Пасодобль — танец парный - Ирина Кисельгоф

Мой муж напоминал образы Модильяни. На работы Модильяни надо смотреть сквозь узкий дверной глазок. Тогда можно увидеть типичный прищур глаз, бантик губ, близко рассаженные у носа чечевицы глаз, монгольский тип лица, вырубленный тесак носа или что-то еще, что придавало модели узнаваемость. Все остальное — были цветные плоскости и линии, стирающие своими знаками личность персонажа. Художник играл со своими героями в кошки-мышки. Умышленно или нет. Теперь никому не узнать.

Мой муж был интроверт в золоченом багете. В патине его зеркала ничего не стоило искать, следовало любоваться багетом, разгадывая его завитушки. Если, конечно, он желал подсказать направление, куда двигаться дальше.

Он понял, что я остаюсь, хотя я еще ничего не сказала. Он заключил меня в объятия в прямом смысле слова. Прижал к стене, сковал коробочкой из своих рук и ног. Он рассыпал свои поцелуи, сначала чуть касаясь, потом бешено и требовательно. От дроби до артиллерийских снарядов. Они влетали в меня, продираясь сквозь его дыхание. Один из них попал в цель, и я размякла. Снова расклеилась. Расколотила вдребезги свои принципы. Растоптала свою решимость. Сама захотела.

Он отнес меня в кровать, и мы любили друг друга, как прежде. В сказочной и далекой стране.

Глава 10

Утром я проснулась в шесть и взглянула на мужа. Он спал безмятежно, как дитя. Я почувствовала раздражение. Такое сильное, что захотелось его ударить. До крови. Я сцепила руки в замок, чтобы совладать с собой.

Я поступилась своими принципами ради самовлюбленной, озабоченной чурки? Его не было за неделю до родов, и он приехал через три недели после них. Я сто раз могла умереть и воскреснуть за это время. Он позвонил всего три раза за весь месяц, дабы узнать, не померла ли я. Вдруг повезет? Он сэкономил на свадебном подарке. Он забыл о ребенке, но не забыл о своих металлических, круглых игрушках. У меня был сногсшибательный муж! Ни у кого из всех знакомых мне женщин таких мужей не было. Их мужья хотя бы исполняли роль отца и мужа. Кто-то лучше, кто-то хуже. В зависимости от таланта. Мой муж не затруднялся. Зачем? Он был небожитель.

Я поняла маразматика Ницше с его дурацкой загадкой — «Если узы не рвутся сами, разгрызи их зубами». Моего мужа родил его отец, но у моего мужа не было зубов, чтобы перегрызть пуповину. Напротив, он пуповину холил и лелеял. Пересматривал каждый день. Таращил глаза каждый божий вечер на искусственных блестящих младенцев, запеленатых в кармашки из грубой ткани. Где близняшки Микки и Рурк? Не позвонить ли им? Они заполнят пустующую нишу в его половой жизни. И он наконец оставит меня в покое!

Я ушла на кухню готовить и завтрак, и обед, и ужин. Не стоит сразу открывать карты, надо поводить за нос, помучить противника.

Он коснулся губами моей шеи и сразу уселся за стол. Хотел есть. Очень!

— Давай я сам буду готовить. У меня это неплохо получается, — предложил он, сидя за кухонным столом. Он так этого хотел, что убрался подальше от плиты.

Вот тебе новость! А где ты раньше был со своими умениями? Я чуть не рассмеялась.

— Давай, — не поворачиваясь, согласилась я.

У моего мужа было отличное настроение. На зависть. К чему помнить и портить себе настроение? Что было, то было. Быльем поросло. Устаканилось, утряслось, утрамбовалось. Да здравствует новая старая жизнь!

— Может, пойдем куда-нибудь?

— А как же Маришка?

— Возьмем с собой.

— В толпу?!!

— Можно без толпы. — У него вдруг стал виноватый вид. — А что ты хочешь?

— У меня нет хотений, есть обязанности, — вежливо сказала я.

— Давай их переформатируем? — он смущенно и просительно засмеялся. — Мне в понедельник на работу. Я помогу. Скажи, что надо.

— Сам не сумеешь. Объяснять долго, — телеграфом откликнулась я.

— И что ты предлагаешь? — он резко вскинул голову.

— Я обойдусь одна. Как привыкла. А ты пойди погуляй.

— Что ты хочешь этим сказать? — Трепетная лань закипала гневом.

— Ничего особенного. Тебе нужен свежий воздух, — без улыбки сказала я. — Ты так привык. Забыл?

— Начинаешь заново? — тихо спросил он. — Я женился на сварливой ведьме?

— Спасибо, — я отвернулась к плите.

На столе была гора овощей. Мой муж, любящий готовить, не коснулся ни одного из них. Хотя бы просто чтобы почистить. Небожитель ждал персональных указаний! Я сцепила зубы изо всех сил. Мама мне помогала, пока его не было. Сейчас он явился, я осталась один на один с небожителем и со своей нелепой семейной жизнью. Мне хотелось плакать, а плакать было нельзя. Слезы — это признак слабости. Слезы только для близких, кто сможет понять.

Я услышала, как он рассмеялся за моей спиной. Весело. Беззаботно.

— В двадцать четыре — женятся дураки, а в двадцать пять — детей заводят только идиоты!

— Детей не заводят, — без выражения сказала я.

Хорошо, что я не заплакала. Было бы глупо и унизительно. И совсем никчемно. Для людей типа моего мужа это было — фу!

Он хлопнул дверью, я осталась наедине с горой овощей. И зарыдала в голос. До судорог.

Я побросала в сумку вещи как попало. Самое необходимое. Взяла Маришку, закрыла дверь и ушла, не оглянувшись. В свой настоящий дом.

— Мама, как вы с папой умудряетесь любить друг друга столько лет?

— Я умудряюсь ему уступать.

— Это другое. Он тебя не бросал.

— Зато я ненавижу его дальние походы, охоту и нелепых, случайных друзей, которых он привозит со всех краев света.

— О чем ты? — разозлилась я. — Детей заводят идиоты?! Забывают жен в роддоме дураки?

Мама помолчала и наконец решилась. Я знаю, как и когда она говорит самое трудное для нее. Она вдыхает воздух, как перед прыжком в ледяную воду. Мы с папой не такие. Мой отец кремень, я больше похожа на него. Мне повезло.

— Я знаю. Я не должна тебе говорить. — Голос мамы задрожал. — Я его не переношу. Ни под каким видом. Ушел, и слава богу! Забирай все вещи — и домой. Насовсем. Немедленно! Без глупостей!

— Хорошо, — я давно уже согласилась.

Просто ждала этого момента. Ждала, что мне это предложат еще раз. Глупо менять решение, на котором настаивал сам. Глупо и в Африке глупо.

Мама меня расцеловала. Она была так рада.

— Сейчас позвоню отцу, мы все заберем. Сегодня же. Сами. Ты можешь и не приходить.

— Мам, ну что ты? Я маленькая, что ли? — рассмеялась я. — С вами мне будет спокойнее. Я за вами как за каменной стеной.

— Собирайся, поедем. Я помогу тебе с вещами. Вдвоем быстрее сложим. Папа подъедет и заберет.

Мы вышли из квартиры моих родителей и столкнулись с моим мужем лицом к лицу. Мама отступила в сторону, как от ядовитой гадины. Он улыбнулся нам. Жалко. Нас было больше. Мы были сплоченной толпой, он — одиночкой.

— Таня. Я прошу тебя. Поедем домой.

— Зачем?

Он мялся, ему было неловко перед моей мамой. А она не уходила. Матери не бросают своих детенышей. Никогда. Она просто молчала. Иногда молчание красноречивей всяких слов.

— Я люблю тебя, — тихо сказал он.

Он покраснел до корней волос. Впервые. Ему было стыдно за себя. Он произнес то, чему его не учили. Стыдно за то, что признался в присутствии посторонних. Стыдно за то, чего не было. Его мучила, терзала, изводила гордыня.

Он опустил голову, и, не зная, куда девать свои руки, заложил их за спину. Мама отступила назад.

— Я пойду домой, — сказала она. — Вы сами справитесь.

Она смотрела мне в лицо умоляюще. Что она хотела сказать? Впрочем, это было неважно. Игра становилась интереснее.

— Тащи коляску, — велела я мужу.

Он нес коляску, спрашивал, не дует ли на нас в машине, открывал и закрывал двери… Был предупредителен, как никогда. А я вспоминала наши любовные игры в сказочной земле. Жестокие игры. Для кого-то ничего особенного, а для любящих друг друга людей — жесть.

Я уложила Маришку в манеж и обернулась.

— Зачем ты на мне женился?

Мне действительно было интересно. Моему мужу была нужна бесплатная кухарка с поломойкой? Бесплатный секс? Бесплатная сиделка? Любимых жен ради железяк не бросают. Это каждый понимает.

— Я же сказал, — он отвернулся.

— Почему ты всегда отворачиваешься? Боишься, прочитаю правду в глазах?

Он повернул ко мне лицо. Я ничего не могла прочесть в его глазах. Я не знала их языка.

— Что я должен сделать, чтобы ты меня простила? — спросил он.

— Встань на колени!

— Значит, тогда простишь?

— Прощу.

Он помедлил и встал на колени. Передо мной. Тяжко и трудно. Как хозяин.

— Довольна? — он поднял голову.

Его глаза сузились, вонзившись в меня частоколом ресниц. Он был унижен и озлоблен.

— Нет. Не довольна. Форма не соответствует содержанию.

— Так будет всегда?

— Почему? У тебя есть варианты. Я желаю тебе все, что твоя душа пожелает.

Он внимательно и пристально изучал паркет. Его ладони были расплющены на коленях тяжестью его тела.