Закат Аргоса - Энтони Варенберг

— Может, я начинаю сходить с ума? — вслух сказал лэрд, раздраженно пожимая плечами.

Кем бы ни являлся неизвестный, если только он действительно существовал, так быстро уйти он мог едва ли. Но Ринальд готов был поклясться, что совершенно отчетливо слышал стук! Разве лишь он ошибся относительно источника звука? Но откуда тот еще мог исходить? Помещения, в которых расположились аквилонцы, находились в средней части дворца, непосредственно под той самой оранжереей, из которой почти не вылезал Треворус. С обеих сторон от комнаты Ринальда были почти такие же апартаменты, где сейчас десятью сон видели двое черных гвардейцев, Ролло и Рестан — уж эти-то молодцы бессонницей точно не страдают, тут хоть стадо слонов пробеги, если они не несут службу и могут позволить себе расслабиться, не услышат ни шороха…

Да что ему дался этот стук?!..

Ринальд всё-таки прошелся по коридору в поисках, возможно, какой-нибудь неглубокой ниши, вжавшись в которую, некто (или нечто?) мог какое-то время оставаться незамеченным, однако ничего похожего не обнаружил. Он уже собрался вернуться к себе, когда всё крыло дворца огласилось встревоженными криками. Молодой Морганн, оруженосец Конана, звал на помощь. Ринальд немедленно бросился на его голос, спустя несколько мгновений к нему присоединились остальные спутники аквилонского короля. Морганн, сбиваясь, говорил, что, как и положено, стоял на посту у дверей королевских покоев и вошел внутрь, когда Конан позвал его — но это было и всё, что киммериец успел сделать. Морганн обнаружил его лежащим не в постели, а на полу, и при том без чувств, точно мертвого. В том же состоянии Конан находился и сейчас — вероятно, почувствовав, что с ним что-то неладно, он попытался встать прежде, чем потерял сознание. Паллантид склонился над ним, коснувшись пальцами трепещущей на шее правителя Аквилонии жилке, облегченно произнес:

— Король жив.

— Пропустите меня! Откройте окна!

Удивительно, с какой завидной силой и проворством маленькая Лю Шен, расталкивая бестолково столпившихся мужчин, рвалась к своему господину. И они уважительно расступились перед ней, зная, что если кто и может сейчас принести пользы больше всех остальных, вместе взятых, так это именно кхитаянка. Ей, однако, ничего не пришлось делать: едва лишь в помещение ворвался поток холодного воздуха, Конан пошевелился, открыл глаза и сел, встряхивая головой.

— Что за ерунда? Что происходит? — спросил он.

— Не двигайся, господин, — Лю Шен не просила и не советовала — она требовала. — А вы, кто-нибудь, поднимите его и положите на постель, а не стоите, как стадо баранов!

Паллантид и Морганн исполнили приказание девушки, хотя Конан тут же заявил, что он сам вполне способен встать и ни в чьей помощи для этого не нуждается.

— Нуждаешься, — возразила Лю Шен. — Не надо со мной спорить, господин. У кого-нибудь здесь достанет ума принести воды?..

Воины подчинились ей даже, когда Лю Шен попросила их выйти и оставить Конана с нею вдвоем.

— Что произошло, господин? — опросила она, глядя на него встревоженно и нежно, — Расскажи мне.

— Ну… я не знаю. Мне снился какой-то дурацкий сон, будто я сражаюсь с неким не то человеком, не то чудовищем, я видел только силуэт, но не различал лица. Потом он вцепился мне в горло и стал душить… хотя нет, сначала он, или оно, прижал меня к земле так, что я не мог даже пошевелиться, а затем… я проснулся оттого, что мне было нечем дышать, но оно… это… Как будто не исчезло. Я хотел позвать Морганна, но не успел.

— Ты позвал его, — возразила Лю Шен.

— Да? Я не помню, — Конан всё еще ощущал непривычную слабость, и это его раздражало. — Но всё это просто ерунда, со мной всё нормально.

— Не совсем, — сказала кхитаянка.

Она прекрасно понимала, что происходит в душе Конана. Такие люди, привыкшие чувствовать и осознавать свою силу и мощь, испытывают почти детский страх и растерянность, обнаружив, что тоже уязвимы и смертны. Если бы киммериец был ранен в битве, всё было бы иначе — боль от ран он знал и умел терпеть. Но такая нелепость, как обморок — разве пристало мужчине терять сознание, точно какой-то бабе? Да еще его люди оказались свидетелями этой неизвестно откуда взявшейся слабости! Было от чего испытывать досаду. Девушка успокаивающе прижала свою маленькую прохладную ладонь к щеке киммерийца. Сейчас он был для нее не королем и господином, а человеком, нуждающимся в поддержке и утешении.

— Тебе надо отдохнуть, господин, — произнесла она

— Это проклятый дворец, — проворчал Конан. — Тут точно какое-то колдовство, я это чувствую!

Лю Шен слышала, как быстро и неровно бьется его сердце, и догадывалась, что гиганту-северянину гораздо хуже, чем он пытается показать. Насчет колдовства она сомневалась, скорее всего, причина такого его состояния — то, что он всю жизнь провел в непрерывной бешеной скачке, не зная никаких передышек. Рано или поздно собственное тело вполне могло предать его. Но как скажешь об этом человеку, упрямо отказывающемуся признавать, что ему уже не двадцать и не тридцать зим?

— Позови Ринальда, — сказал киммериец. — Сейчас.

— Да, конечно, если ты этого хочешь, господин.

— Лю Шен? Ты можешь назвать меня по имени?

— Разумеется, Конан, — легко ответила девушка, сама удивившись, как это у нее получилось. — Лэрд сейчас придет.

Он и не уходил, впрочем, как и остальные, стоя по другую сторону двери, словно в ожидании приговора. Стоило Лю Шен появиться, аквилонцы окружили ее.

— Что с королем? Ты знаешь?.. Ему ничего не нужно?..

Молчал один только Ринальд, снова отчетливо вспомнив своего отца. И как лэрд Руфус однажды просто упал, коротко вскрикнув, и больше не поднялся. Да, Ринальд молчал и вообще держался чуть в стороне от остальных, но по его напряженному серому лицу Лю Шен сразу поняла, насколько он встревожен.

— Ему нужно, чтобы вы оставили его в покое и перестали толкаться на пороге и говорить все разом, — произнесла Лю Шен. — Расходитесь и ничего не бойтесь. Господину уже лучше. Лэрд Ринальд, король звал тебя.

Рыцарь вошел и почтительно остановился перед Конаном.

— Сядь, — махнул тот рукой. — И послушай… вот, ты бы это, не обижался на меня, что ли. Ну, я погорячился, да. Сам знаю.

Конан, который в чем-то раскаивается — на это стоило посмотреть, другого такого случая и во всю жизнь могло не представиться!

— Право суверена… — начал было Ринальд.

— Иди ты с этим правом. Я унизил тебя ужасно, публично, да еще и несправедливо. Простить этого не могу ни себе, ни Треворусу. Ладно бы просто кулаком по морде съездил, а то ведь… я был рабом и знаю, каково это — терпеть унижения прилюдно.