Пир во время войны - Елена Миронова

После того, как все отчитались, и Вагиф собрал деньги в свой потёртый дипломатик, и начал прощаться с присутствующими, Малик попросил его сесть на место.

— В прошлые недели N — ский рынок давал больше денег, чем в эту, — начал он.

— Так, брат, — влез в разговор Шахид, — ты знаешь, почему. Рынок не работал, много денег потеряли…

Малик с неудовольствием зыркнул на него.

— Вот об этом я и хочу поговорить с вами. Кто виноват, вспоминать не будем…. — Малик специально сделал паузу, и Шахид понял, опустил глаза.

Ведь виноват был не кто иной, как Тофик, его сын, понадеявшийся на русское «авось». Он не постарался принять меры заранее, и вот результат. Конечно, Тофика сняли с должности, но ничего уже не изменишь. Пятеро торговцев были убиты своими же земляками, чтобы не связываться с русскими. Ещё трое умерли в больнице от побоев. Остальные еле оклемались. И всё — из-за Тофика… Если бы он не был племянником Малика, то его наказание было бы очень строгим. А так его всего лишь лишили должности, но ещё надо доказать, что Тофик этим недоволен. Этот пижон и мот только рад не работать, а разъезжать со своей квн-овской командой по стране и хохмить.

— Я хочу, чтобы все присутствующие поклялись именем Аллаха почитать мою дочь так же, как и меня — после того, как я отойду в мир иной.

Жанна встрепенулась под обращёнными на неё со всех сторон недоумевающими взглядами. Она не поняла, к чему была эта речь, и прекрасно знала, о чём думают присутствующие. Разве будут мусульманские мужчины почитать женщину так же, как и мужчину? Жанна отлично помнила, сколько неудовольствия выразили они четыре года назад, когда отец в первый раз привёл дочь на совет. Тогда он одержал победу, хотя со всех сторон раздавались недовольные крики. А потом выступил один из старых азербайджанцев:

— Наши женщины носят хиджаб, сидят за отдельным столом, и не смеют начать разговор, пока муж не разрешит. Мусульманский закон велит относиться к женщине как к нечистому существу: после даже случайного прикосновения к женщине следует совершать омовение. Она — низшее существо, не имеющее право голоса! А твоя дочь сидит за одним столом с мужчинами, перебивает их, ведёт себя, как мужчина…

— Всё это было давно и в другой стране, — ответил тогда Малик, и все замолчали. — И пусть когда-то на самом деле положение женщины было унизительным. Но вспомните, что даже тогда женщину чтили. Если она появлялась между двумя дерущимися, драка немедленно прекращалась. Если целовала врага в знак примирения, он становился другом мужа. При вражде кланов женщина была неприкосновенна и свободно ходила среди враждующих фамилий. Да, положение её было противоречивым. Но всё меняется. Теперь и в Азербайджане к женщинам относятся совсем по-другому. Они свободны в своём выборе и в своих поступках. Ведь ислам — это свобода человека.

У нас сложилась неверная концепция, идея о лидерстве. Качества женщины дополняют качества мужчины. Мы забыли Аллаха! Аиша, жена Пророка, была передатчиком ряда Хадисов. И, если мы обратимся к истории, то вспомним, что более 2 тысяч Хадисов было передано женщиной. Аиша была великой учёной, и даже великие Сахабы (сподвижники Пророка ( авт), обращались к ней за помощью! Они не считали это зазорным — почему? Кто велел нашим женщинам сидеть дома и слушать мужей? Пророк? Аллах? Это мы, мужчины, велели! Мы поставили себя выше Аллаха. Мы забыли Аллаха! Пророк сказал: женщины — близкое родство мужчин! Жанна — моя дочь. И она — моя плоть, моя кровь. Она почитает мою религию, она читает Коран, она придерживается его заповедей. Почему я не могу привести её сюда, когда моя дочь, словно Аиша, умнее многих из вас?

Тогда, четыре года назад, отец много чего говорил. И подкреплял свои слова конкретными цитатами — из Корана, священных Сур. Никто не мог ему возразить, и Шахид тогда так и сказал:

— Тебе никто не возражает, потому что боятся…

— Нет, — поправил его Малик, — потому что я прав!

С тех пор Жанна была полноправной участницей подобных мероприятий, советов, наперсницей отца. Мужчины больше не обращали внимания на её пол и возраст, и советовались с ней, не стесняясь того, что она — женщина. Порою ей даже казалось, что они забыли об этом. Да и сам Малик, страдая от того, что у него дочь, а не сын, с детства относился к ней как к мужчине, ничуть не щадя ни природную женственность дочери, ни скромность. Именно поэтому Жанна выросла чёрствая, жёсткая, мужественная. Но она приехала в Москву совсем маленькой девочкой, к тому же её кровь была наполовину греческой. Так что она не могла считаться абсолютной азербайджанкой до мозга костей, ведь выросла в столице России. Тем не менее она с удовольствием ездила на родину отца, и общалась с многочисленными родственниками, почитала мусульманские праздники и не ела свинину и чёрный хлеб. Но в любом случае поколение Жанны подлежало иному разделению, нежели на расы и национальности.

И теперь отец, словно вспомнив тот день четырёхлетней давности, снова вернулся к этому вопросу. Теперь он хочет, чтобы её почитали. К чему бы это?

— Но мы и так уважаем твою дочь, — сказал Рафаэль, уважительно наклонив голову в сторону Жанны.

— Я не об этом, — покачал головой Малик. — Вы должны поклясться именем Аллаха, что будете слушать мою дочь и будете так же преданы ей, как и мне, когда меня не станет…

— Папа! — воскликнула Жанна. — Зачем ты это говоришь? Ты так молод, что можешь найти себе жену…

Присутствующие заулыбались и закивали головами.

Малик раздражённо цыкнул на них.

— Сегодня — молод, а завтра мёртв, — загадочно произнёс он непонятную фразу.

— Что за речи? — расстроилась Жанна. — И слушать не хочу!

— Клянитесь, — взревел Малик. — Немедленно! Дружеским саламом, молоком матери, жизнью единственного ребёнка, землёй родины… Клянитесь!

Жанна задумчиво держала поводья в руках. Жеребец — ахалтекинец — её любимчик, названный Пейкамом, в честь коня, выигравшего в 1999 году убийственный 120-километровый марафон вдоль МКАД, гордо нёс свою хозяйку по лесу. Пейкама подарил Малику преступный авторитет из Азербайджана. Они с Маликом много лет назад сидели в одной тюрьме. Естественно, конь был тут же передарен Жанне, которая по мере возможностей старалась не упускать шанса съездить на международные спортивные митинги коннозаводчиков. В четырнадцать лет, когда она увлеклась конным спортом, Жанне прочили большое будущее. Она готовила себя в берейторы или даже жокеи, успешно прошла техминимум. Мечтала завоевать Большой приз.

Но три года назад на тренировке девушка упала с лошади, подвернувшей ногу, и получила серьёзную травму головы. После этого Малик запретил ей появляться на конезаводе, расположенном в одной из лесопарковых зон столицы. Тем не менее своенравная дочь, ослушавшись отцовского слова, продолжала заниматься конным спортом. Но, конечно, больше не использовала галоп или рысь, предпочитая более спокойный аллюр — иноходь.

Она оплачивала стойло и содержание двух лошадей — ахалтекинца Пейкама и орловского рысака Макса. Макса она объезжала очень редко, поэтому разрешала владельцу конюшни иногда сдавать его под седло. А сама предпочитала Пейкама. Золотисто — рыжий, с высокой холкой, поджарым животом, тонкими ногами, мощным крупом он напоминал гепарда, самого быстрого зверя. Гибкостью, плавностью движений, тонкой шелковистой кожей и необыкновенно высоким поставом длинной шеи его можно было сравнить со змеёй. А из-за величественного и гордого вида Пейкама можно было сравнить с орлом. Жанна была без ума от коня, и жалела, что в момент травмы не он был под седлом. То есть, если бы это был Пейкам, то Жанна не провалялась бы в больнице почти два месяца, и не вынуждена была бы ограничивать его аллюр. Самое интересное, что высота в холке у Пейкама была такой же, как и рост его красавицы — хозяйки: 158 см .

У Жанны почти никогда не было свободного времени с тех пор, как отец привёл её на совет в первый раз.

И, тем не менее, она всегда находила пару часов, чтобы объезжать Пейкама и старичка — Макса, так неловко сбросившего её три года назад.

Но сегодня она даже не получала удовольствия от конной прогулки. Жанне надо было обдумать вчерашние слова отца. Ей не нравились слова, которые он говорил, и было непонятно, почему он их говорил.

С чего вдруг он так обеспокоен положением дел после своей кончины? Он ещё совсем не старый, физически крепкий, он никогда ничем не болел. Так почему же, ни с того ни с сего отца стало интересовать отношение главных членов его организации, то бишь Семьи, к Жанне? Почему он требовал уважения и послушания по отношению к ней? Тем более что клятва в верности Жанне, которую вчера дали все присутствующие на совете, смотрелась по — детски, как фарс, дешёвое представление. Неужели отец этого не заметил?

Жанна этого не понимала, и ей было тревожно. Она ощущала смутное беспокойство. Теперь, когда её личная жизнь налаживалась, да ещё и как, и она думала, что всё теперь будет иначе, навалились новые проблемы. И, самое неприятное, что отец напрочь отказался сказать ей правду. Жанна упорно расспрашивала его, с чего бы это ему настаивать на том, чтобы она практически сменила его на посту.