Разочарование разбуженной девочки - Роузи Кукла

— Мурочка, ты мне так нравишься, ты такая лапочка, такая легкая, такая веселая. Мне с тобой так хорошо. Пойдем в другую комнату вместе, я хочу с тобой побыть. Пусть он полежит пока. Пошли?

Она хватается за прикормку и чуть ли не вприпрыжку пускается за мной, громко постукивая своими прозрачными туфлями на высоких каблуках.

В комнате я ее укладываю на спину. Она с удовольствием растягивается во весь рост. Тянет меня за собой. Ну, что же, думаю. Ради святого дела придется и мне порадеть. Главное ее сейчас сбить с толка. Пусть так и не поймет ничего до конца.

Ложусь рядом, и она сразу же лезет ко мне холодными костяшками пальцев за пазуху. Терплю ее лапанья. Про себя думаю, что пока они нечем он лапанья мужиков не отличаются. Но вот в ее движениях начинают пробиваться нотки все более похожие на чувства. Я уже с удовлетворением чувствую, как ее пальцы все нежнее и мягче крутят соски, осторожно сжимают и гладят сверху груди и это мне нравиться. Ну, пусть и на меня поработает. Может она и права, что я распалюсь и к его члену смогу прикасаться увереннее. Для придания ей уверенности касаюсь ее шеи. Приятно. Потом целую на границе волос. Еще приятнее. Она хорошо пахнет, свежестью и мытым телом. Чувствую, что она отходит, смягчается.

— Мурочка! Ну, покажи мне, как с этими штучками управляться. Я всю жизнь хотела посмотреть, как это делается.

Она недоверчиво смотрит и все еще находится в неведении. То ли я ее разъигрываю, то ли на самом деле такая дура. Не дожидаясь ее решения, тянусь к сумочке и осторожно, двумя пальцами вытягиваю эту штучку наружу. Осматриваю. Довольно увесистая штучка, но по форме и мелким деталям сверху очень напоминает самый настоящий мужской инструмент, только крупнее и вены рельефнее. На ощупь пластик или резина, не пойму, материал какой-то не знакомый. Спрашиваю ее и она, наконец-то, подключается и начинает пояснять. А потом вытаскивает из сумки резинку и, разорвав упаковку, ловко натягивает ее сверху. Пока все довольно эротично и не привычно. Она все делает, молча и с недовольным видом. Хотя и пытается скрыть свое настроение от меня.

— Мурочка. — Шепчу ей почти в самое ушко. — Прошу тебя, покажи.

— А ты помоги мне!

— Как? Как мне помочь тебе? Что я должна делать?

— Поласкай меня.

Видя мое замешательство, которое я невольно испытываю от ее наглости. А как же еще? Она воспринимает, как мою неопытность. Она улеглась на спину и уже эротично раскрывается. Мой взгляд невольно обращается туда, к ней. Она замечает мой интерес и спрашивает наивно.

— А тебе, что? Я и в самом деле понравилась?

— Ну, конечно! — Вру беззастенчиво.

— А, что больше всего? — Спрашивает и пальцами, прямо у меня на глазах начинает сильно растягивать свои, вовсе не малые, губки.

Я напрягаюсь, и она это заметила. Начинает глубже зарываться пальцами в свои складки, сильно оттягивать и натягивать ушки губок. Я вижу ее, все еще молодые, но уже отвисшие ткани, складочки, которые бесчисленными паутинками тянутся по всему ее лону и рельефную конфигурацию, которая сверху разделяя половинки ее больших губ, скрывает под складками кожи приметный валик, напоминающий мне о самом чувствительном месте и моего тела, тоже. Меня увлекает это созерцание, и я с трудом отрываюсь. Вот же, черт! Я опять увлекаюсь. Надо заставить себя делать то, что задумала. Твержу себе установку и уже в ней сама же и сомневаюсь.

— Ты, знаешь. — Вдруг дрогнувшим и низким голосом говорю я, волнуясь.

— Мне больше всего нравится в тебе. — Тяну паузу, соображая. — Сама твоя суть. Вид тебя, словно мальчика. — Это уже лишнее, но оно вырывается у меня.

— Тебе нравятся мальчики? — Пытается понять меня. — Маленькие мальчики? — Спрашивает с беспокойством и явной тревогой.

— Ну, ты скажешь! Да, нет же. Девочки, словно мальчики. С маленькими, а лучше всего, это вовсе без грудные.

— Тебе такие нравятся. — Топорщит свою грудную клетку.

— Да! Именно такие.

Она явно удовлетворена моим признанием. И я, желая ее подбодрить, прикладываю свою ладошку к ее недоразвитой и тощей груди. Пальцами нахожу, осторожно и нежно сжимаю сосок. Собственно это не сосок, как скажем у меня или у какой-то другой женщины, нет. Это просто мальчишеский значок на ее женском теле.

— Тебе тяжело будет ребенка кормить. Не за что ухватиться. — Говорю ей со знанием акушерского учебника. — Над ним тебе надо поработать, как следует. Обязательно вытянуть.

— А ты, что? Думаешь, у меня будет ребенок?

— Не просто думаю, уверенна.

Она лежит и соображает. Конечно, думаю, тебе такая мысль может, и не приходила никогда. Нет, может и приходила, но вместе с волнением о залете. Подумай, подумай. Тебе будет полезнее поразмышлять об этом. И пока я обдумываю все, что связано с этим она, приподнявшись на локтях, говорит мне, очень взволнованно об этом.

Говорит, что в двенадцать лет залетела. А с одиннадцать лет безотказно, все давала и давала. Так ей нравилось этим заниматься. А потом боялась родным сказать. Пока сообразила, живот стал расти. Все стали ее толстушкой звать и даже мать. И только когда она к бабке своей, в соседнюю деревню, одна и через лес, ночью пришла, то та сразу же обо всем догадалась. Она умоляла ее и та, пощадила. Потом они в дальней деревне вместе с ней, к ее бывшей подруге, повитухе, на аборт поехали. А та все ахала и охала. Как же так, говорила, ведь же внучка дитя, еще совсем, а уже на аборт. Сделала все, что могла, а насчет детей в дальнейшем смолчала и ничего не сказала. Отнекалась. Мол, не знаю, не знаю. Как бог рассудит. Это потом уже, когда она к бабке своей, пред самой ее смертью приехала попрощаться, та ей и сказала, что детей у нее больше не будет. Это, говорит, за грехи твои, беспутные, бог тебя наказывает. Так, что Мурка говорит, я и резинками то пользуюсь от инфекции или болезней, а не по их прямому предназначению. Пока она рассказывала, я все время думала об этой ее истории. А сколько таких малолетних давалок покалеченных, да по всей стране? А она продолжала.

— Как я только об этом узнала в такой загул ушла. Аж, вспомнить страшно. Оторвой стала, самой настоящей. Училась уже в училище, в городе. Все девки, как девки и только я одна была до этого такая скромница. Наеб…сь, видно. Да и аборта следующего, как огня боялась. Уж больно мне страшно, да и больно было тогда. А тут на тебе! Вот так подарок от бабушки! Три дня убивалась. Все думали, что по бабушке, а я-то ведь знала почему. А потом в училище вернулась и как с цепи сорвалась. До ручки дошла, до бешенства матки. Сначала с пацанами, потом с мастерами, потом с мальчиками и переключилась на девочек. Вот как меня покорежило. Всю перекрутило. Из-за этих девочек я и пострадала.

— Ты представляешь, я ведь до чего дошла и все себе представляла, как я с такой девочкой буду, что даже крутиться стала перед школами, перед техникумом. Все ее высматривала. Один раз познакомилась с такой нимфеточкой. Лет двенадцать, наверное, ей было. Так мне ее захотелось, что не утерпела и завела ее в подвал и давай целовать, ласкать. Она мне все позволяет. Ну, думаю? Вот же мне счастье привалило. Сейчас я ее. А ткнулась? Что же ты думаешь? Я не первая! Вот тебе и на. Спрашиваю, а она мне, да трахаюсь. И, что, говорю, за деньги? Да и за деньги тоже. Я все еще не могу поверить. Думаю, как же это так? Такая молодая, а уже вовсю и за деньги. Я же еще тогда ни, ни, даже и думать не могла, что скоро вот так же и за деньги, сама начну. Я ее спрашиваю, о том, что, мол, ты одна этим занимается? Нет, говорит, мы с девчонками, попеременно, на общую кассу. Что, что? Какую кассу? А она, на общую, ну вроде бы, как для всех. А зачем вам деньги-то? На конфеты, что, ли? Да, говорит и на конфеты. А потом, тихо так спрашивает. Ты умеешь тайну хранить? Только по-настоящему? Я говорю, что сохраню. Она. Покрестись. Крещусь и прибавляю, что честное слово. Только ты никому, слышишь, никому не говори. Речь идет не обо мне, а об одном очень хорошем человеке. О, каком? Кто он? Этот хороший человек. А она мне, да наш сводный братик. Какой, какой? Спрашиваю. Потом прошу ее мне все подробнее рассказать. И что же ты думаешь, я узнаю? Зек. Освободился, забился в подвал, и как то так их разжалобил, втерся в доверие. Что-то им такого наплел, чем их привязал? Видно, гад, пожалился и они его, девочки стали ублажать. Сначала он их учить стал, как это делать. И видно так все продумал, что они к нему за этой правдой потянулись. За ощущениями. Возраст, то какой? А, потом говорит, что сначала одна попробовала, и ей понравилось, потом другая. И так они все по очереди стали ему любовницами. Я ее спрашиваю о том, что, мол, ну а ты? А она и мне тоже понравилось. Я говорю, так ведь он же вас просто использует, каждую по отдельности. А она, нет, мы все вместе. Говорит, это чтобы не было обидно. И все и по очереди. А ему кушать надо, лекарства. Ему надо деньги. Та вот мы на него стали деньги зарабатывать. А он добрый и деньги нам дает, балует. Каждый раз дает на сигареты и конфеты. Ты, представляешь? Меня, оттуда, как ветром выдула. Бегом и прямо властям. Мол, так, мол, и так. Девочек, развращает, падлюка. А я же еще дурра, дурой была. Ну не думала, что это целая мафия. Откуда же мне было знать, что эту схему они все, вместе придумали. И девочек и зека, липового. Так они деньги на малолетних зарабатывали. Ты представляешь? Они меня хотели сразу же убить. Поняла я, когда они меня за город вывезли. Я им говорю, что хочу отдаться напоследок, по полной программе. А у самой зуб на зуб от страха не попадает. Никогда я так не трахалась. Ведь, что думала? Все, это мой последний раз. Раньше никогда так и не пробовала. И спереди и сзади. Старалась! Я их, как могла, ублажила и видно, что разжалобила. Видно, через свой секс с ними, затронула чем-то, а может они решили, что я ведь и на них могу поработать? Год на них пахала, бесплатно. Этим хоть конфеты, а мне не фига. Выпросила, вымолила жизнь себе этим. Потом она замолчала.