Витязь в барсовой шкуре - Шота Руставели
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
21. Завещание Автандила, посланное царю Ростэвану при тайном отбытии его
Сел писать он завещанье, столь прискорбное писанье:«Царь! Прости непослушанье. Огнь зажегшего в кровиЯ ушел искать. В разлуке с ним не в силах быть я.Муки Сердце — слово здесь поруки. Лик мне божеский яви.
Знаю я, мое решенье в этот час есть дерзновенье,Но его без осужденья примешь в днях. Есть зов? Спеши.Жертва другу — власть закона. Царь, воспомни мысль Платона:«Ложь двуличья — порчи лоно и для тела, и души».
Ложь — источник злоключенья. Бросить друга? Униженье.Ближе друг, в огне сцепленья, чем рожденный в братстве брат.Что мне мудрые, их знанье? Друг, так к другу и в скитанье.Это путь для ликованья воинств Света, их громад.
Глянь в апостольское слово о Любви, ключе живого,Как там хвалят, вновь и снова: «О, Любовь возносит нас».Что любови есть чудесней? То припев священной песни.Каждый светлый с ней кудесник, загоревшись в первый раз.
Он, творец мой, он, который мною вражеские хорыПоразит, подмогой спорой явит малое ничто.Закрепяющий границы, бог, в мгновение зеницы,Сто сведет до единицы, и один вдруг будет сто.
Что без божьего хотенья может видеть совершенье?Если нет лучей горенья, где фиалка? Розы нет.Что красиво, то любимо, глаз влечет неотразимо.Без него, как в мраках дыма, как же буду, зная свет.
Гнев узнав негодованья, ты прости мне ослушанье,В ковы взять зачарованья, не ослушаться не мог.Не уйти в тот миг стремящий — быть душой в печи горящей.Где не быть, что горы, чащи, если волю я сберег?
Не поможет тоскованье. Слез бесплодно проливанье.Если свыше приказанье, не свершить его нельзя.Наши предки завещали нам борьбу и гнет печали.С богом разве в бой вступали те, кому чрез плоть стезя?
В чем господне предрешенье обо мне, придет в свершенье.Сердце, после возвращенья, уж не будет здесь золой.Ты да светишь, величавый, в многосвете пышной славы:Он мой свет, и нелукавый с ним порыв сердечный мой.
Это, царь, мое решенье. Смерть мне, если кто реченьеМожет молвит осужденья. Не скорби об этом дне.Не могу я быть ни лживым, ни в свершении трусливым.В вечном, взглядом прозорливым, он в лицо посмотрит мне.
Память в друге свет в потомство. Ненавижу скопидомство,Ложь, измену. Вероломство не свершу и для царя.Это было бы бесстыдно. И подумать так обидно.Где ничтожней долю видно — запоздать, колеблясь зря?
Что случиться может хуже — смертный страх увидеть в муже?В бой пошел, так почему же ведать страх? Кто враг, тот враг.Не всегда ж дышать фиалкой. Кто труслив, тот в доле жалкой,Точно женщина за прялкой. Слава лучше всяких благ.
Смерти узкая тропинка не задержка, не заминка.Дуб пред ней, или былинка, слабый, сильный, — скрутит нить.Перед ней никто не правый. Юный, старый, скосит травы.Лучше смерть, но смерть со славой, чем в постыдной жизни жить.
Атеперь, о, царь, с опаской говорю. Не тешу сказкой —Смерть с мгновенною развязкой ждет всегда нас в тишине.День и ночь в одно свивая, вдруг приходит роковая.Коль умрешь ты, жизнь немая будет быстрой зыбью мне.
Если это воля рока, что умру в пути до срока,Сиротой, один, далеко, вне родной страны моей,Неоплаканный родными, не одетый в смерти ими,Ни друзьями дорогими, сердцем нежным пожалей.
Велики мои владенья. Кто их взвесил? Нет счисленья.Дай же бедным сбереженья. И свободу дай рабам.Тем, кто скудны, кто сироты, не спросивши: кто ты, что ты?Дай, яви мои заботы: буду близок их мечтам.
Не возьмешь чего в казну ты, на сиротские приютыТы отдай. Потоки — путы: часть возьми ты на мосты.Ничего я не жалею. Щедрым будь казной моею.Лишь тобой смягчить сумею пламень нижней темноты.
От меня уж больше вести не дойдет. Я с этим вместеГоворю тебе без лести: вот душа, ее печать.Дьявол тут, своею властью, не придет ко мне за частью,Ты же чужд не будь участью. Что мы можем с мертвых взять?
Сердце я во властелине и о том тревожу ныне:О моем — о Шермадине — ты подумай в должный час.В счете дни обильней стали: день добавочный — печали,Чтобы слезы не бежали, слез не дай для этих глаз.
Завещанье написал я. Сам его здесь начертал я.Ты, кого от детства знал я, глянь, пришла разлука нам.Ухожу, а в сердце крики. Но пресветлые владыкиДа пребудут яснолики, и царят на страх врагам».
Написавши завещанье, Шермадину то писаньеОтдал он. Сказал: «Посланье это ты отдай царю.В час свой. Ум твой это знает». И его он обнимает.И над верным проливает кровь с слезами как зарю.
22. Молитва Автандила и бегство его
Он молился: «Бог могучий, бог земель и неба жгучий,Ты пошлешь порою тучи. Ты пошлешь порой лучей.Царь ты царств неизреченный, непонятный, неизменный,Дай быть твердым в муке пленной, вождь сердечных всех речей.
Боже, боже, умоляю. Ты в горах ведешь по краю.Дал любовь, и я сгораю. Дал любви ее закон.Я с зарей моей взнесенной впредь пребуду разлученный,Да не будет тот зажженный огнь ко мне испепелен.
Боже, боже, кто с тобою здесь сравнится? Надо мноюТы проходишь вышиною. Будь подмогой мне в пути.Сохрани от бездны моря, от врагов, сильнейших в споре,От ночного зла, от горя. Дай, живя, к тебе идти».
Совершив свое моленье, на коня без промедленья.Тайно отбыл в отдаленье. Был отослан Шермадин.Грудь себе терзает верный. Плачет в скорби беспримерной.В ток какой вступить размерный, коль не виден господин?
В этот день Ростэн был мрачен. Был прием не обозначен.Новый день блеснул, прозрачен, — он проснулся, раздражен.Пламя с лика точно смыто. «Визирь где?» — сказал сердито.И ведут того, — в нем скрыта дрожь, он бледен, устрашен.
23. Сказ о том, как царь Ростэван услыхал об Автандиле и тайном отбытии его
Чуть униженный и скромный, визирь в зал вошел приемный,Как Ростэн сказал: «Истомной был я полон темноты.Был в беспамятстве вчера я. Чем-то мучил ты, терзая.В том была и гневность злая, визирь, сердце сердца ты.
Не припомню, что там было, в чем нужда у Автандила.Что мне было столь немило? Гнев подобен был ручью.Молвят мудрые: «Закляты в злобе пропасти и скаты».Что мне там сказал вчера ты? Повтори-ка речь свою».
И вчерашнее тут слово визирь в страхе молвит снова.Царь прослушал, и такого был ответа звук: «ЕврейЛевий, верно, я свирепый. Или ты совсем нелепый.Позабудь свои зацепы. Или смерть иди скорей».
Визирь — в поиски, печальный. Не находит, где кристальный.Лишь толпой в тоске опальной слезы льют рабы ручьем.Весть о бегстве, онемелый, слышит. Молвит: «Есть кто смелый, —Так — к царю. Я в те пределы не пойду, — уж слышал гром».
Визирь все не прибывает. Царь другого посылает.Вестник медлит, не вступает. Кто дерзнет принесть тот сказ?И в Ростэне подозренья. В десять раз больней мученья.«Видно, тот, кто весь боренье, от моих сокрылся глаз».
С головою, ниц склоненной, мыслит сильно огорченный.Вздох за вздохом, повторенный. Повелел рабу: «Иди,Да придет злосчастно-скучный». Входит визирь злополучный.Бледный, скорбный, и беззвучный, со стеснением в груди.
Видя это привиденье, царь спросил: «И так, гореньяСолнца нет? В нем измененье? Он превратная луна?»Полным сказано все сказом, как исчез — кто был алмазом.«Солнца нет над нашим глазом, и погода не ясна».
Царь, услышав слово тайны, вскликнул. Вопль необычайный.В боли он скорбит бескрайной: «Милый сын мой, где же ты?»Рвет он бороду, терзает. Лик ногтями разрывает.«Где же светоч мой сияет? Я один средь темноты.
Если сам ты там с собою, ты не будешь сиротою.Я же, сын, один с тоскою. Ты меня осиротил.В язвах быть мне, болям длиться. Без любимого томиться.Час пока не даст нам слиться, — как терплю, — сказать нет сил.
Не вернешься без заботы ты в веселый час охоты.Самоцвет, кому темноты неизвестны. Стройный стан.Не услышу дорогого. Нежный голос птицеловаВ чуткий слух не кликнет снова. Что дворец? В нем мрак мне дан.
Знаю я, ты силен, молод. Лук с тобой, насытишь голод.Кто твоей стрелой уколот, тот сейчас же в смертном сне.Мудрость бога — всеблагая. Но, коль плача и стеная,Сын, умру здесь без тебя я, кто ж поплачет обо мне!»
Шум раздался. Рой придворных. Воздух полон слов укорных.Рвут брады свои, в повторных удареньях скорбных рук.«Были мы тобой богаты», — молвят, — «с нами был когда ты.Ныне день для нас проклятый, — солнца нет и тьма вокруг».
Увидав ряды сановных как родных своих и кровных,Царь в скорбях беспрекословных молвил: «Редок блеск лучей.Солнца нет, мы слабы в силе. Чем пред ним мы согрешили?Кто на битву, взмахом крылий, поведет полет мечей?»
Все с скорбящим восскорбели. И затихли, присмирели.Царь спросил: «С слугой в том деле витязь был или один?»И пришел, сдержав рыданье, весь в тревоге ожиданья,И царю дал завещанье, мертвый в жизни, Шермадин.
«Вот послание какое», — молвил он, — «в его покоеЯ нашел. И в смутном рое лишь рабы скорбели вкруг.Скрылся он своей тропою, никого не взяв с собою.Смерть мне! С этою судьбою жизнь мне — тягостный недуг.
Прочитали завещанье. Снова долгие стенанья.И дает он приказанье: «В войске — черный цвет цвети.Будем в скорби с сиротами мы молиться, и с вдовами.Бог да сжалится над нами, и ведет его в пути».
24. Сказ о том, как вторично встретился Автандил с Тариэлем