Будь со мной нежным - Кира Фарди

и здорова и сидит перед ним. Влажной салфеткой вытираю ему мордочку, беру на руки и перебираюсь на переднее сиденье.

Сзади тихо стонет Ульяна, боль наверняка чувствует сильную.

— Куда? — Пайель заводит мотор.

— В больницу. Надо зашить рану.

В дороге ничего примечательного не происходит. Уля скрипит зубами, я поглаживаю Сэми по затылку, а ангел даже напевает, с азартом крутя руль.

— Ему еще и весело, — рычит лейтенант. — Устроил нам ад на земле и радуется.

— Ну, не плакать же, — смеется Пайель. — Смотрите, — он тычет пальцем в медальоны, которые покачиваются на зеркале. — Все идет по плану, а с маленькими неприятностями мы справимся.

Действительно, желтый цвет уже наполовину заменил голубой. Он подмигивает, переливается и наполняет душу теплом. Наше противостояние дает видимый результат.

— А может, мы быстро вернемся в свои тела? — счастливо радуюсь я.

— Не знаю, — пожимает плечами Пайель. — Директор небесной канцелярии говорила, что нужно три месяца непрерывного контакта. Вряд ли один день сыграет роль.

— Да, понимаю… твою ж мать! — кричу я и зажмуриваюсь от боли. — Чтоб тебе было пусто!

— Уф! Какое облегчение! — широко улыбается Ульяна. — Боли нет, и мир играет другими красками.

— Ангел, какого черта?

— Вы вернулись в свои тела, — смотрит в зеркало на меня тот и на всякий случай вжимает голову в плечи.

— Сэми, крошка, — воркует на переднем сиденье Ульяна. — Ты зачем мамочку покусал.

— У-у-у, — воет корги, задрав голову к потолку: кажется, он ничего не понимает.

— Мы приехали.

Все улыбаются, только передо мной не слишком радужная перспектива открывается. Сначала надо зашить рану, выдержать уколы от бешенства, которые делают в живот. И зачем я настоял на больнице?

Но отступать уже поздно. Меня принимает суровый на вид доктор, который, наклонив голову набок, разглядывает рану, вздыхает и спрашивает:

— Обезболим или так сойдет?

У меня челюсть отвисает от шока.

— На фиг так? — задаю вопрос

— Быстрее. А ты мужик, потерпишь.

— Хорошо. Делай так, только я тебя засужу.

— Понял. Людочка…

Он встает со стула и уступает место крупной медсестре. Так, как белая скала, возвышается надо мной. Медицинские брюки обтягивают мощные ноги, толстые руки напоминают борца, готового поднять штангу. Это чудовище в женском обличье берет в руки шприц, а мне кажется, что оно готовится меня расчленить. Начинаю елозить на стуле, прикидывая, как прорваться к двери.

Увы! Путь перекрыт, экзекуции не избежать. Если бы я знал, что медсестра начнет обкалывать всю рану, согласился бы на «сойдет» и «мужика, который потерпит», но было уже поздно.

Я зажмуриваюсь, вздрагиваю и матерюсь сквозь зубы, а когда мучение заканчивается, даже не верю, что меня оставили в покое.

— Я же говорил, — усмехается доктор. — Людочка…

И громила Людочка хватает лапищей салфетку и вытирает пот с моего лба. Теперь сорок уколов от бешенства кажутся детским развлечением.

Из процедурного кабинета выползаю на полусогнутых. Рука на привязи, на плечи наброшена вымазанная кровью куртка, из желудка рвется тошнота, перед глазами все расплывается.

Зато боли нет. Совсем. Правда, надолго ли, не знаю.

Ульяна сочувственно смотрит на меня, в ее глазах мелькает жалость, зато ангел смотрит в сторону. Я сейчас эту парочку готов прибить, но только выдавливаю из себя:

— Поехали. Домой хочу.

И тут…

— Котик! — слышу призывный клич и оборачиваюсь: по коридору, покачиваясь на высоченных каблуках, плывет, как бригантина в океане, Алиса.

— Кто? Какая зараза вызвала ее?

Коршуном накидываюсь на парочку, теперь мне хочется взорвать Ульяну и ангела, сделать так, чтобы ни клеточки от них не осталось.

— Прости, — бормочет девушка. — Она позвонила, я ответила.

— Твою ж мать!

Разворачиваюсь, чтобы скрыться позорным бегством, как сзади на плечи наваливается тяжесть.

— Мой бедный котик! — вопит в ухо Алиса, и тут она замечает лейтенанта Седых.

Глава 17. Котик, ты куда?

Мажор вздрагивает, услышав голос своей подруги, потом подпрыгивает, как молодой козлик, и несется в боковой коридор. Я, не ожидая такой прыти от раненого человека, в первый миг испугалась. Когда ответила на звонок Алисы, думала, что добрый поступок совершаю, а вышло… что вышло.

— Котик, ты куда? — бросается за Макаром девушка, но я перехватываю ее за локоть.

— Человеку в туалет надо. Ждите!

— А ты, что здесь делаешь? — тут же набрасывается на меня Алиса. — У Макара полиция теперь в личном сопровождении?

— Не видите, проводила раненого в больницу.

— Леонид Михайлович!

Моделька поворачивается к ангелу под видом адвоката, тот сразу делает стойку, как истинный мужчина при виде красивой женщины. Вздыхаю: даже ангелам ничто человеческое не чуждо.

— Слушаю вас, милая леди, — склоняется перед Алисой он.

— Как вы допустили такое?

— Что вы имеете в виду?

— Ну… Макар… рана… эта полицейская девица рядом. Опять он в аварию попал?

— Увы, хуже, — вздыхает ангел и косится на меня. — Собака покусала.

— Что?

В глазах Алисы плещется недоумение, а я поглядываю на поворот в коридор. И где этот трус? В очко провалился?

— Ну, бывает…

— Ничего не понимаю.

Девушка явно растеряна. Она покачивается на высоченных каблуках, переводит взгляд с меня на Пайеля.

— А тебе и не надо понимать, — голос Макара раздается так неожиданно, что мы подпрыгиваем. — Зачем явилась?

— Поддержать своего котика.

Алиса тянется к мажору губами, но тот делает шаг назад и выставляет перед собой здоровую руку.

— Поддержала? Молодец. А теперь живо на съемку.

— Какую? Я все отменила.

— На каком основании? — в голосе Макара звенит льдинками холод. — Ты представляешь, во сколько неустойка обойдется моей компании? Сценарист, обстановка, оборудование, специалисты. Ты готова за все это платить?

Я вижу, как сердится мажор, и мне становится жалко глупую модельку, которая живет только своими примитивными интересами и желаниями.

— Господин, нельзя ли повежливее?

— А ты не лезь! — рявкает он на меня, ловит случайные взгляды и размашисто шагает к выходу из больницы.

Мы трое семеним за ним как послушная свита. Разжигать скандал и у меня нет никакого желания. Я понимаю, что Макар хочет избавиться от подруги, боится, что мы снова поменяемся телами в самый неподходящий момент.

И тут же боль, словно