Каникулы Уморушки - Михаил Каришнев-Лубоцкий

– Со сна не угадал сразу… – виновато вымолвил Змей Горыныч. – Теперь вижу.

Он снял с табурета ведро с едой, смахнул крылом крошки, подвинул еще один табурет и пригласил девочек присесть.

– Как вы сюда ко мне залетели? – спросил он после того, как подружки разместилась на табуретках. – Признаться, не ожидал…

– Мы-то поездом залетели, а вот ты, Змеюшка, почему здесь на цепи сидишь? – Уморушка посмотрела на цепь и вздохнула: – Я бы ее мигом в прах рассеяла, да чародейной силы пока лишена.

– Цепочку я и сам порву, когда время придет, – сказал Горыныч в ответ. – А за доброе слово – спасибо.

Маришке не терпелось узнать, каким образом Змей Горыныч оказался в Москве, да еще в НИИЗЯ, и она спросила:

– Горыныч, а Горыныч, а почему вы тут сидите? Уж не пожаловал ли снова Опилкин в Чащу с какими-нибудь лесорубами или охотниками?

– Да нет, – ответил Змей Горыныч, сладко потягиваясь и звеня цепью. – Опилкин к нам теперь и глаз больше не кажет. Пошло ему ученье впрок!

И тут Горыныч вдруг вздохнул:

– От своих друзей я сбежал! Сам!

– Сам?! – удивилась Уморушка. – Почему?

– От шума отвык, от общества, – признался трехглавый отшельник. – А тут понаехала молодежь пещеру расчищать!.. Шум, гам, вой, пенье… Лешие, водяные – вся Чаща съехалась! Ну и не выдержал: взмахнул крыльями и улетел куда глаза глядят. Сел я где-то на полянку, вздремнул денек-другой. Просыпаюсь – а я уже тут… Профессора ходят температуру пасти измеряют, анализ дыма проводят… Люди хорошие, не обижают. Вот и решил я пока здесь подремать, а как пещеру очистят, я тут же цепь пополам – и в Чащу!

– Не обижают, значит, профессора? – переспросила деловито Уморушка. – Что ж, это хорошо. А то мы их… – Она вспомнила, что колдовать ей пока нельзя и, потупившись, смолкла.

– Не обижают, не обижают, – подтвердил Змей Горыныч. – На цыпочках передо мной все ходят, тишину соблюдают. А дыму для науки мне не жалко, пусть для опытов сколько хотят берут.

– А вы, уважаемый Горыныч, с профессором Дрозофилловым знакомы? – спросила Маришка, вспомнив о том, зачем она с Уморушкой сюда пожаловала.

– С Еремеем Птоломеичем? А как же! Сосед мой, его кабинет рядышком. – И Змей Горыныч вильнул хвостом в сторону освободившейся от штукатурки и плакатов стены. – Только сейчас я его что-то не слышу, наверное, профессор домой ушел.

– Вот те раз! – взмахнула руками Уморушка. – Теперь нам его дом искать придется!

Но Змей Горыныч успокоил ее, объяснив, что Еремей Птоломеич живет не за тридесять земель, а в этом же здании, только в другом подъезде.

– Квартира, кажется, номер сорок пять. Со сна я точно не запомнил!

– Спасибо, Горынушка, найдем, – поблагодарила Уморушка старого приятеля и поднялась с табуретки. – У нас к нему дело важное, пора идти.

– До свидания, Змей Горыныч! – попрощалась Маришка, тоже вставая. – Может быть, и увидимся еще!

– Какие наши годы – конечно, увидимся! Приезжай ко мне на новоселье, – пригласил Горыныч Маришку.

– Приеду, – пообещала Маришка и, взяв Уморушку за руку, направилась с подругой на поиски Дрозофиллова.

А Змей Горыныч, радостный и счастливый от того, что повидал земляков, снова смежил очи и опрокинулся в сладостный сон. Здесь, посреди Москвы, ему было тихо и спокойно, не то, что в Муромской Чаще в родной пещере.

Глава девятая,

в которой два профессора признаются в бессилии науки

Дрозофиллов был холостяк и жил в небольшой однокомнатной квартире в том же доме, где находился НИИЗЯ. Большого различия между его жилищем и его лабораторией не наблюдалось: стены комнаты были увешаны не картинами, а штриховыми изображениями змеев горынычей и драконов, оборотней и лихоманок, предметов ведовства и чародейства. На подоконнике стоял аквариум, на дне которого лежали какие-то катышки размером с грецкий орех, очень странные на вид. Еремей Птоломеич был убежден, что это яйца морского змея, страшного чудовища – погубителя многих кораблей. Из катышков вот уже третий год не вылуплялись ни один змееныш, но Дрозофиллов упорно менял воду в аквариуме и сыпал туда всякие питательные вещества.

– Ничего, – говорил он неверующим, – мы еще поглядим через годик-другой… Еще ахнете!

Левон Тигранович думал несколько иначе, но в споры не лез.

– Ученый сам должен понять свою ошибку, – считал он твердо. – Отрицательный результат, если он понят и проанализирован, тоже шаг вперед в науке.

Пока Еремей Птоломеич заваривал чай на кухне, Костя с интересом прочел несколько поздравительных адресов, висевших рядом с изображениями лешаков и домовых. На одном адресе было написано:

«Дорогой и горячо любимый Еремей Птоломеич!

Поздравляю тебя с твоим полувековым юбилеем и желаю прожить еще тысячу лет! Спасибо тебе за то, что ты сделал из меня настоящего человека!

Твой д. Федька»

– А почему он не написал «друг»? – спросил Костя Левона Тиграновича, примостившегося рядом в кресле. – Места, что ли, не хватило?

– Это «Д» не «друг» означает, – ответил Анчуткян, поворачивая голову в сторону поздравительного адреса. – Просто Федя из-за стеснительности своей так подписывается. А полностью будет «домовой».

– Домовой? – переспросил Костя. – И Еремей Птоломеич сделал из него человека?

– Как видишь, – кивнул Анчуткян на поздравительное послание неизвестного Косте Федора. – Хотя, я считаю, зря он так поступил. Хороших людей на земле много, а вот домовых сейчас… – он не договорил и горестно махнул рукой: – Такой экземпляр пропал!

– А мне вы поможете? – тихо спросил Костя, склоняясь поближе к Левону Тиграновичу. – Пусть Петя Брыклин снова настоящим человеком станет! Ведь Федору вы помогли?..

Анчуткян не успел ответить: в комнату вошел Еремей Птоломеич с подносом в руках. На подносе стояли чашки, сахарница и вазочка с конфетами.

– Прошу к столу! – пригласил хозяин гостей.

Чай был вкусный, с добавлением каких-то неизвестных Косте трав, от чашек даже на расстоянии чувствовался волшебный аромат.

– Никогда такого не пил! – признался Костя, на миг позабыв свои беды.

– Феденька рецепт прислал! – похвалился Дрозофиллов. – Рецепт и травки. Могу поделиться, юноша.

– Спасибо, поблагодарил Костя, но вспомнив при упоминании Феденьки зачем он приехал, спросил: – Так как же, Еремей Птоломеич… насчет Пети-то…

– А ты как думаешь, Тиграныч? – переадресовал Дрозофиллов Костин вопрос своему коллеге. – Может наука помочь юношам или нет?

– На данном этапе? – уточнил Анчуткян.

– Да, на данном этапе.

– На данном этапе – нет, – признался Левон Тигранович. – Они будут, – тут он кивнул на Костю, – раздваиваться, а нам их обратно сдваивать! Нет уж, дудки!

– Я-то не против… Мне и отдельно неплохо живется… Но Петька!.. Он-то как?!

– А никак, – отрезал сурово Дрозофиллов. – Пусть теперь один поживет, без Альтера Эго.

– Не получается у него, опять кто-то мучает! – Костя отставил чашку в сторону и положил конфету на развернутый фантик. – Так и грызет Петьку, так поедом и ест!

– По ночам? – спросил Анчуткян.

– И по ночам, и по утрам, и днем! – Костя подумал и вспомнил: – И по вечерам тоже грызет. Такой вредина попался – хуже меня.

Дрозофиллов посмотрел на Костю и улыбнулся:

– Да ты вроде бы милый юноша. Добрый.

– Мужчина настоящий, – подтвердил Анчуткян. – Ради глупого мальчишки жизни своей не жалеешь, пожертвовать собою ради него готов. Молодец!

– А вы на моем месте не так бы поступили? – спросил Костя, обращаясь сразу к обоим профессорам. – Если бы вы отделились, а тот, ну первый который, мучаться бы стал?

– Во-первых, это еще разобраться нужно, кто из вас первый, а кто второй, – заметил Еремей Птоломеич. – Может быть, ты главнее. А во-вторых, нам такая идея в головы, – он посмотрел на Анчуткяна, и тот, с полуслова поняв мысль своего друга, согласно кивнул головой, – ни за что бы не взбрела. Отделять от себя второе «я»! Лишать себя индивидуальности, голоса совести – какой-то бред!..

– Да он сгоряча… – хмуро буркнул Костя. – Уморушка рядом стояла, ну и…

– Так ты говоришь, что все натворила Уморушка? – снова уточнил Дрозофиллов. – Юная лесовичка из Муромской Чащи?

– Она… – вздохнул Костя. – Торопыга ужасная! Сначала наколдует, а потом думать начинает.

– Дитя своего времени, что поделать, – изрек впавший в глубокую задумчивость Левон Тигранович.

– Какое «дитя»!.. – возмутился Костя. – Первый класс уже кончила, пора бы посерьезнее стать!

Анчуткян тяжело вздохнул и махнул рукой.

– Реки она не поворачивает? Каналы не роет?

– Да вроде бы нет… – растерялся Костя.

– Вот видишь! – улыбнулся Дрозофиллов. – А ты говоришь: «Уморушка – большая!..» Не доросла она еще до настоящих подвигов.

– Калина Калиныч, дед ее, старый уже лешак, а тоже реки не поворачивает, – обиделся за леших Костя. – Деревья сажает, русло рек чистит, а уж река сама течет, куда ей хочется.