Неизвестный - Мари Юнгстедт

По одному взгляду на Эмму было видно, как она устала. Он обожал её красивое лицо с высокими скулами, тёмными глазами и чётко очерченными бровями. Сейчас её кожа ещё больше побледнела, а щёки немного округлились. Ему нравились эти изменения, её черты как будто смягчились.

Он был влюблён в неё ещё до рождения ребёнка, теперь же его любовь стала лишь глубже.

Временами ему казалось, что в их отношениях царит полная гармония, что они одинаково сильно любят друг друга и что для Эммы так же важно их совместное будущее. Но теперь он как будто находился в подчинённом положении: всё решала Эмма, а она не хотела, чтобы он переехал к ней. Пока нет, сказала она, надо дать детям шанс привыкнуть к новой жизни, к пополнению в их семье. Встречаться они смогут, когда дети будут у папы. Юхан рассчитывал, что всё сложится иначе.

Он так ждал рождения ребёнка, мечтал о том, как будет заботиться о нём и Эмме, проводить с ними время. Как же он ошибался! Решение Эммы сохранить ребёнка вовсе не означало её готовность создать новую семью. Вся её жизнь перевернулась за последний год, и она не могла просто взять и сделать вид, что ничего не произошло, объясняла она ему. Ей нужно время, чтобы прийти в себя, чтобы окончательно распрощаться с прошлым.

Теперь она шла рядом с ним, и, несмотря на трудность положения, вид у неё был вполне довольный. Он остановился и погладил её по щеке.

— Я люблю тебя, — сказал Юхан, почувствовав, насколько правдивы эти слова.

Эмма отвела взгляд и промолчала. Раньше она хотя бы отвечала ему теми же словами или говорила что-нибудь ласковое.

Они пошли дальше в сторону спортивной площадки, разговаривая в основном о дочери и о том, какое имя дать ей. Юхан предложил назвать её Натали, Эмма же склонялась к имени Элин.

— Посмотри, она — вылитая Натали, — убеждал её Юхан. — С её тёмными волосами и карими глазами у неё немного экзотическая внешность. Уж с такими-то родителями, как мы, она станет настоящей красоткой! — добавил он, улыбнувшись. — Только представь: красивая девушка с длинными тёмными волосами и зовут её Натали.

Эмма не сдержала улыбки:

— Ну да, это сейчас она тёмненькая, а вырастет и вполне может превратиться в голубоглазую блондинку с волосами соломенного цвета, и тогда имя будет звучать немного странно.

— Да какая разница, оно всё равно красивое.

— Не спорю, но я терпеть не могу, когда детям дают имена на иностранный манер. Все эти Николь, Анжелики, Иветты. Мы ведь в Швеции живём, а не во Франции.

— Вот сейчас ты действительно узко мыслишь. А ты знаешь, что каждый пятый швед иностранного происхождения? Швеция больше не страна льняных блондинов, ржаного хлеба, традиционного народного костюма и весёлой старинной польки, она стала многонациональной. Хотя, конечно, стоит признать, что прогресс здесь, на Готланде, не столь стремителен, как на материке, — сказал он, шутливо ущипнув Эмму за бок.

— Мне всё равно кажется, что Элин лучше звучит, — настаивала она.

Юхан снова остановился и взял лицо Эммы в свои ладони:

— Если тебе так хочется, пусть её зовут Элин, лишь бы ты была довольна.

— Да, но я хочу, чтоб и тебе имя нравилось.

— Мне нравится, правда. Поверь, я ужасно рад, что у нас с тобой маленькая Элин.

Среда, 7 июля

Родители Калле Эстлунда приобрели летний домик в Бьёркхаге, к северу от Клинтехамна, ещё в пятидесятых. Их семья одной из первых переехала в этот небольшой посёлок. В основном здесь обитали коренные жители Готланда. Некоторые давно уехали на материк, но возвращались сюда летом, у других была квартира в Висбю, и они считали, что неплохо иметь дачный участок всего в паре десятков километров от города. Большую часть года здесь было очень спокойно, только летом этот тихий уголок оживлялся за счёт туристов, приезжавших прогуляться по мысу Вивесхольм и поглазеть на бесчисленных птиц, собравшихся на пляже. Кроме того, побережье славилось своими закатами, когда небо окрашивалось в ярко-красный цвет, и куда ни взглянешь — перед тобой всюду море. Даже Калле, тысячу раз любовавшийся этой красотой, каждый раз удивлялся силе впечатления. Он не знал прекраснее места на земле. Калле любил рыбачить. Этим утром он как раз собирался выйти в море и выбрать сети, доверху заполненные, он надеялся, камбалой.

Калле поставил будильник на пять утра. Когда он встал, жена Биргитта ещё спала, а вот их собака как ни в чём не бывало уже поджидала хозяина. Лиза была старинной породы итальянских водных собак и отличалась живым, неуёмным характером. Она вилась вокруг Калле, когда тот вышел из дому. Он отворил калитку и направился в сторону мыса, где на выгоне паслось стадо коров. Небо было ярко-синим, а облачка над рыбацкими хижинами по другую сторону пляжа не предвещали непогоды. Просёлочная дорога, ведущая к мысу, змеилась белой лентой — в земле было много известняковых пород. Природа в этих краях напоминала о степных просторах: растительность низкая, в основном кусты можжевельника и цветы на коротком стебле. Сейчас луга были усыпаны цветками армерии, похожими на небольшие розовые шарики.

Калле взял с собой на всякий случай поводок для Лизы, но, пока они шли к лодке, позволил ей свободно носиться вокруг. На мысе собиралось, чтобы вывести потомство, огромное количество птиц: серые цапли, бакланы, ласточки и чайки. Но сейчас сезон размножения уже закончился, и собака всё равно не смогла бы навредить яйцам, отрыв их в песке.

На полпути к морю, когда Калле пересекал луг, собака вдруг почуяла дикого кролика и помчалась за ним. Он заприметил в траве несчастное животное, пытавшееся спасти свою шкуру от преследующей его по пятам, истошно лающей собаки. Калле пару раз окликнул Лизу, но та была слишком увлечена погоней, чтобы прибежать на зов хозяина. Он покачал головой и продолжил путь. Придёт потом, куда денется. Калле занялся лодкой, время от времени посматривая в сторону луга, но Лиза не появилась, даже когда он громко позвал её.

Калле решил немного подождать и присел на камень. Затем, вытащив из коробочки порцию жевательного табака, заложил её под верхнюю губу. Порой из травы слышался шорох, скрывавшиеся в кустах птицы хрустели ветками, кролики то появлялись, то исчезали, прячась в норках. Пара уток-пеганок с ярко-красными клювами проплыла вдоль берега. Посредине мыса рос небольшой лесок, где иногда паслись коровы. В этот раз, к счастью, они собрались на лугу, а то Лиза, у которой сегодня был крайне боевой настрой, обязательно бросилась бы гонять коров. Закончиться такая охота могла бы печально: её бы просто затоптали.

Прошло четверть часа, а собаки и след простыл. Калле поднялся, чтобы отыскать её. Он нервничал, ведь драгоценные утренние часы быстро уходили. Он снова пересёк луг, преодолел изгородь и специальный ров, покрытый решёткой, который не дал бы пройти скоту, и вошёл в лесок. Раздался лай Лизы. Должно быть, она убежала далеко в лес, потому что с берега он её не слышал. Продвигаясь вглубь, Калле наткнулся на остатки крепостного вала, напоминавшего о временах, когда на мысе Вивесхольм располагался крупный порт под защитой крепости.

Лес становился всё гуще. Калле прошёл мимо старой покосившейся вышки для наблюдения за птицами — она примостилась у самого края леса. За ним начиналось болото, плавно переходящее в берег моря. Отсюда он мог разглядеть пансионат «Варфсхольм», до него было рукой подать. Снова раздался лай, на этот раз где-то совсем близко. Между деревьями виднелось что-то белёсое. Рядом стояла Лиза и отчаянно лаяла, уставившись на сосну. Что там такое?

Подойдя ещё ближе, он резко остановился. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и осознать, что перед ним. Разум отказывался воспринимать эту жуткую картину: на опутавшей шею верёвке свободно болталось в воздухе обнажённое тело молодой женщины. Голова свесилась, и длинные светлые волосы упали на лицо. Калле сперва подумал, что это самоубийство. Тошнота подступила к горлу, и мужчине пришлось сесть. Тут он увидел, что женщина в крови. Низ живота пересекал огромный кровавый порез.

Всего часом позже Кнутас уже заворачивал на грунтовую дорогу, идущую мимо летних домиков к морю и мысу Вивесхольм. Вместе с ним в машине сидели Карин Якобсон и Эрик Сульман. Перед тем как выехать из управления, комиссар позвонил судмедэксперту — он пообещал прилететь на остров тем же вечером.

У калитки их встретил мужчина лет шестидесяти пяти. На нём были шорты и лёгкий свитер. На поводке он держал собаку со светлой вьющейся шерстью. Полицейские припарковали машину на обочине грунтовки, чтобы не повредить следы от колёс, которые могли на ней остаться. Калле Эстлунд взмахнул рукой, показывая в ту сторону, где дорога петляла:

— Он, должно быть, приехал вон оттуда. Иначе бы его заметили в домах, что ближе всего к воде.