Новый Мир ( № 6 2005) - Новый Мир Новый Мир

— А вот Синана вашего я знаю. — Он вытянул ноги. — Видел мечети, осматривал. Гений, конечно, мастодонт. Но какой? Восточный! Этим и интересен. Человек не придумал ничего нового. Ничего! Ноль! Круг, квадрат, сколько можно? Геометрия пятого класса. Те же купола, только больше размером. Византийцы все это делали десять веков назад. И делали куда изящнее. Стильнее, как сказали бы сегодня. А он плевать хотел на изящество, на стиль. Это архитектор, у которого нет стиля. Стиль придумал шайтан, так он считал. Стиль — это все, что “не ритм”. Зачем гению стиль? Он же сектант, диссидент, хотя и придворный архитектор. Вот высший пилотаж! Чуть ли не второе лицо при дворе, а — сектант. Апологет ритма в малоподвижной империи. Вы заметили, что на его мечети можно смотреть бесконечно? не надоедает? Если дьявол в деталях, то Бог — в пропорциях этих деталей. В отношениях. Отсюда ритм, и гений его чувствует и пользует как хочет. Даже горбатый мостик у Синана и тот пульсирует, дрожит. Вот что любопытно. Все остальное бижутерия. Кстати, — тут он впервые посмотрел мне в глаза, — вы заметили, как они любят яркую бижутерию? Потому что бижутерия — это идея стиля, доведенная до абсурда. Какие у вас планы на завтра?

Я ответил, что завтра еду в город Маниса, чтобы перехватить Курбана, который повез образцы в Анкару. И что билеты на автобус уже куплены.

— Да, Курбан, Курбан. — Он как будто и не слышал моих слов. — Известный жучила. Ловкач, эрудит, умница. Его тут обожают и ненавидят, да. Обожают и ненавидят. Говорят, что он использовал восточную тему в карьерных целях. Превратил “национальную идею” в товар и впарил на Запад по хорошей цене. Но главное — не поделился! Вот что их больше всего бесит. Рассказал миру то, что знает каждая собака Стамбула. А деньги получил один. Идея индивидуального таланта в их головах просто не укладывается! Хотя образованные люди понимают, что благодаря Курбану в Турцию поехали туристы. Что американские фонды дают денег на реставрацию. Что Синана теперь знают все, кому не лень. — Он хитро покосился. — Если бы он потерпел фиаско, его бы уничтожили, растоптали. Свои же и растоптали. Но он выиграл, сорвал банк. Он знаменитость, мировая величина, профессор европейских университетов. И втайне они его обожают. Поносят — и любят. Их тешит мысль, что раз какой-то Курбан добился признания, значит, и они — могут. Значит, и они чего-то стоят.

— А они стоят?

— Курдам стрелковое, туркам бронетехнику — и все будет в порядке. Таково мое мнение.

Тот в углу, с Кораном, оглянулся, потупился.

— Шутка, дорогой мой. Шутка! Это великая нация, и у нее отличное будущее. Главное, поменьше меланхолии, поменьше ностальгии по былым временам. Не воротишь, и не надо, поехали дальше. И никаких европейских союзов! Это же мусульманская страна — вы даже не представляете насколько.

— А голые бабы по телевизору? В ортодоксальных странах женский пупок под запретом.

— Поймите, турки всю жизнь хотели казаться себе европейцами. Та же страсть к чужим декорациям, к обноскам. Только теперь это обноски с нашего плеча. Так что мы квиты. Парадокс в том, что стоит Европе подступить вплотную, наступает реакция, откат. Слишком близко не нужно. Костюм — пожалуйста. А вот участвовать в спектакле — тут извините, не надо. Поэтому ни одна добропорядочная мамаша не позволит своему сыну жениться на голой бабе из телевизора. Смотреть — смотри, но не приближайся. Вы знаете, что девяносто девять процентов молодоженов в Турции ложатся на брачное ложе девственниками? Странно слышать, правда? Но если это любовь, то остальное стерпится и приложится. А если нет, то зачем затевать брачные игры?

Я подумал о Бурджу. Эта девушка явно не попадала под статистику.

— Двойной стандарт! — угадывая мои мысли, продолжал он. — Отсюда все проблемы. И хочется, и колется. Но как усидеть на двух стульях? Остается делать вид, как будто ничего не было. Тут и начинается настоящее искусство.

Он замолчал, озадаченно оглядел меня: как будто впервые увидел.

— Ладно, — сказал вдруг ласково, заботливо. — Не берите в голову, что я вам рассказывал. Не думайте ни о ком. Ни о Курбане, ни о девушках. Может, он уже умер, этот ваш Курбан? А девушки сделали себе небольшую операцию и вышли замуж. Очень, кстати, распространенная хирургическая услуга на Востоке. После обрезания, конечно. Запомните главное: вас это не касается. Пишите книгу как бог на душу положит. Мне кажется, книги, если к ним прислушиваться, сами выводят автора на дорогу. Главное, доверяйте чутью, течению. Наберите побольше воздуха и ложитесь на воду.

Он проворно встал, отлепил штанины от ляжек. Я понял, что хочу спросить его о многом, но что именно? С отчаянием посмотрел в окошко.

В сотах голубело рассветное небо.

Не прощаясь, он вышел.

Зажав зеленые четки, я остался один.

60

................................................................................................................

61

Автобус, покачиваясь, шел и шел на запад, и солнце хлестало в лобовое стекло, опускаясь в каменные каппадокийские складки.

По телевизору гоняли кино про переселение душ, и турки оживленно обсуждали повороты сюжета: кто, куда, в кого. Раз в час стюард обносил пассажиров питьевой водой и печеньем, туалетной водой. И турки обильно брызгали на руки приторным лосьоном.

Машина огибала приземистые горы, трухлявые, как гнилой зуб, скалы. На склонах торчали каменные члены, увенчанные круглыми шляпками, — и бросали на песок недвусмысленные тени. Тут и там в желтых скалах чернели гнезда, ниши: все, что осталось от древних поселений.

Хетты? Лидийцы? Ликийцы? Персы?

Клинопись или греческий алфавит на стенках?

В проходных краях царства сменяются часто. Поди разбери, кто ютился в каменных люльках.

Солнце село, долины и холмы посинели, вытянулись. Над горой повис слабый месяц. Когда фильм кончился, машина сошла с шоссе и покрышки зашелестели по обочине. Приехали на станцию: харчевня, ночлег, сувенирная лавка. Все в пустыне, чем не караван-сарай? Да и сами автобусы в сумерках напоминали вьючных животных. Пыхтели, отфыркиваясь, у дебаркадера, пока местный парнишка натирал пыльные бока шампунем. И ласково шептал им что-то в обшивку.

Через пять минут объявили посадку. К мальчишке подошел мужик и толкнул в затылок. Мальчишка покорно, как собачка, отскочил. Мужик сложил швабру, аккуратно обернул в тряпицу и унес в дом.

Залезая по ступенькам, я украдкой похлопал мокрый бок автобуса: давай вывози.

И рука долго пахла шампунем.

Переваливаясь с боку на бок, автобус снова вышел в открытое пространство. Я достал четки, стал перебирать зеленые зерна. Тридцать три штуки, мелкая моторика. Чувствуешь уверенность, меру. И пейзажи, и луна, все становится каким-то исполненным.

62

Отец всегда хотел, чтобы я занимался рисунком. Но когда мы остались одни, мать отдала меня на скрипку. Твой дед, говорила она, играл на инструменте, у тебя получится.

И мне купили восьмушку.

Преподаватель, которого она отыскала, жил где-то в районе Теплого Стана. Раз в неделю я брал ненавистный футляр и ноты и садился на автобус, который вез меня через город.

Я занимался два года, но, вспоминая то время, вижу за окном: всегда зима, всегда темно. И тоска — хоть плачь.

В один из “музыкальных” вечеров я заснул и проехал остановку. И другие остановки проехал тоже. А когда очнулся, автобус уже стоял в гараже.

В полумраке спали “львовские” со вспученным задом. Высокие, как шкаф, “икарусы”. Щелястые скотовозы и лобастые “пазики” с тонированными стеклами в белых молниях трещин.

Я забирался в кабины, трогал рычаги, крутил необъятные баранки.

Но настоящее чудо находилось в углу ангара. Старинная белая машина, как заморское животное, стояла в отдельном вольере. А вокруг валялись измятые ведра и черные веники.

Когда я увидел ее, все вокруг сразу показалось нелепым, некрасивым. Кто придумал эти грязные стены? Эти автобусы? Зачем эти фартуки в пятнах? Верстаки?

Я потрогал хромированные крылья, в которых отражались лампы: след от пальца тут же испарился.

Красный кожаный верх, откинутый на багажник; похож на гармошку; на такой сосед играет по субботам на дворовой лавке.

Приступка для ног в огуречных пупырышках.

На радиаторе имя “Руссобалт”: красивое, непонятное.

Я заглянул внутрь. На заднем диване лежал плюшевый клубок. Это были рыжие щенки, три или четыре штуки. Крошечные, с черными носами. Они спали, и лапы у них во сне подрагивали.