Семь женщин - Ребекка Миллер

И тут она услышала шаги в коридоре наверху. Это была старуха. Брайна напряглась. Она была готова вскочить, но не сделала этого. Она услышала, как скрипнула дверь ванной. Брайна поняла, что старуха смотрит на нее сверху. Она за ней подглядывала! Брайна слышала испуганный стук собственного сердца. Наконец дверь закрылась. Брайна встала. У нее замерзли ноги. Ей хотелось лечь в постель. А старуха все не выходила из ванной. «Она нарочно там торчит, чтобы меня позлить», — подумала Брайна. У нее все тело ныло. Наконец, минут через пятнадцать, она услышала, как старуха медленно прошла по коридору в свою комнату.

Открыв дверь ванной, Брайна не сразу осознала, что произошло. Сначала она подумала, что засорился унитаз. Стены были заляпаны экскрементами. В раковине лежала большая какашка. На бежевом коврике около ванны чернел блестящий овал, похожий на вскрывшийся нарыв. А на крышке стульчака старуха оставила коричневый отпечаток своей ладони — словно подпись.

Брайна стояла на пороге и перебирала в уме подходящие чистящие средства. «Мистер Клин», «Аякс», «Ванна и кафель»… Коврик придется выбросить, но это ничего, в гараже есть новый.

Когда в ванную вошел Милт, был час ночи. Брайна стояла на четвереньках и отмывала пол. Пол в ванне был дубовый, а Брайна этого и не знала. Стены и раковина были уже отдраены, но запах стоял кошмарный.

— Она увидела, что я сижу в ее кресле, — сказала Брайна.

— Когда? — спросил Милт.

— Два часа назад.

— Зачем же ты это сделала? — спросила Милт.

— Просто захотелось. Я решила, что мне можно посидеть в кресле в собственном доме в одиннадцать часов вечера. Раньше не доводилось.

— О господи, — сказал Милт.

Он помог Брайне поднять коврик, сунул его в мешок для мусора и вынес из дома.

Примерно около трех часов утра они с Милтом выпили сладкого чая с печеньем в кухне. Потом Брайна приняла горячую ванну. Она чувствовала сытость и безразличие. Милт ждал ее в постели. Погасив свет, он потянулся к ней в темноте и поцеловал. Это было неожиданно и приятно. Губы Милта были шершавыми и прохладными, а язык — мягким и теплым. Брайна зажмурилась и представила, что Милт повез ее на пикник на далекую лесную полянку. Он гладил ее руки, грудь, волосы… Она начала распаковывать сэндвичи, когда кончики пальцев Милта прикоснулись к ее сомкнутым векам.

— Брайна, — прошептал он.

Брайна открыла глаза, посмотрела на него и ощутила его дыхание на своем лице. Милт лежал неподвижно, его рука гладила ее щеку. Он был теплый. Брайна почувствовала собственную наготу. А потом она сжимала грубую руку мужа и смотрела в окно. Яркая полная луна стояла за оконной рамой. Казалось, луна так близко, что до нее можно дотронуться.

Они проспали до девяти утра. Брайну разбудил громкий стук капель дождя по стеклу.

Вместе они спустились по лестнице, смеясь. Старуха сидела в своем кресле. Она встретила их свирепым взглядом. Она странно уменьшилась — словно бы сморщилась за ночь. Брайна посмотрела в черные глаза старухи и поняла, что та безумна, совершенно безумна.

— Как ты себя чувствуешь, мама? — спросил Милт.

— Прекрасно, дорогой, — ответила старуха.

— Может быть, тебе стоит показаться врачу?

— Это зачем же?

Брайна подала старухе английский кекс. За окном ветер раскачивал деревья.

Нэнси

Я жду. Я слышу: он идет. Я жду. Жду…

Девочка, затаившись, словно кошка, смотрит, как полный мужчина проходит по китайскому ковру, тяжело опускается в кресло и кладет на колени раскрытую газету. Девочке нравится замерять, сколько времени она сможет пробыть в комнате, прежде чем отец заметит ее. Она довела свой рекорд до одного часа, семнадцати минут и тридцати четырех секунд. Нэнси обожает соревноваться сама с собой.

Прошлым летом в бассейне в Саутгемптоне она увеличивала время пребывания под водой минуту за минутой, и в один прекрасный день, нырнув, не всплывала так долго, что за ней в воду бросился спасатель. Почувствовав, как он схватил ее под мышки, она обмякла и прижалась к нему. А когда они всплыли на поверхность, Нэнси развернулась и расхохоталась спасателю в лицо. Парень вытаращил глаза. Затем, в сердцах хлопнув руками по воде, отплыл от нее. На его шее вздыбились вены, похожие на жирных синих червяков. Кто-то на краю бассейна захихикал.

— Маленькая сучка, — процедил спасатель сквозь зубы, Нэнси слышала это. Двумя мощными гребками парень подплыл к бортику, подтянулся, вылез из воды и забрался на вышку, словно большая обезьяна.

Девочка не спускала с него глаз. Он уселся на брезентовый стульчик, тяжело дыша и расставив ноги. Нэнси подумала, что он похож на папашу-гориллу, которого она видела в зоопарке. Самец сидел чуть поодаль от своего семейства и медленно жевал банан. За своими детишками, резвившимися на солнышке, он наблюдал исподволь, полуприкрыв глаза.

Нэнси не могла не видеть, что спасатель расстроился. Она заметила в его глазах обиду. Это разволновало ее, и она почувствовала себя виноватой. Каждый день до конца лета она приносила спасателю фрукты и конфеты, аккуратно выкладывая свои подношения около вышки.

В комнату прокрались предвечерние сумерки. Они поедали свет, и наконец на полу осталась только тонкая светлая полоска. Отец Нэнси читал газету. Через его плечо в газетный лист заглядывала хромированная настольная лампа. Лампочка в ней была холодная и тусклая, как свинец.

Из динамиков, вмонтированных в стены и занавешенных белой тканью, лилась музыка:

Каждый день проходит мимоТа девушка из Ипанемы,И глаз от нее не отвести…[16]

Музыка обтекала мебель, словно вода, плескалась вокруг неподвижных Нэнси и ее отца.

В квартире было тихо, как в саду камней. Матери Нэнси не было, кухарка отправилась в магазин за продуктами, горничная ушла домой, а нянька, приходящая на выходные, опаздывала.

Нэнси захотелось писать. Оторвав взгляд от отца, она посмотрела на серебряные часы, которые привезла ее мать, встретив Новый год на площади Согласия. Четыре часа сорок семь минут. Если она просидит еще шесть минут и отец ее не заметит, она побьет собственный рекорд.

Мочевой пузырь заныл. Четыре часа сорок восемь минут… Четыре сорок девять… Четыре пятьдесят…

Чтобы отвлечься, Нэнси пыталась сосчитать гвоздики на половицах, крутила шнурок на толстовке, щипала себя за ногу. Дверь ванной комнаты совсем близко. Десять шагов… Она решила рискнуть. Встала, едва дыша. Не спуская глаз с отца, сделала шаг и… случайно наступила на цветной карандаш. Карандаш подпрыгнул и покатился по полу. Отец вздрогнул и обернулся.

— Зачем ты все время крадешься? — спросил он чуточку гнусаво.

— Мне надо в туалет! — Нэнси побежала в ванную и захлопнула дверь. Когда она вышла, отец смотрел на нее, сдвинув брови.

— Не надо шпионить, — сказал он. — Поди-ка сюда.

Нэнси бежит к нему и кладет ему на колени маленькие руки, еще загорелые после поездки в Санта-Лючию на День благодарения.

— На свете есть два вида людей, — говорит отец. — Львы и мыши. Ты не мышь. И не веди себя, как мышь. — Потом он чуть дрожащими пальцами отбрасывает назад пряди густых светлых волос, закрывшие лицо дочери, и спрашивает: — Как поживает твое домашнее задание?

— Сделала, — лжет Нэнси.

— А где Сара?

— Еще не пришла.

— Можешь посмотреть телевизор.

— Сейчас нет моих любимых программ.

Отец вздыхает и смотрит на нее. У Нэнси идеальное лицо американки, как у матери: маленький носик, широкие, пухлые губы. А глаза другие.

Глаза у Нэнси голубые. Взгляд пронзительный, как у ребенка первопоселенцев из девятнадцатого века. Ее вполне можно представить сидящей верхом на лошади и глядящей в бескрайнее небо Вайоминга. А она смотрит на витрины магазинов на Мэдисон-авеню и на экран большущего телевизора. Ей девять лет, но она порой ведет себя совсем как взрослая женщина, и тогда ее отец изумленно улыбается.

Нянька поднимается на лифте. Ее зовут Сара Грин — худощавая, сутулая амбициозная молодая женщина с голодными зелеными глазами и мимолетной улыбкой. Джон Джо, лифтер, искоса поглядывает на нее. Она ему не нравится. Сара всегда смотрит на людей в кабине лифта в упор. Она всех презирает. От нее не исходит тепла. Джон Джо резко останавливает кабину и открывает двери и решетку. Сара выходит из кабины и улыбается.

— Спасибо, — говорит она.

— Ладно уж, — отвечает Джон Джо.

Двери лифта закрываются, и Сара поворачивается к квартире Даннов. Но она не нажимает на кнопку звонка. Она собирается с мыслями.

Саре остался год до получения степени магистра детской психологии в Колумбийском университете. Мать Нэнси наняла ее, поскольку решила, что с девочкой что-то не так. Все началось годом раньше, когда Нэнси заперла маленькую Джемму Стивенсон в кладовке. Мать Нэнси услышала крики девочки из динамика интеркома. После отчаянных поисков в лабиринте комнат она обнаружила Джемму в тесной кладовке посреди веников и швабр.