Семь женщин - Ребекка Миллер

Миссис Дойл обмякла, она была обессилена случившимся с ней припадком. Она в упор посмотрела на Джулианну испуганными голубыми глазами. Ее кожа была очень бледной и мягкой, губы накрашены оранжевой помадой. Джулианна погладила ее по руке. Миссис Дойл работала у Штейнов семь лет, но Джулианна очень мало знала о ней. Брайна Дойл и ее молчаливый супруг трудились на маленькой молочной ферме поблизости. У них было двое взрослых детей. Брайна всегда была приветливой и веселой.

Неожиданно миссис Дойл разрыдалась и судорожно сжала руку Джулианны с такой силой, что той стало больно. Джулианна поморщилась, но руку освобождать не стала.

— Простите… Мне так стыдно, — всхлипывая, выговорила домработница.

— Вам нужно вернуться домой, — сказала Джулианна.

Джулианна повезла миссис Дойл домой на стареньком «ягуаре». Они молчали во время недолгой поездки по подъездной дорожке, затем вверх по склону холма и наконец по ровной долине, где стоял маленький дом фермеров — напротив покосившегося амбара. Когда они подъехали к дому, миссис Дойл не пошевелилась, не подумала выйти из машины. Сидела и смотрела в одну точку. Джулианна подумала, не позвать ли мистера Дойла, чтобы он помог жене выйти. Но это показалось ей предательством. В молчании миссис Дойл Джулианна чувствовала доверие. На верхнем этаже зажегся свет.

— У вас такой симпатичный амбар, — сказала Джулианна. — Я всегда сбавляю скорость, когда проезжаю мимо, чтобы посмотреть на него.

Эти слова ей самой показались абсолютно идиотскими. Наступила долгая пауза. Наконец миссис Дойл пошевелилась. Она качнулась вперед и стала искать рукой ручку двери.

— Если вам когда-нибудь захочется поговорить, — негромко произнесла Джулианна, — я… Ну, вы можете поговорить со мной.

— Спасибо, — отозвалась миссис Дойл, открыла дверцу, вышла из машины и скованной походкой направилась к дому.

Джулианна проводила ее взглядом. Миссис Дойл теперь стала для нее загадкой. Кто она такая, Брайна Дойл? Джулианна устремила взгляд на другую сторону дороги, на маленькую ферму Дойлов. В стогу, освещенном яркой луной, слегка шелестела старая солома. За амбаром начинался пологий склон, далее чернел лес.

Джулианна поймала себя на том, что смотрит на покосившийся амбар, окруженный бурой умирающей травой, с неожиданной нежностью. Уже месяц не было дождей. «Сколько еще продержатся Дойлы? — подумала она. — Долго ли ждать, пока в их маленьком доме поселятся новые жильцы, снимут двускатную крышу, заменят ее плоской, стеклянной, а амбар превратят в звукозаписывающую студию или в антикварный магазин?» А может, весь склон застроят коттеджами в колониальном стиле? Все меняется, все уходит… но почему все не может оставаться таким, как было? Сколько еще ей предстоит слушать историю про Ал Когалика? Может, сегодня эта история звучала для нее в последний раз, а она даже не слушала. А Дейзи… Дейзи… Ее теплые, нежные ручонки, ищущие в темноте лицо Джулианны, чтобы погладить щеки и лоб матери… Дейзи делала так, когда была совсем малюткой… Она, Джулианна, до сих пор нужна Дейзи. Но… Сколько еще раз Дейзи будет вбегать в комнату и обнимать ее ноги? Двадцать? Шестьдесят? Сто? Хрупкое изящество собственной жизни в это мгновение наполнило Джулианну изумлением и стыдом. Она увидела силуэт миссис Дойл в окне, а потом свет погас.

«Чудачка», — подумала Джулианна.

Развернув машину, она поспешно поехала домой.

Брайна

Протянув руку за тарелкой, оставленной после завтрака мужем, Брайна Дойл взглянула в окно. Милтон стоял около амбара, держа в руке ведро, и смотрел, как ест лошадь. А лошадь посматривала на Милтона.

Брайна взяла тарелку и искоса посмотрела на старуху, сидевшую в красном плюшевом кресле. Упершись локтями в костлявые колени, та неподвижно и внимательно глядела в окно. От яркого утреннего солнца старуха жмурилась. Ее рот был немного приоткрыт, словно она видела не своего сына, стоявшего около лошади, а наблюдала за представлением цирка «Барнум и Бейли».

Мать Милтона садилась в это красное плюшевое кресло уже двадцать семь лет, с тех пор как умер ее муж и у нее наконец появилась такая возможность. До того каждый вечер своей взрослой жизни в кресле восседал Поп Дойл.

Пребывая в дурном расположении духа, он ворчал на детей, а когда был весел, подбрасывал их в воздух. Однажды он голыми руками убил домашнюю собаку. Взял и сломал ей шею, чтобы та перестала лаять. Нечего было дивиться тому, что Милт вырос почти немым. Он был самым младшим, единственным мальчиком после череды дочерей, и мать решила держать его при себе. До двух лет она носила Милта на руках, а когда старик умер, уселась в красное плюшевое кресло и стала вести хозяйство со своим тридцатипятилетним сыном. Пять лет они прожили тихо и мирно, почти как супружеская пара. А потом, в один прекрасный день, Милту пришлось поехать в Олбени, чтобы запломбировать зуб.

Брайна работала секретаршей в стоматологической клинике. Она жила с теткой в городе, покупала себе чулки и журналы о кино, а еще она часто ходила в кино с подружками и мечтала о красивой жизни с Полом Ньюменом или с каким-нибудь рекламным менеджером, а может быть, даже с дантистом, доктором Бергом, — кто знает? И тут вдруг в приемную заявился этот деревенщина в грязных ботинках и, как только глянул на нее, покраснел от смущения.

Брайна была с ним очень любезна. Просто жалко было на него глядеть — так он стеснялся.

Через неделю после первого визита к врачу он снова пришел и сразу направился к столу Брайны. Его руки висели так беспомощно… Шел дождь, он весь промок. Брайна посмотрела на него подбадривающе.

— Здравствуйте, мистер Дойл, — сказала она, слыша, как он сопит носом. — Вы что-нибудь забыли?

Милт наклонился, прикоснулся мокрыми толстыми красными пальцами к пресс-папье, отделанному зеленым фетром, и пристально, не мигая уставился на Брайну. Она видела, как он борется со своей стеснительностью. У нее засосало под ложечкой — так ей стало его жалко. Капелька воды упала с кончика его носа и растеклась по пресс-папье.

— Хотите как-нибудь выпить чашечку кофе? — выдавил Милт.

— Хорошо, — услышала собственный голос Брайна. — Только чашечку кофе. Да.

Они пошли в кафе, где подавали сэндвичи, и официантка спросила у Брайны, положить ли сыр в сэндвич с ветчиной. Брайна сказала «не нужно».

Примерно через пять минут Милт спросил:

— Вы не любите сыр?

— Не то чтобы… — проговорила Брайна.

— Я тоже не люблю.

Вот такое получилось свидание. В Милте было что-то, из-за чего рядом с ним Брайне было спокойно. Он казался ей чем-то таким, на что можно положиться раз и навсегда, как на лодку, поставленную на бетонный постамент на заднем дворе. Такая лодка никогда не поплывет по морю.

Свадьба была скромной. Родственники Брайны жили в Торонто. Мать Милта Брайну сразу невзлюбила. Ей не нравилась ее чистоплотность, не нравились ее глянцевые журналы. К тому же она подозревала невестку в сокрытии тайны. Старухе казалось, что за неказистой внешностью Брайны прячется незаурядный ум. А подозрения эти возникли тогда, когда оба ребенка Брайны начали учиться в школе — просто сказочно хорошо, и укрепились, когда оба были приняты в престижные университеты на полную стипендию. Старуха всегда говорила: «Женский ум — это как подземная река. Не знаешь, когда она выплеснется из-под камней и утопит тебя».

Намыленная щетка плавно скользила по потрескавшейся голубой тарелке. В тонком слое пузырящегося моющего средства растворялись остатки яичницы. Надев розовые резиновые перчатки, Брайна безмятежно мыла посуду в раковине. Ее губы тронула едва заметная, чуть хитроватая усмешка, а брови чуточку приподнялись. Она словно бы кого-то слушала.

— Что ж, — проговорила она еле слышно, почти беззвучно, — я никогда не спешу, когда мою посуду. Я люблю это делать медленно и в это время собираюсь с мыслями на весь день. Что?.. О, обычно я иду гулять, но иногда навещаю друзей.

Брайна не могла вспомнить, когда начались эти интервью. Так давно, что теперь они стали для нее столь же естественными, как дыхание. Несколько раз в день у нее происходили непродолжительные беседы с интервьюерами — как правило, с журналистами из «Редбука», ежедневника «Женская одежда» или «Телегида», которым она рассказывала, как готовит запеканку из тунца, чем приправляет овсянку для мистера Дойла, как выбирает губную помаду…

Домыв посуду, Брайна налила чай в чашку и отнесла старухе. Та дремала.

— Еще увидимся, мама, — сказала Брайна.

— Ха-ра-шо, — насмешливо отозвалась старуха и протянула к чашке тощую руку с набухшими венами.

Брайна перешла узкую дорогу. В ее руке звякали ключи от грузовичка. Она была очень высокого роста, с большими ногами и руками. Волосы у нее были рыжеватые и тонкие. Они торчали облачком на голове и не желали слушаться, как она ни старалась усмирить их с помощью бигуди. Сегодня на Брайне была нежно-голубая хлопковая блузка с коротким рукавом, синтетические коричневые брюки, коротковатые на полтора дюйма, белые носки и дешевые кроссовки. Ни в одном из зеркал в доме Дойлов Брайна не могла увидеть себя ниже талии, поэтому нижняя часть ее одежды всегда выглядела, скажем так, не идеально.