Пикассо и его женщины - Сергей Юрьевич Нечаев

механика»: синий комбинезон, хлопчатобумажную рубаху (белую в красный горошек, всего за полтора франка купленную на рынке Сен-Пьер), красный кожаный пояс и испанские сандалии на веревочной подошве.

Новоявленная мадам Пикассо, напротив, желала не только иметь респектабельный дом, но и выглядеть респектабельно. А вот Пикассо все это было абсолютно чуждо. Именно поэтому-то между ними «почти сразу же начались нелады», как утверждает Франсуаза Жило. Ольга стремилась к светской жизни в Париже и мечтала о высшем обществе. Ей нравились обеды в дорогих ресторанах и балы, которые устраивала парижская знать. Кстати, в Париже ей нравилось все. Люди, атмосфера, театры, восхитительный круговорот светской жизни — все приводило Ольгу в восторг. И ее можно понять. Во всяком случае, каждый, кто хоть раз бывал в Париже, кто дышал его воздухом, с готовностью разделит ее восторги.

* * *

Идя на поводу у дамы своего сердца, Пикассо тоже попытался стать светским человеком… Под влиянием Ольги он начал одеваться респектабельнее и дороже. Он даже выглядеть стал свежее, словно помолодев лет на десять, однако деньги он все равно предпочитал тратить не на «все эти глупости», а на приобретение каких-нибудь экзотических вещей, которые так возбуждали его воображение.

Кстати, об экзотических вещах. Собирать их Пикассо начал еще в монмартрский период своей жизни. Эти старые вещи сопровождали его всю жизнь, вызывая возмущение сначала Фернанды Оливье, потом Ольги, а потом и тех, кто ее сменил. Его жилище было завалено какими-то коврами разной величины, нелепыми музыкальными инструментами, на которых он не умел играть, бутылками всевозможных форм и цветов, коробочками из ракушек и т. д. Короче говоря, тем, что, с точки зрения нормального человека, было обыкновенным хламом.

Ольга как могла боролась с этим. Порой ей даже сопутствовал успех, но потом все быстро возвращалось к первоначальному состоянию. Единственное, в чем она преуспела, так это в том, что ей удалось отдалить от художника его старых богемных друзей. По словам биографа Пикассо Пьера Кабанна, прошлое мужа так смущало ее, что она «прогнала прочь всех его старых друзей». Прогнала? Это, наверное, не то слово, которое следовало бы употреблять в отношении всегда воспитанной и деликатной Ольги. Скорее, старые друзья Пикассо как-то сами «рассосались»: кто-то умер, кто-то уехал из Парижа…

Ну а о своем прошлом Ольга, казалось, уже давно забыла, словно она и не танцевала на сцене лучших театров мира. Удивительно, но тем же путем в свое время проходила и прекрасная Фернанда…

Иногда Пикассо даже приходили в голову мысли о том, что все женщины безумно однообразны. Вот, например, та же Фернанда: когда у него появились первые деньги, она тоже загорелась страстью к респектабельности и мигом стала изображать из себя «настоящую буржуазку».

Впрочем, любые сравнения Фернанды и Ольги неправомочны. Ведь первая лишь играла роль светской дамы: назначала дни приемов, на которые никто не приходил, так как все и так виделись накануне, наняла прислугу, которой нечего было делать… А вот Ольга не пыталась быть респектабельной — она ею была. Ее запросы были не экстравагантные, как у Фернанды, а естественно изысканные и аристократические. У нее был отличный вкус, который не формируется за пять минут. Если для Фернанды, как шутили хорошо знавшие ее люди, войти во вкус было гораздо легче, чем потом из него выйти, то вкус Ольги — это была выработанная с детства способность оценить, не пробуя.

* * *

Вскоре после свадьбы молодожены сели в поезд и отбыли на дорогой курорт в Биарриц, что на юго-западе Франции, всего в нескольких десятках километров от границы родной Пикассо Испании, к ласковому солнцу, к апельсиновым деревьям и золотому песку. Там они поселились в роскошной вилле одной экзальтированной богачки по имени Эжени Эразуриц. Это было поистине райское место у самого синего моря.

Эта привычка отдыхать на море потом прочно войдет в жизнь Пикассо и Ольги. Характер их взаимоотношений успеет не раз измениться, они поменяют юго-западное побережье Франции на юго-восточное, Атлантику — на Средиземноморье, но даже много лет спустя, уже живя раздельно, они останутся верны ласковому солнцу, песчаным пляжам и красивым виллам, т. е. всему, что было особенно притягательно после ужасов выпавших на их долю двух мировых войн.

Счастливые и загоревшие, они вернулись в Париж в конце сентября 1918 года. А потом, до ноября, в их жизни не происходило ничего примечательного.

* * *

9 ноября 1918 года умер Гийом Аполлинер. Как мы уже говорили, находясь на фронте, он был ранен в голову и в мае перенес трепанацию черепа. Это добило его окончательно. Ослабев, он умер от банального гриппа, и его похоронили на кладбище Пер-Лашез. Он добился своего, получив долгожданное французское гражданство, но за это ему пришлось заплатить своей жизнью. Это печальное известие застало Пикассо врасплох. Они были друзьями. В свое время Монмартр на долгие годы собрал воедино «Триумвират», как называли современники Пикассо, Аполлинера и Макса Жакоба. Последний был старше всех: он родился в Кемпере в 1876 году, происходил из семьи немецких евреев, переселившихся в начале XIX века из Саарбрюккена в Бретань. Но в 1915 году вдруг «увидел» на стене своей комнаты тень Христа и стал ярым католиком, а потом вообще перебрался жить в бенедиктинский монастырь Сен-Бенуа-сюр-Луар[9].

А теперь не стало и Аполлинера… Поэт Жан Кокто, пришедший на похороны Аполлинера, впоследствии написал:

«Красота его была столь лучезарна, что казалось, мы видим молодого Вергилия. Смерть в одеянии Данте увела его за руку, как ребенка».

Через несколько лет так называемый комитет друзей Аполлинера принял решение воздвигнуть ему памятник, и его представители явились к Пикассо с заявлением, что именно тот должен его сделать. Ответ Пикассо был категоричен: он одобряет этот план, но требует для себя полной свободы. Члены комитета принялись спорить, но Пикассо оставался непреклонен: «Либо я делаю эту работу по-своему, либо поручайте ее кому-то другому».

Очевидно, что даже в таком деликатном деле Пикассо интересовала прежде всего проблема создания абстрактной скульптуры. Но люди хотели видеть обычный скульптурный портрет Аполлинера, и идеи Пикассо им не нравились. Более того, памятник предполагалось воздвигнуть на перекрестке бульвара Сен-Жермен и улицы дю Бак, где уже стояла статуя в память о человеке, придумавшем телеграф. Естественно, намерение снести ее ради чего-то малопонятного грозило превратить комитет