Невезучая - Любовь Рябикина

С самого раннего детства девчонка видела рядом только «бабу Матрену» и не знала других родственников. Даже перед смертью бабушка не сказала, кем были ее родители и что с ними случилось. Иногда девушке казалось, что она и сама ничего о них толком не знала. Оксана знала только одно — ее мать была дочерью бабушки Матрены. Пыталась расспрашивать, но старушка начинала сердиться:

— Тебе меня мало? Я что, не стараюсь дать тебе образование или ты ходишь одетой хуже всех? Чего тебе не хватает? Скажи, я куплю…

Оксанка сразу прижималась к ней. Обнимала за шею. Целовала морщинистое лицо и долго после этого не решалась снова задать интересующий ее вопрос. В деревне о происхождении девочки тоже никто и ничего не знал.

Только после смерти бабушки, из старых, спрятанных за иконы бумаг, Зиновьева узнала, что оба ее непутевых родителя были известными ворами-рецидивистами и что родилась она в тюрьме. Бабушка забрала ее в месячном возрасте из тюремной больницы и с тех пор заботилась о внучке. Прочитанное удивило ее. Особенно отказная матери от новорожденной дочери…

За всю Оксанкину жизнь ни мать, ни отец не подали о себе весточки. Узнав свое происхождение, она теперь подозревала, что бабушка считала их умершими и по этой причине не хотела говорить правду. Такой исход был вполне закономерен, особенно если взять в расчет их бурную жизнь.

Зиновьевой в голову никогда не приходило до смерти бабушки, что от ребенка может отказаться родная мать. Но даже узнав об этом из пожелтевшей бумаги, Зиновьева не хотела думать плохо о родителях. Как ни странно, никакой грусти мысли о смерти родителей у нее не вызывали, ведь она их не знала. Зато смерть бабушки больно ударила по сердцу и до сих пор, вспоминая ее, Оксанка начинала плакать. Первые три месяца после ее кончины она вообще чувствовала себя потерянной.

За год до своей смерти, бабушка Матрена каким-то образом сумела выхлопотать для внучки-сироты, к тому времени получившей профессию библиотекаря, однокомнатную квартиру в Москве. И хоть была она маленькой, но зато своей и платить за «угол» девушке теперь не приходилось. Оксана могла делать дома, что ей хочется, а не придерживаться чужих правил….

Зиновьева разожгла не большой костер. Не потроша и не чистя, лишь тщательно промыв сверху, обсыпала рыбу крупной солью, а затем обмазала щуренка глиной. Когда валежник прогорел, палкой сдвинула угли в сторону и старой обрубленной лопатой вырыла небольшую ямку. В нее положила щуренка. Закопала рыбу и придвинула яркие угли на это место.

Вернулась в дом, с удовольствием ступая босыми ногами по домотканым полосатым дорожкам. Оксана чуть грустно улыбалась. Собрала белье. Захватив полотенце, направилась в баню.

Не торопясь, разделась в предбаннике. Расплела косу и нырнула в душное тепло. Плеснула на каменку заранее приготовленного настоя из трав — так всегда делала бабушка. Душистый пар заполнил тесное помещение густым туманом. Девушка окатилась теплой водой и забралась на высокую скамейку-кутник. Легла, всей грудью вдыхая густой банный дух.

Минут через десять, слегка свесившись с полка, достала расслабленной рукой запаренный в тазике веник и с удовольствием принялась хлестать себя по распаренному стройному телу. Вскоре ее светлая кожа порозовела. Никакой душ и никакая сауна никогда не заменят обычную русскую баню из сосновых толстых бревен с ее неповторимым ароматом.

Через час, не боясь что кто-либо сможет ее увидеть в этой глухомани, она выскочила из бани и голышом побежала к озеру. Плюхнулась в прохладную воду, радостно охнув. После горячей бани озерная вода показалась холодной, но приятной. Тело, казалось, «вздохнуло».

Оксана долго плавала и ныряла. Ей было безумно хорошо в эти минуты. С распущенными длинными волосами она была похожа на русалку. Длинные пряди струились за ней по воде. Не хватало лишь венка из лилий на голове да серебристого чешуйчатого хвоста вместо ног.

Снова вернулась в баню. Парилась еще около часа. Старательно вымылась и расчесалась. По привычке заплела мокрые волосы в косу. Так она делала еще при бабушке: на другой день распущенные волосы лежали красивыми волнами по плечам. В детстве ей это очень нравилось…

Она кружилась по горнице с распущенными волосами и смеялась. Или старалась выскочить на улицу, чтобы соседские девчонки увидели, какая она красивая с волнистыми волосами. Танька и Верка Сорокины были ее вечными противниками. Обе сестры не упускали случая обозвать ее «детдомовкой» и страшно завидовали тому, что все мальчишки в деревне являются ее друзьями. Бабушка, шутя, грозила пальцем:

— Добегаешься с не покрытой головой! Водяной увидит твои волосы и утащит в воду. Сделает русалкой. Он любит тех, у кого волосы длинные. Что я без тебя делать буду на старости лет? Кто за мной ухаживать будет?

Девочка верила в эти страсти. Быстро заплетала косичку и повязывала детскую косыночку…

Оксанка погрузилась в воспоминания. В эти минуты ей казалось, что она вернулась в детство. И вот сейчас войдет бабушка и повяжет на ее голову белый простенький платочек — «чтоб жарой по голове не стукнуло и волосы на солнце не выгорали». Погладит по голове сморщенной ладошкой и скажет:

— Расти умницей!

От воспоминаний на глазах появились слезы и потекли двумя тоненькими струйками по щекам. Она вышла в предбанник и вздохнула. Не обтираясь и полностью забыв про полотенце, накинула на голое тело короткий ситцевый халатик. Вышла на улицу.

Немного посидела на скамейке рядом с баней, привалившись к стене и вытянув ноги. Так они отдыхали с бабушкой после бани всегда, даже зимой.

Глаза заметили след от автомобильных колес на траве. Вспомнился Анисимов. Его глаза и загорелая кожа. Сердце при этом воспоминании застучало быстрее. Грусть отпустила. Оксана радостно оглядела окрестности и не известно чему улыбнулась. Тихо прошептала:

— Бабушка, я уже не одна. Кажется, я полюбила, как ты и предсказывала…

Солнце медленно клонилось к закату, все ниже спускаясь к верхушкам деревьев на другой стороне озера. Его последние лучи путались в камышах и прибрежном кустарнике. Темные ажурные тени лежали на траве. Ровная поверхность воды отсвечивала багровыми и алыми оттенками, временами нестерпимо сверкая в тех местах, где «играла» рыба и появлялась рябь. Ровные стволы сосен на небольшом пригорке, сразу за деревней, выглядели отлитыми из золота.

Тишину и покой нарушал лягушачий хор и звонкое теньканье синиц-лазоревок, прыгавших по прибрежным деревьям и кустам. Земноводные «пели» довольно стройно. Все новые и новые голоса подключались к хору, не выделяясь и не портя идиллии. И вдруг эти ровные «голоса» нарушило басовитое: