Хобо - Зоран Чирич

«Деньги не хочешь пересчитать?», я переместился на переднее сидение.

«Какие деньги?». Бритая голова нажала на газ.

Я не стал повторять вопрос. «Наш человек», может быть, и мог бы кинуть меня или какого другого связника Барона, но только не Пеню. Барыги не самоубийцы. Должно быть, поэтому мне нечему было учиться у них.

Мы пошли в одну из «служебных» квартир. Комфортный флэт для комфортных людей. Внутри все было заполнено и расставлено, приготовлено и нетронуто. Я налил себе, выпил, снова налил. Пеня сначала звонил по телефону из прихожей, потом присоединился ко мне. Для того чтобы разогреться, ему много не потребовалось. Он включил телевизор, прокрутил каналы и остановился на баскетболе. «Джазисты» как раз громили «Пистонсов». Пеня был не против. Поднял стакан за будущую победу. Мы заняли позицию и начали смотреть и наливать. После третьего наливания зазвонил звонок входной двери. «Иди, открой», Пеня был прикован к экрану. Перед дверью стояли двое. Одного я уже знал, рябой сморчок, один из уличных охранников Барона. Его ломало, он весь дрожал от нетерпения. Красавчик работал за дозу из «процента». Второй был старше и носил одежду из микрофибры кислотного розового цвета, как цикламен. Кричащий эффект был галлюцинацией, которую можно пощупать. Казалось, глаза заливает карминная краска.

Я провел их в комнату с телевизором. «Ха!» — это было все, что произнес Пеня. На них он даже не глянул. «Ха» звучало не как приветствие, а скорее как удивление или протест против какого-то решения судьи. А он был фанатом эн-би-эй. Гости разместились на трехместном диване, отказались от выпивки и взялись за сигареты. Я вернулся на свое место в углу и продолжил наливать себе, искоса наблюдая за ними. Игру комментировал немецкий комментатор, его резкие «р» и «ш» не мешали «джазистам» увеличивать разрыв в счете. Тот, что был старше, заерзал, возможно, он был футбольным типом. У него было круглое лицо, пухлые кисти рук, покатые плечи, извилистый шрам над верхней губой. Видно, хорошо ему кто-то вмазал, но наверняка это был не рябой сморчок, который как-бы-конспиративно-но-так-чтобы-увидел-тот-кто-должен-видеть прикасался к нему локтем. Они были похожи на заблудившихся туристов, которые стоя на перекрестке, пялятся на слепую карту. Эти пялились на Пенину широкую спину, которая вздрагивала всякий раз, когда мяч снова оказывался в корзине «джазистов». Наконец, после еще двух тайм-аутов и рекламного блока рябой сморчок набрался храбрости и спросил: «И, Пеня, что там у нас?». То, что от него осталось, таяло от безграничной любезности.

«Вот, двое этих», Пеня пытался гипнотизировать телевизор.

«Какие двое?», сморчок уже был загипнотизирован.

«Мэлоун и Стоктон», Пеня зацокал языком как спортивный комментатор в момент экстаза.

«А, эти», уличный курьер пытался переключить Пеню на себя. «Пеня, я привел человека»

«Не переживай», над бритой головой стоял голубой нимб света из телевизора.

Старший из них словно окоченел вместе со своим нарядом, который он носил как знамя. Его шея странно искривилась от того, что он пытался увидеть, что происходит на экране. От рябого красавчика не скрылось это отчаянное усилие, и он перешел на прессинг, не спрашивая, в какую корзину нужно бросить мяч. «Человек интересуется Психом Паки».

«Псих Паки не в первом составе. Сейчас игру ведут другие». Это были тактические попытки перехитрить друг друга на дистанции от левого до правого яйца.

«Какие другие, Пеня?», у рябого выскочили два здоровенных прыща. Пока только красные выпуклости, без гнойника наверху.

Пеня ответил ему таким голосом, как будто возвещал откровение: «Стоктон-Мэлоун, Мэлоун-Стоктон». Любой спортивный комментатор это некрещеный проповедник. «Как ты думаешь, диджей, они тоже мормоны, как и их болельщики?». «Этот, Стоктон, вероятно да», я замер с бутылкой в руке, из которой наливал в свой стакан, «посмотри на его прическу».

«К тому же он белый», бритая голова уже наполовину влезла в волшебную коробку, которая в Библии нигде не упоминается как «телевизор», но тем не менее очень точно описана во вводных главах Старого завета.

«А играет как черный», мое удивление было искренним.

«Ошибаешься», Пеня поправил меня, «не Стоктон играет как негр, а Мэлоун играет как белый».

«Что ты имеешь в виду?»

«Мэлоун слишком умен для черномазого. Он умеет играть. И не выебывается, когда делает финты».

Рябой сморчок воскрес и в панике возопил: «Ты сказал, что у тебя есть пакистанец!» Его голос ломался от страха. Он знал, что на флэте у Барона нельзя впадать в кризис.

«Эй», бритая голова, в конце концов, оторвалась от телеэкрана и возвысила глас над всеми звуками и шумами трансляции. «Сейчас я смотрю матч», заявил он угрожающим тоном и сделал пророческое предположение: «Неужели вы не будете смотреть вместе с нами?». Даже немецкий комментатор на мгновение замолчал. «Так я и думал», Капо ди тутти капо легко находил общий язык с собой. Он заставил их посмотреть игру до конца. Сморчок под конец громко болел, видимо, для того, чтобы оттянуть кризис и угодить Пене. Псих Паки. Пакистанец, который заколачивает в корзину все, что летит.

Матч закончился, «джазисты» ловили кайф по случаю победы, Пеня победоносно вел этот кайф к заключительному флэшу. «Молодцы», восхищенно сказал он, «вот, так играют «Белые рыцари». «Они не побеждают противника, они его разъебывают», подзадорил его я. «Это ты хорошо сказал», веско резюмировал он. Те двое стыдливо зыркали на нас глазами, такие жалкие, будто всю игру провели на скамейке «Пистонсов». В воздухе висел дым сигарет и спортивных истин, которые можно было применить и в так называемой жизни. Старший из них встал и произнес: «Так за дело?». Одежда вдруг как будто стала ему мала.

«Не вижу денег», Капо ди тутти капо не утруждал себя исправлением чужих ошибок.

«Так и я не вижу товар». Шрам, тянущийся над верхней губой, исчезал в левой ноздре.

«Так ты, небось, знаешь, что покупаешь». Еще одна передышка, чтобы взвесить впечатления от публики на диване. Он взболтал их, от верха и до самого дна, и сейчас ждал, когда выпадет осадок.

«Я должен попробовать». Круглое лицо одновременно и улыбалось и хмурилось. Он считал, что именно так должен выглядеть серьезный покупатель. Лицо Пени и не улыбалось, и не хмурилось. Оно только посерело: «Тебе что, никто не говорил, что товар Барона не проверяют?»

«Конечно, конечно», вмешался красавец-сморчок, доверенное лицо, чей угодно связной для получения «наркоты». «Все в порядке, Микки», похлопал он по плечу всего старшего компаньона. Тот набычился, только чтобы в своих глазах не уронить собственного достоинства, достал деньги и протянул их Пене, глядя прямо в его глаза, которые смотрели на что-то совсем другое. Еб твою мать, в такие моменты человеку действительно нужно встать в какую-то позу, чтобы не унизиться перед собственными деньгами.

Пеня взял деньги, пересчитал, очень тщательно и положил во внутренний карман пуленепробиваемой летной куртки.

«Я все еще не вижу Психа Паки», круглое лицо начало надуваться.

«Он ждет тебя в парке у Мудне Куле». Пеня спокойно сообщал инструкцию. «В урне для мусора, под фонарем возле входа в парк найдешь пачку от «мальборо» сто».

Микки слушал его, открыв рот, его нижняя челюсть отвисла. Он оглядывался по сторонам, словно эта вожделенная урна находится где-то здесь, в комнате, может, за телевизором, там, где вспотевшие баскетболисты после окончания игры оставляют свои мокрые трусы.

«Что такое? Тебе нужна карта? Я думал, ты человек городской». Пеня удивлялся и на одного, и на другого. Новоявленный подпольщик, похоже, перестал понимать и кто он сам, и откуда пришел. Определенно для него все это было сценой из нереального мира. Правда, рябой сморчок знал, как заполучить вполне реальный красноватый порошок. Ему была знакома тайная жизнь парков, подъездов и других ночных точек. Он, раскланиваясь направо и налево, торопливо вытолкал обезумевшего компаньона из квартиры, с трудом удерживаясь от того, чтобы не начать тереть вены на руках. Удержался только потому, что ни в коем случае не хотел нарушить ритуал. Мелкий дилер, мечтавший однажды стать капо, если и не таким как Пеня, то хотя бы на уровень выше. Правда, никто не мог бы сказать, что это за «уровень».

Я продолжал заглядывать домой — сменить грязную одежду на чистую и проверить, как мать. Отец начал выводить ее на люди. Она не протестовала, должно быть, хотела хоть так что-то для него сделать. Я не знал, хорошо это или плохо. Вообще-то я редко их видел, и это облегчало положение дел. Мать навещала могилу Бокана, а ее навещали те, кто чувствовал, что обязан это делать. Расплата по долгам не прекращается никогда, и я был не единственным, кто воспринимал это как дело. Я сопровождал людей, которые сопровождали тень Барона. Томительное ожидание и мотание туда-сюда. Без разметки территории: в заколдованном круге участков нет. Да и заколдованного круга нет. Только пешеходная зона вдоль автострады. Барон был Бог своего мира. Того мира, где его божественность не вызывала сомнений. Этот мир был похож на движущуюся ленту в запертом на засов магазине, по которой двигались самые разные знаки и самые разные химии. Знаки, вырезанные из упаковочной бумаги или фанеры, химии, содержащие трамал, витамин В, сахарную пудру или стрихнин. Все, что меня окружало, было циркулирующим товаром. От такого количества бартерных жизней я чувствовал себя немного потерянным. Я стоял в стороне, пялился в пустые витрины, пока Пеня сортировал покупателей и товары так, чтобы они знали, где чье место. Мне нравилось быть немного потерянным.