верхний город. На Пятой авеню эксгибиционистские магнаты строили вульгарные дворцы, стиль которых был позаимствован у европейских замков. С Пятьдесят первой по Пятьдесят вторую улицу, в слоновьем великолепии, возвышался особняк Уильяма Генри Вандербильта. Между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами Корнелиус Вандербильт II, сын Уильяма Генри, построил еще один дворец на месте нынешнего магазина Bergdorf Goodman.

Мэтью Джозефсон предлагает незабываемый портрет вульгарности позолоченного века:

 

В ресторане Delmonico's серебряные, золотые и бриллиантовые ужины светских львиц неизменно сменяли друг друга. На одном из них каждая присутствующая дама, открыв салфетку, обнаружила золотой браслет с монограммой хозяина. На другом - сигареты, свернутые в стодолларовые купюры, передавались после кофе и поглощались с неподдельным азартом. ... . . Один мужчина устроил ужин для своей собаки и подарил ей бриллиантовый ошейник стоимостью 15 000 долларов. На другом ужине стоимостью 20 000 долларов каждый гость обнаружил в одной из устриц великолепную черную жемчужину. Другой рассеянный человек, жаждущий развлечений, просверлил в зубах маленькие дырочки, в которые зубной мастер вставил сдвоенные ряды бриллиантов; когда он выходил за границу, его улыбка вспыхивала и сверкала в солнечном свете. ... . . "

Представляя собой нечто среднее между коннектикутскими янки и лондонскими аристократами, Морганы избегали экстравагантности и скрывали свою жизнь от газет. Как и европейские семьи haute banque, Морганы были очень закрытыми. Пьерпонт фанатично следил за своей частной жизнью и создал устойчивый образ магната в шляпе, огрызающегося на фотографов и размахивающего палкой. Он состоял в девятнадцати частных клубах, большинство из которых были предназначены только для англосаксонских христиан, и любил общаться со старыми деньгами. В отличие от большинства членов клуба, он предпочитал создавать клубы, а не пользоваться ими. Когда некоторые друзья были исключены из клуба "Юнион", он поручил Стэнфорду Уайту спроектировать клуб "Метрополитен", который получил прозвище "Клуб миллионеров". Морган стал его первым президентом. Он никогда не был поборником социальной справедливости и равенства. Когда в 1893 г. Теодор Селигман, сын одного из самых известных еврейских банкиров Нью-Йорка, был исключен из клуба Union League, Пьерпонт не стал протестовать против этого исключения.

Для Пьерпонта джентльмен - это не богатый человек, а член социальной касты. С его именем связаны два высказывания о яхтинге, которые подытоживают его философию. Первое из них гласит: "Вы можете вести дела с кем угодно, но плавать на яхте можно только с джентльменом". и второе (возможно, апокрифическое) - что тот, кто спрашивает о стоимости содержания яхты, не должен ее покупать. У него не было времени на бездельников и выскочек, и он презирал богатых праздных молодых людей, преследующих женщин в клубах и кафе. Морганы всегда были убежденными приверженцами трудовой этики и обязанностей богатых. Они сторонились снобистской версии высшего общества, которую олицетворяли миссис Астор и "четыре сотни" Уорда Макалистера, якобы являвшиеся самыми лучшими представителями нью-йоркского общества. Пьерпонт, придерживающийся мужественного стиля, счел бы их балы чопорными или вульгарными.

Набитый рубаха-парень, Пирпонт любил играть в шахматы или вист в компании пожилых, состоявшихся мужчин. Он не верил в условности и всегда носил соответствующую случаю светскую униформу - зимой котелок, летом, например, панамскую шляпу. Даже во время поездки в Египет в 1877 г. он носил панталоны, часовую цепочку и шлем с козырьком - одежду, полагающуюся имперскому туристу. "Физически и интеллектуально Морган воспроизводил традиционного лондонского банкира старого времени", - считает Александр Дана Нойес. В офисе, сидя за своим столом, он носил строгие воротнички с крылышками, аскоты и накрахмаленные рубашки - визитная карточка серьезного банкира. Только в знойные дни он снимал пальто в клубной обстановке. Как и его отец, он называл себя купцом, а свою фирму - счетным домом.

В начале 1880-х годов произошла метаморфоза Пирпонта: из щеголеватого, мускулистого юноши он превратился в грузного магната со свирепым лицом и вздутым носом. Сейчас ему уже за сорок, волосы и брови седеют, а усы по-прежнему подстрижены под ручку. Угревая розацеа, беспокоившая его с подросткового возраста, пустила корни в его носу, увеличивая и воспаляя его, пока он не стал самым обсуждаемым выступом на Уолл-стрит. С годами он стал похож на цветную капусту. Многие замечали связь между носом и вспыльчивым характером Пьерпонта. Нос, безусловно, способствовал неуверенности в себе и непринужденности в общении, которые тонко маскировались лающим голосом и тираническими манерами. Резкий тон предупреждал мир, что не стоит смотреть на это лицо. Нос, должно быть, был страшной помехой для застенчивого, стеснительного мужчины, испытывавшего огромную потребность в женском восхищении.

Тело распухало вместе с лицом. В 1880-х годах целое поколение банкиров с Уолл-стрит было обречено на гибель благодаря мудрости некоего Уильяма Эвартса, который приписывал свое долголетие тому, что "ни при каких обстоятельствах не занимался физическими упражнениями". "После работы Пирпонт обычно играл в карты в клубе, а не в теннис. Иногда он поднимал гантели, но в конце 1880-х годов один мудрец-медик посоветовал ему "отказаться от физических упражнений в любой форме. Даже не ходите пешком, когда можно взять такси". Пирпонт лояльно следовал предписаниям врача, куря гаванские сигары, такие большие и черные, что их прозвали "клубами Геркулеса". Будучи трезвенником днем - в банках Моргана