Дорога Отчаяния - Йен Макдональд

— В соответствии с природой хронодинамики я изменю всю историю целиком, и вы никогда не узнаете, что были в опасности, поскольку этой опасности никогда не возникнет. С объективной точки зрения — моей точки зрения, ибо я свободен от времени и пространства, точнее, данной субъективной мировой линии — мы переместимся на новую мировую линию. Если это возможно, я попытаюсь оставить сообщение о том, что я сделал, где‑нибудь в прошлом.

— Слишком много болтаете, док, — сказал Раджандра Дас. — Переходите к делу. Вам нельзя опаздывать.

Доктор Алимантандо улыбнулся. Он попрощался с каждым по очереди и презентовал им по плитке шоколада для экстремальных ситуаций. Он предупредил, что съесть шоколад следует поскорее, прежде чем транстемпоральная аномалия аннулирует текущий момент. Затем он перещелкнул несколько тумблеров на нагрудной панели управления. Времянамотчик загудел.

— И последнее. Если я добьюсь успеха, то не вернусь. Слишком много всего, что я хочу повидать. Но время от времени я, может быть, буду наносить визиты, поэтому ждите и придержите для меня стул. — Затем он обратился к господину Иерихону: — Я все время знал, кто вы такой. Меня это не беспокоило: прошлое не имеет для меня значения, несмотря на то, что я одержим временем. Забавно. Присмотрите за моим народом, пожалуйста. Ну что ж. Время отправляться. — Он надавил на красную кнопку на панели управления.

Раздался вопль насилуемого континуума, возникла череда гаснущих остаточных изображений в форме Алимантандо — и он исчез.

В ночь перед Кометным Вторником всем приснился один и тот же сон. Им снилось, что землетрясение встряхнуло город так сильно, что вытрясло из его стен и полов второй город, наподобие того, как предметы двоятся в глазах поутру, когда еще не можешь сфокусировать зрение. Призрачный город, населенный призрачными обитателями (так точно повторяющими настоящих горожан, что невозможно различить), отделился от Дороги Отчаяния, как творог от сыворотки и поплыл прочь, хотя направление этого движения никто бы указать не смог.

— Эй! — вскрикнули люди во сне. — Верните наши призраки! — ибо призраки такая же неотъемлемая часть общины, как канализация или библиотека — как может община существовать без воспоминаний? Затем удар вышиб всех спящих из фазы быстрого сна. Они не могли знать, что в этот момент они умерли и родились к новой жизни. Однако вернувшись в привычное убежище обычного сна, они обнаружили, что здесь произошла небольшая революция. Они были призраками — реальными, осязаемыми призраками из плоти и крови, а город, плывущий куда‑то в неопределенном направлении, был той Дорогой Отчаяния, которую они построили и любили.

Очнулся от сна Доминик Фронтера, разбуженный сигналом коммуникатора. Он стер с глаз сны и Рути Голубую Гору.

— Фронтера.

— Асро Омельянчик. — Его начальница. Чертова сука. — Все преисподние открылись; ребята на орбите засекли мощнейшую волну вероятностной энергии с фокусом пять, пятнадцать и восемнадцать лет в прошлое, с хронорезонансом по обоим направлениям временной шкалы. Черт побери, чувак, кто‑то балуется со временем! Парни с орбиты оценивают в девяносто с гаком процентов вероятность переброса нашей вселенной на другую временную линию: что бы это ни было, оно меняет историю, всю историю мира целиком, черт бы ее драл!

— Я не понимаю… при чем тут я?

— Чтоб тебя, да оно идет из твоего региона! Кто‑то в радиусе пяти кэмэ от тебя развлекается с нелицензированной хронокинетической стрелкой! Мы отследили вероятностную сеть почти до тебя!

— Милосердный боже! — воскликнул Доминик Фронтера, сна ни в одном глазу. — Я знаю, кто это!

И он тут же снова заснул, и снилась ему Рути Голубая Гора, так же как она снилась ему каждую ночь… с какого момента? Почему? Почему он любит ее?

Вселенная изменилась. Рути Голубая Гора никогда не раскрывала цветок своей красоты перед Домиником Фронтерой, у которого не было никаких причин оставаться в Дороге Отчаяния после того, когда прошлое стало другим, и тем не менее он спал в своей комнате в Б. А. Р./Отеле и грезил о Рути Голубой Горе, ибо вселенные приходят и уходят, а любовь остается; таково учение Панарха, иже есть источник всякой любви — а кроме того, доктор Алимантандо обещал, что ночь, в которую он изменит мир, будет богата на маленькие чудеса и межпространственные утечки.

Назавтра наступил Кометный Вторник: все встали, смыли странные сны и взглянули на городскую хартию — хартию о постройке города, подписанную доктором Алимантандо и РОТЭК многие годы назад, хартию, которая означала, что приближающаяся комета будет испарена в верхних слоях атмосфера, а не ударит в землю с огромной разрушительной силой (такова была прежняя практика РОТЭК). И все возблагодарили в сердце своем доктора Алимантандо (где бы он ни был) за пунктуальное выполнение правил и предписанных процедур.

В четырнадцать часов четырнадцать минут все без исключения собрались на верхушке утесов, называемых Точка Отчаяния, запасшись теплыми подстилками и термосами с чаем, сдобренным бренди из Белладонны, и приготовились к тому, что по уверениям Доминика Фронтеры обещало стать величайшим зрелищем десятилетия.

По часам Эда Галлацелли Вторничная Комета опоздала на две минуты, а по хронометру господина Иерихона — явилась на сорок восемь секунд раньше. Безотносительно показаний наземных приборов для измерения времени комета пришла, когда пришла, и пришла она с глухим громом, сотрясшим скалы под ногами зрителей, а высоко над их головами, в ионосфере, заколыхались невесомые авроральные полотнища, метеоры сыпались дождем, как огни фейерверка, а багряные стяги ионных зарниц на доли секунды озаряли всю пустыню призрачным светом.

Небо внезапно прострочили голубые лучи, сбежавшись ко все еще невидимой комете, как спицы ко втулке. Дружный вздох восхищения отметил этот момент.

— Излучатели частиц, — прокричал Доминик Фронтера, сам себя не слыша за вышним шумом. — Смотрите! — как будто произнес заклинание: в тот же момент бутон света раскрылся над ними.

— Обалдеть! — сказали все, промаргиваясь от разноцветных пятен, плывущих перед глазами. Мощное золотистое сияние озарило горизонт и медленно угасло. В последний раз ударили ионные молнии, сгорели припозднившиеся метеоры. Представление закончилось. Все зааплодировали. В сорока километрах над ними комета 8462M была раздроблена лазерами РОТЭК на ледяные осколки, размером и формой напоминающие мороженный горох, которые затем испарились в потоках агонизирующих частиц. Ласковый ледяной дождь лился сквозь ионосферу, тропосферу, тропопаузу и стратосферу в течение многих дней и недель, формируя слой облаков. Но эти процессы уже не относились к Кометному Вторнику.

Когда последняя падучая звезда чиркнула над горизонтом, Раджандра Дас задумчиво поджал губы и сказал: — Что ж, неплохо. Очень неплохо. Жить можно.

Такова история Кометного Вторника.

А вот история Кометного Вторника.

В месте, столь же далеком от Дороги Отчаяния, сколь и близком — как отпечаток на другой стороне страницы — два миллиона пятьсот тысяч тонн грязного льда, эдакий негигиеничный десерт, ринулись с небес со скоростью пять километров в секунду и рухнули в Великую Пустыню. Итак, применение формулы Ньютона для расчета высвободившейся при этом кинетической энергии дает нам величину, равную 3.126x10^16 джоулей, чего ламповому приемнику хватило бы, чтобы работать до исчезновения вселенной; в пересчете на калории мы получим эквивалент вырезки размером с планету Посейдон; этой энергии вне всякого сомнения было достаточно, чтобы комета 8462M испарилась мгновенно, облака пыли взметнулись на десятки километров в атмосферу, а ударная волна, двигаясь сквозь лежащие под пустыней скалы в четыре раза быстрее звука, создала песчаное цунами и похоронила Дорогу Отчаяния со всем грузом снов и смеха под пятнадцатью метрами песка. Также нет никакого сомнения, что возникшее грибовидное облако смогли бы увидеть призраки Дороги Отчаяния, пребывающим в изгнании в городах Меридиан и 0; и конечно, дожди, несущие красную пыль, шли бы время от времени в течение одного года и одного дня после Кометного Вторника. Но все это случилось за многие годы отсюда и много километров давно, и имело не больше последствий, чем неприятный сон.

Такова другая история Кометного Вторника.

Кто может сказать, какая из них правда, а какая ложь?

19

Во дни глубочайшей, самой темной раздвоенности Микал Марголис отправлялся в длительные прогулки по Великой Пустыни, где ветер мог выдуть женщин у него из головы. Ветер дул точно так же, как последние сто пятьдесят тысяч лет и как будет дуть следующие сто пятьдесят тысяч лет, но всего этого срока не хватило бы, чтобы вымести чувство вины, поселившееся в сердце Микала Марголиса. У него было три женщины: любимая, любовница и мать; в точном соответствии с теориями многоученых астрономов Универсуума Ликса о нестабильной динамике систем трех звезд, Микал Марголис, бродячая планета, носился беспомощно в полях притяжениях своих женщин. Иногда он тосковал по надежной любви Персис Оборванки, иногда жаждал сладострастной остроты Марии Квинсаны, а иногда, когда вина грызла его желудок, он искал материнского прощения. Иногда он стремился совершенно освободиться из гравитационного водоворота и обрести свободу.