Дом Морганов. Американская банковская династия и расцвет современных финансов - Рон Черноу

что, если Уильям Генри продаст огромный пакет акций, превратившись в миноритарного акционера, законодательное собрание штата смягчится.

То, что Вандербильт выбрал сорокадвухлетнего Пирпонта для проведения этой деликатной операции, вероятно, объясняется англо-американской структурой Дома Морганов. Главная проблема заключалась в том, как ликвидировать до 250 тыс. акций, не обрушив их цену. Синдикат, возглавляемый Морганом, потребовал от Вандербильтов воздержаться от дальнейших продаж в течение года или до тех пор, пока все акции синдиката не будут размещены. Другим способом маскировки массовых продаж была продажа акций за рубежом, и J. S. Morgan and Company взяла первоначальный пакет в 50 тыс. акций. Джуниус мог действовать с такой свободой действий, которая была невозможна на Уолл-стрит. Но это была нелегкая работа по продаже: Британские инвесторы по-прежнему терпели убытки от американских железных дорог, а в том году еще десятки компаний потерпели крах. Мировая экономика все еще находилась в депрессии, а иностранное кредитование переживало глубокий спад. К тому же в эпоху баронства проспекты эмиссии акций были до комичности скудными. Например, проспект New York Central был грандиозно уклончив: "Кредитоспособность и положение компании настолько хорошо известны, что вряд ли есть необходимость делать какие-либо публичные заявления". При столь скудной информации о компании репутация банка-спонсора имела решающее значение.

Сделка с New York Central имела неопределенную программу. Синдикат выделил 20 000 акций Джею Гулду, 15 000 - Расселу Сейджу и 10 000 - Сайрусу Филду. Включение одиозного Гулда стало частью перемирия между враждовавшими New York Central Вандербильта и Wabash Гулда. Поначалу Вандербильт был не в восторге от этого, но Гулд эффективно шантажировал синдикат, угрожая лишить New York Central перевозок Wabash. Гулд также считал, что связь с Морганами придаст ему новую респектабельность и, возможно, даст право на более выгодные кредиты в будущем.

Когда Пирпонт объявил, что он таинственным образом продал огромный пакет акций New York Central, находящийся на сайте, причем большая его часть была вывезена за границу, финансовый мир ахнул от удивления. Сумма комиссионных составила колоссальные 3 млн. долл. Как и во время борьбы за Олбани и Саскуэханну, Пьерпонт потребовал места в совете директоров железной дороги. Как сказал Джуниус одному из партнеров, Пьерпонт должен был "представлять интересы Лондона", т.е. голосовать их доверенностями. Европейские инвесторы, долгое время терпевшие американских железнодорожных разбойников и даже организовавшие комитет защиты в размере 300 тыс. долл. для защиты своей доли в "Алой женщине" Гулда, теперь отомстили. Они устали от махинаций железных дорог - банкротств, невыплаты дивидендов, плохого управления. Поэтому Пьерпонт Морган должен был стать их тупым орудием, с помощью которого они могли бы заставить американские железные дороги вести себя ответственно. У него была подходящая клубная родословная, чтобы внушить им доверие. Однажды он отчитал президента железной дороги, воскликнув: "Ваши дороги! Ваши дороги принадлежат моим клиентам!". Поскольку железные дороги требовали постоянного капитала и истощали ресурсы предпринимателей-одиночек, они как нельзя лучше подходили для такого господства банкиров.

Как и предполагалось, продажа акций Уильяма Вандербильта привела к рассредоточению собственности, и штат Нью-Йорк ослабил натиск на дорогу. Но законодатели не учли, что Пирпонт заберет эти разрозненные акции и фактически воссоздаст их совокупную мощь в себе. Он начал накладывать на дорогу свои золотые кандалы. Помимо голосования по всем лондонским доверенностям, он настоял на том, чтобы New York Central в течение пяти лет сохраняла дивиденды в размере 8 долларов, а Дом Моргана выступал в качестве фискального агента по выплате этих дивидендов в Нью-Йорке и Лондоне. Вскоре New York Central стала дорогой Моргана и компанией, акции которой семья Морганов рекомендовала чаще всего.

Выступая на стороне британских кредиторов, Пирпонт совершил рискованный шаг, отождествив себя с иностранной державой, что привело к путанице в сознании населения относительно его политической лояльности. С тех пор его часто критиковали, считая простым придатком лондонских банкиров, "своего рода колониальным администратором, представителем в Америке финансовой мощи Великобритании". Эта двусмысленность в отношении англо-американского характера банка не только породила паранойю в американском сердце, но и создала кризис идентичности в самой империи Моргана.

Тем временем, пока Уолл-стрит гудел по поводу дела New York Central, Пирпонт, похоже, не получал от этого особой радости. Он не надувался от гордости, а выглядел подавленным и удрученным. В очередной раз он задумался об уходе из бизнеса. Письмо 1880 года своему двоюродному брату Джиму Гудвину показывает, насколько явно он стал рассматривать себя в качестве инструмента более широкой цели, представителя масс инвесторов. В частности, он писал

Я нагружен сверх меры. Никогда еще не было такой зимы, и хотя здоровье мое было лучше, чем в течение многих зим, все же, что касается времени, у меня не было никакого досуга. Если бы дело касалось только моих собственных дел, я бы очень скоро решил этот вопрос и бросил его; но, когда на моих плечах лежат большие интересы других людей, это невозможно сделать, и я не думаю, что есть какая-то причина для этого, кроме того, что я часто думаю, что было бы очень желательно иметь больше времени для посторонних дел.

Некоторые комментаторы отмечают у Пьерпонта "комплекс спасителя", проявлявшийся в его личной жизни в браке с туберкулезной Мими и в деловой жизни в его крестовых походах в защиту "лондонских интересов". По его собственному мнению, он часто действовал во благо других, а не просто ради собственного обогащения. Это ярко выраженное чувство мученичества делало его крайне чувствительным к критике, а также ограждало от подлинного самопознания. В крайних случаях это могло привести к мании величия. Слишком легко было замаскировать эгоистические побуждения, ссылаясь на высшую цель как на истинную. В то же время он не руководствовался исключительно эгоистическими мотивами и имел более широкие интересы, чем большинство банкиров того времени. В последующие годы сторонники Моргана будут превозносить высокие этические стандарты и репутацию банка, а критики сочтут самодовольную риторику ханжеством и лицемерием. И обе стороны окажутся правы.

 

ГЛАВА 4. КОРСАР

 

В 1882 году Пьерпонт зарабатывал полмиллиона долларов в год, и баланс сил в империи Морганов начал смещаться из Лондона в Нью-Йорк. Чтобы отметить свое новое финансовое положение, Пьерпонт и Фанни продали свой дом с высокими крышами на Восточной Сороковой улице и купили дом, ранее принадлежавший Исааку Н. Фелпсу (известному медеплавильщику Phelps, Dodge), по адресу: Мэдисон-авеню, 219, на северо-восточном углу Тридцать шестой улицы, по-прежнему в районе Мюррей-Хилл на Манхэттене. В этом менее людном Нью-Йорке из дома по-прежнему была видна Ист-Ривер. Во времена сибаритской снисходительности, когда бизнесмены погрязали в роскоши, а показная