Свободен для любви - Ричард Гордон

— Да, э-э, ваша… ваша… сэр.

— Присаживайтесь. Вы ведь не очень торопитесь, не правда ли? Поттер-Фиппс сказал, что вы в курсе моих болячек, но я все равно люблю побеседовать со своим лечащим доктором. Не хотелось бы, знаете ли, отдаваться в незнакомые руки. В этом есть нечто почти непристойное. Кстати, доктор, вы играете в гольф?

Минут десять мы с ним отчаянно спорили о том, как лучше выбивать мячик из ямы с песком, пока наконец герцог со вздохом не произнес:

— Что ж, доктор, наверное, нам пора уже приступить к процедуре.

— Да, разумеется, — закивал я, вставая и медленно потирая руки. — Все как всегда, верно?

— Да.

— А как, — закинул я удочку, — вы себя там чувствуете?

— Примерно так же.

— Понимаю.

Я с умным видом кивнул. Воцарилось молчание.

— Приступайте же, доктор, — сказал герцог, устраиваясь на постели с видом мученика, идущего на казнь. — Чем быстрее начнем, тем скорее закончим.

Что же, черт побери, от меня ожидалось? Сделать ему массаж? Прокачать евстахиевы трубы? Вставить катетер? Клистир? А может, загипнотизировать?

— Давайте же, доктор! — В голосе герцога прозвучало плохо скрытое нетерпение. — Поттер-Фиппс со мной голыми руками в минуту управляется.

Вконец отчаявшись, я пролепетал:

— Простите за вопрос, сэр, но…

— А, вам новые нужны? — прервал меня герцог. — Они вон в той коробочке на камине.

Преисполнившись надежды, я метнул рысий взгляд на камин, но увидел там только массивные бронзовые часы и какие-то статуэтки.

— Да, сэр, новые бы, конечно, не помешали…

— Определенно нужны новые, — пробурчал герцог, вертя в воздухе босыми ступнями.

И тут я наконец заметил… Господи, ведь от меня требовалось всего-навсего переклеить пластырь на его мозолях!

В конце процедуры герцог уточнил:

— Вы, по-видимому, рассчитываете на такой же сумасшедший гонорар, как и наш уважаемый Поттер-Фиппс?

— Трудно сказать, — ответил я, не скрывая облегчения. — У нас как-то не принято говорить о деньгах.

— Я вас понимаю, — согласился герцог. — В моей семье это тоже считается дурным тоном.

Глава 10

Порядку, царящему на практике у доктора Поттер-Фиппса, позавидовал бы владелец любого автомобильного завода. Каждое утро ровно в восемь трое рабочих в зеленых комбинезонах приезжали с пылесосами и наводили чистоту во всех помещениях; в восемь пятнадцать человек в ливрее форейтора привозил чистые полотенца, а еще через пять минут рассыльный доставлял в приемную свежие газеты и журналы; в половине девятого девушка, похожая на леди Макбет, страдающую несварением желудка и подагрой, приносила цветы от флориста из Вест-Энда; в восемь сорок толстяк в сюртуке и котелке притаскивал свежеотутюженные костюмы доктора Поттер-Фиппса; в восемь пятьдесят появлялись шоферы, дворецкий, секретарша и медсестра, а ровно в девять мы открывались.

Обязанности медсестры состояли в том, чтобы сопровождать пациентов из комнаты ожидания в приемную; ее белоснежная униформа была так тщательно накрахмалена и настолько безукоризненна, словно ее только что достали из целлофановой упаковки. Вдобавок медсестра эта была одной из самых хорошеньких девушек, которых я когда-либо видел, что и побудило меня уже в первое утро завести с ней приятную беседу о студенческих годах.

— Вообще-то, дружочек, мне не довелось поработать настоящей медсестрой, — сказала она. — В больнице, я хочу сказать. То есть я, конечно, ухаживала за моей бедненькой сестричкой, когда она болела. Но за инвалидами я никогда не ходила. Пиф-Паф — такая лапочка — взял меня на работу, сказав, что я идеально подхожу на эту роль чисто внешне. И еще мне довелось однажды сыграть сестру милосердия. В фильме «Белые халаты». Вы его видели?

Я признался, что нет.

— Да и потом, дружочек, далеко не все, кто к нам приходит, — настоящие больные. Более того, здесь у нас их, пожалуй, вообще нет.

Она нисколько не заблуждалась: большую часть наших пациентов составляли престарелые джентльмены, озабоченные тем, нельзя ли получить более крупную страховку, молодые джентльмены, озабоченные тем, не подцепили ли они неприятную заразу, и молодые женщины, озабоченные тем, не беременны ли они. Любого посетителя с малейшим подозрением на более серьезную хворь тут же отправляли на Оксфорд-стрит в клинику, врачи которой охотно сотрудничали с Поттер-Фиппсом, или Пиф-Пафом, как почему-то окрестили его подчиненные. Это был высококлассный вариант травмпункта в больнице Святого Суизина; впрочем, имея в своем распоряжении три «роллс-ройса», можно было без особой головной боли работать даже с доктором Хоккетом.

Пиф-Паф был всеобщим любимцем, и очень скоро в числе его почитателей оказался и я. Врач он был Божьей милостью, причем уникальная особенность его дара заключалась в том, что он с первого взгляда определял, нуждается пациент в настоящей медицинской помощи или нет. Однако он оказался и не менее одаренным бизнесменом, вежливо-изысканная болтовня которого на финансовые темы неизменно приводила к тому, что пациенты давали ему больше, сами довольствуясь при этом меньшим. Омрачал наше общее благополучие лишь допотопный электрокардиограф, служивший постоянным яблоком раздора между Пиф-Пафом-врачом и Пиф-Пафом-бизнесменом. Дело в том, что Поттер-Фиппс прекрасно сознавал ценность этого прибора, который с диагностической точки зрения был почти бесполезен, однако наш доктор умел считать деньги, и сама мысль о том, что такая золотая жила пропадает, претила ему. Вот почему всякий раз, как Пиф-Паф отправлялся посетить того или иного пациента, древняя махина следовала за ним по пятам в отдельном «роллс-ройсе».

После случая с герцогскими мозолями мне лишь раз довелось видеть Пиф-Пафа встревоженным — в то утро, когда он вернулся из квартиры газетного магната, которого хватил удар прямо в ванне.

— Ф-фу, еле успел, — пробормотал Пиф-Паф, отдуваясь и мотая головой. — Еще какая-то минута — и все.

— Как, неужели вам удалось его спасти? — изумился я.

— Нет, он умер, разумеется. Но еще чуть-чуть дышал, когда я электрокардиограф доставил.

Нашими самыми постоянными, да и прибыльными пациентами были женщины-невротички; их ряды насчитывали несколько дюжин, и все они были по уши влюблены в доктора Поттер-Фиппса. Частенько днем он вел с ними бесконечные телефонные разговоры, утешал, увещевал и успокаивал, а вечерами то одна, то другая появлялась у нашего парадного, разодетая, как живая реклама Картье.

— Разумеется, они в меня влюблены, дружок, — как-то раз признался мне Пиф-Паф. — Честно говоря, это единственное, что удерживает некоторых из них от суицида. А что тут такого?