Каникулы Уморушки - Михаил Каришнев-Лубоцкий

– Алло, это детская поликлиника? – зашептала она дрожащим от горя голосом. – Срочно пришлите участкового доктора! Пожалуйста! Что?.. Гоголя двенадцать, квартира одиннадцать… Брыклин Петр… Что?.. Да-да, спасибо, ждем.

И Виолетта Потаповна, положив трубку, снова заглянула в комнату к внуку. Петя сидел на диване и по-прежнему внимательно разглядывал фаянсового гномика. Он был несомненно, болен. Но чем?

Глава восьмая,

в которой врач Чихаева ставит первый и последний в своей жизни правильный диагноз

Поднимаясь в квартиру Брыклиных, участковый врач Леля Чихаева очень волновалась: ведь больной мальчик по имени Петр был ее первым пациентом!

«Ах, – думала Леля, шагая медленно по бетонным ступенькам, – и зачем я только поступила в медицинский институт! В физкультурный надо было идти, в физкультурный!.. А теперь прощай, спорт, прощай навсегда!»

Чихаева всхлипнула от жалости к самой себе и смахнула с покрасневших век слезинку: «В ясельках лучше всех погремушки метала, в детсадике мячики, в школе гранаты, в мединституте ядра… Всегда чемпионкой была, по соревнованиям ездила, – до учебы ли мне было! А теперь спорт оставь – больных лечи! А как? Чем?»

Так и не найдя ответов на эти вопросы, Леля остановилась возле квартиры Брыклиных и нажала на звонок.

– Больной жив? – спросила она, когда ей открыли дверь.

Виолетта Потаповна поперхнулась и замахала на юную врачиху руками.

– Ну что ж, тогда будем лечить… – грустно сказала Леля и поставила свой чемоданчик на стол в гостиной. – Начнем нашу первую тренировку…

– Что? – не поняла Виолетта Потаповна.

– Начнем лечение, – поправилась Чихаева.

Увидев Петю лежащим на диване и грустно разглядывающим потолок, Леля с порога заявила:

– Конечно, ОРЗ! По глазам больного вижу – ОРЗ! Пусть попьет кислоту…

– Какую? – удивилась Виолетта Потаповна.

– Сама не знаю какую. Такое трудное название у нее – никак запомнить не могу.

– Наверное, ацетилсалициловую? – подсказала бабушка. – Иначе аспирин?

– Да-да! – обрадовалась Леля. – Отличный допинг для больного ОРЗ!

Она хотела взять чемоданчик и поскорее уйти, но Виолетта Потаповна задержала ее.

– Может быть, вы ребенку температуру померите? – спросила она странную врачиху. – Горлышко посмотрите, язык… Петечка, покажи тете врачу язык.

– Вот еще! – возмутилась Чихаева. – Станут мне всякие мальчишки язык показывать!

– Ну, хотя бы горлышко посмотрите! – взмолилась несчастная бабушка.

Чихаева сжалилась и, подойдя к больному поближе, сказала:

– Петр, откройте, пожалуйста, рот.

Брыклин послушно выполнил указание врача.

– По-моему, все на месте, – с некоторым сомнением в голосе произнесла Леля, заглядывая Пете в рот. – Посторонних предметов не наблюдается тоже.

– А температуру померите? – спросила Виолетта Потаповна просто для очистки собственной совести. Веры в помощь местной медицины у нее уже не было.

– Померить можно, – кивнула головой Чихаева и, открыв свой чемоданчик, достала из него рулетку.

– Надеюсь, вы будете мерить температуру не этой штуковиной?! – не выдержала Виолетта Потаповна и брезгливо указала на рулетку.

– Простите, но я перепутала чемоданчики, – покраснела Леля. – По привычке взяла свой любимый…

Виолетта Потаповна достала из тумбочки градусник и сердито положила его на стол.

– Не забудьте его встряхнуть! – напомнила она врачу.

– Зачем?! – ахнула Леля. – Если я стряхну градусник на пол, то он разобьется!

– Вы что, никогда не пользовались термометром? – удивилась Виолетта Потаповна.

– Конечно, нет, – гордо ответила Леля. – Я ни разу в жизни не болела!

– С вами все ясно… – грустно проговорила Виолетта Потаповна и тяжело вздохнула: – Бедные дети!.. Бедный мой Петенька! Я так и не узнаю, чем ты болен!

Чихаевой стало стыдно и она, пряча глаза от пациента и его бабушки, сказала:

– Зато я защищала честь института… тридцать три раза!!! У меня двадцать медалей и шестьдесят четыре диплома! А еще два бронзовых ядра и одно серебряное!

Она положила рулетку обратно в чемоданчик, закрыла его и пошла к выходу. Уже в дверях, собираясь попрощаться с Виолеттой Потаповной, тихо проговорила:

– Наверное, мой диагноз насчет ОРЗ ошибочный… Не давайте внуку аспирин… Пусть полежит, отдохнет…

– Но что же все-таки с ним? – спросила бабушка юную врачиху. – Ходит скучный, глаза отводит, от еды отказывается, на щеках красные пятна… Ума не приложу, что с Петенькой случилось!

– А может быть, он что-нибудь скрывает? И даже в чем-то вас обманывает? – предположила Леля.

– Мой внук не станет обманывать свою бабушку! – обиделась за Петю Виолетта Потаповна. – Его второе «я» не позволит ему это сделать! А вам, уважаемая, профессора в институте, наверное, иначе объясняли эти симптомы.

– Что говорили профессора – мне мешали узнать мои вечные соревнования. Но мой личный жизненный опыт… – Леля не договорила и, кивнув на прощание головой, отправилась к другим пациентам.

Глава девятая,

в которой не вовремя зазвонил телефон

Иван Иванович и раньше любил немного помурлыкать себе под нос какую-нибудь песенку, а уж когда превратился в настоящего кота, то дал своей слабости волю на всю катушку. Он даже стал напоминать чем-то радиоприемник, который, включив, чтобы послушать новости, позабыли выключить. Богатейший репертуар, накопленный за долгие годы, выплеснул Иван Иванович на своих немногочисленных слушателей. Здесь было все: арии из опер и старинные романсы, народные песни и песни эстрадные, были даже песни без слов (просто мурлыканье). А некоторые вещи Гвоздиков сочинил сам. Весь репертуар Ивана Ивановича почему-то строился вокруг двух-трех тем: о кошках, о мышах, о мартовский ночах. Из огромных мировых запасов песенного творчества он выбирал вещи именно на эту тему. Так, например, в очередной раз сладко потянувшись и поточив коготки о ковер, Иван Иванович вдруг оповещал во всеуслышание:

«Я пушистый серенький котенок,Не ловил ни разу я мышей…»

А через минуту, как ни в чем не бывало, серьезно заявлял:

«Жил да был черный кот за углом.И кота ненавидел весь дом.Только песня совсем не о том,Как обидно быть черным котом!»

Пока Уморушка и Маришка гадали, как это из серенького котенка мог получиться черный-пречерный кот, Иван Иванович затягивал уже романс собственного сочинения:

«Хоть снег еще лежит на плоских крышах,Но сердце чует март!.. любимый март!..Хвосты котов колотятся по трубам,И всюду слышен гвалт,кошачийгромкийгвалт!..

И пусть хозяйки люто проклинаютНас по ночам, —по мартовским ночам!..Мы вопли их иль не заметим вовсе,Иль прямо с крышпошлемко всем чертям!»

– Какой снег, какой март, какие вопли, Иван Иванович!.. – пробовала вразумить вошедшего в раж певца Маришка. – Лето на дворе! И снега давным-давно нет! И вообще, вы – не кот, а человек!

После таких замечаний Гвоздиков начинал немного сердиться и концерт свой на некоторое время прекращал.

– Послезавтра спектакль, я в роль вхожу, по системе великого реформатора занимаюсь… А вы… Эх вы! – и старый учитель, обиженно свернувшись клубочком, отворачивался к спинке кресла, чтобы не видеть глупых и ничего не смыслящих в театральном деле девчонок.

Но уже через пять или десять минут из глубины кресла вновь раздавалось:

«Тише, мыши, кот на крыше,А котята еще выше!Разбегайтесь, мелкота!Не тревожьте вы кота!»

И, услышав это, Маришка и Уморушка радостно переглядывались: кажется, их старый друг сменил гнев на милость!

Пел Иван Иванович про котят, умудрившихся залезть выше крыши, и вечером накануне смотра драмкружка. А спев, надумал и сам погулять на свежем воздухе.

– Вы тут хозяйничайте, – сказал он юным квартиранткам, – а я пойду промнусь. Мурзик с Пантелеичем, поди, заждались меня.

– Какой Мурзик? – удивилась Маришка.

– Какой Пантелеич?! – удивилась Уморушка.

– Кот Пантелеич из семнадцатой, а Мурзик из четвертой квартиры. Очень порядочные коты, оба прекрасно воспитаны. Да вы что, не знаете их разве? – в свою очередь удивился Гвоздиков.

– Не знаем. Нам не до них сейчас, – ответила за себя и за подругу Маришка.

– А я с удовольствием наблюдаю за ними, – прогибая спинку и царапая лапками коврик, сказал Иван Иванович. – Такие краски, такие черточки для роли нахожу – просто на удивление!

– А Мурзик с Пантелеичем, на вас глядючи, не удивляются? – поинтересовалась Уморушка. – Хорош друг, который по-человечески и поговорить-то с ними не может!

– По-человечески как раз и могу, – вздохнул сокрушенно Иван Иванович. – По-кошачьи пока не получается.

И он, дождавшись, когда Маришка откроет ему входную дверь, шмыгнул вверх по лестнице к чердачному люку.