Воробышек (СИ) - Ро Олли

Прозрачные кристальные слезы в глазах Евы мгновенно смыли весь мой гонор и пыл. Таким бездушным малолетним мудаком никогда в жизни я еще себя не чувствовал.

От нервов не знал, куда деть руки. Тело самопроизвольно вытаптывало тропинки по двору, перемещаясь туда-обратно. Сам не заметил, как навел порядок.

Покурил.

Потушил тлеющие угли мангала. Загрузил посудомойку.

Покурил.

Проверил Семеновну – спит. Выпил кофе.

Покурил.

От сигаретного дыма уже тошнило и болела голова. Принял душ. С особой тщательностью вычистил зубы, но никотин пропитавший ядом легкие, по-прежнему раздражал горло тошнотворным осадком. Стены комнаты давили тишиной и замкнутостью пространства. Вылез на крышу.

Сижу.

Жду.

В попытке хоть чем-нибудь занять руки, нервно щелкаю зажигалкой, наблюдая, как вспыхнувший в ночи огонек гаснет на ветру, дергаясь в своей предсмертной агонии.

Думаю…

Умом понимаю, что раньше, чем утром, они не вернутся. Процедура  первичного тестирования на полиграфе занимает в среднем от двух с половиной до четырех часов, а ведь еще необходимо расшифровать показания аппарата. Может, конечно, у генерала и пылится в кладовке военной части полиграф, но вот специалист по работе с ним вряд ли находится где-то поблизости. В субботу ночью он точно спит у себя дома, если вообще не бухает где-нибудь на рыбалке с друзьями.

Прошло лишь полтора часа, как они уехали. Ждать бессмысленно.

Но я все равно упрямо сижу на крыше.

С появлением Женевы в этом доме все настолько запуталось, что я попросту не успеваю следить за событиями. Надо как-то разложить по полкам в голове все имеющиеся факты, но в моих мыслях и чувствах такой невероятный бардак, что даже самые важные и значительные детали ускользают, тонут, словно камни в темной пучине озера.

Ева…

Женева Арент.

Что она за человек? Какую игру ведет? О каком этапе шла речь? Что за хозяева и почему они ее ищут? Зачем она ходила в лес? Как вышла и вернулась? Почему боится отца? О чем она говорила с Коротковым? Зачем так усиленно косит под идиотку?

Отец… Что его связывает с молодой девчонкой? Любовь? И какой бывает эта самая любовь в пятьдесят? Он фотографировал ее… Это как-то ненормально… А еще он грозился заткнуть Еве рот кляпом… И то, как он с ней разговаривает… не просит – отдает приказы. Это что – такие роли? Те самые игры со связыванием, подчинением и садистскими приемами?

И ей такое нравится?

Я мог бы поспорить, что нет. Слишком ярко помню ее оргазм на моих губах, искреннюю отзывчивость на нежность и осторожные ласки. Какая же ты на самом деле, Ева?

Вопросы, вопросы, вопросы…

И ни одного ответа. Лишь теории и предположения.

Время тянется, словно липкая смола. Мучительно медленно. Раздражительно лениво. Мне кажется, я сижу на крыше целую вечность, а прошло лишь семь минут.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Слышу, как издалека знакомо урчит мотор. Автомобиль медленно приближается и, наконец, тормозит у дома. С надрывным скрипом медленно разъезжаются ворота, и наша черная тойота въезжает во двор, давя тротуарную плитку.

Мышечная память сработала на опережение. Пара секунд, и я спустился вниз, притаившись за гаражом, черная толстовка надежно скрыла меня, сливаясь с ночной тенью.

РАНО!

Слишком рано они вернулись!

Двигатель заглох. Двери поочередно открылись и наружу вышли отец и Женева, тихо переговариваясь.

- И чтобы больше никаких фокусов, Женева, - холодно отчитывал ее папа.

- Ты сам настаивал, Вениамин, получилось очень символично, не находишь? - безэмоциональным тоном отвечала ему невеста.

Отец грубо развернул Еву к себе, ухватив за локоть. От сильного рывка голова девушки откинулась назад, а волосы прилипли к шее.

К ее тонкой, изящной, красивой шее прилипли мокрые волосы.

- Я не шучу, девочка! Предупреждаю в последний раз, держись подальше от Егора, хоть одно слово еще, хоть намек…

- И что? Что будет если, он узнает? Как ты вообще столько лет прожил с семьей и ни разу не прокололся? Откуда у тебя вообще сын? А мать его ты так же, как меня любил?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Заткнись! Иначе мы можем продолжить, - лицо отца источало гнев и… как будто страх. Неужели Вениамин Гусь может бояться? Кого? Вот этой девочки?

Впрочем, за сегодняшний вечер я имел много возможностей посмотреть на отца под другим углом.

И теперь больше, чем уверен, что Еву не возили ни на какой полиграф!

- Зачем? Кажется, ты все спросил и переспросил десять раз. Доволен результатом? Простишь мне Егора? Других, как ты понял, не было.

- И не будет! Не забывайся, Женева. Я редко даю вторые шансы. Третьи не даю никогда.

- Вернешь меня на этап?

Опять этот гребаный этап! Что вообще это значит?!

- Ты знаешь, что будет, – цедит сквозь зубы отец, крепко сжимая пальцами девичье плечико, - Догадываешься уж точно. И на твоем месте я бы не испытывал мое терпение.

Бледное лицо Женевы и вовсе потеряло всякие краски. В холодных отсветах воды и бледных фонарей, утыканных вдоль дорожки, девушка отражала лишь оттенки серого и казалась привидением. Как невзрачная моль на цветочной клумбе. Как монохромная фотография среди сочных полотен художников.

- Я хочу побыть одна, Вениамин. Можно?

- Побудь. Но недолго. Я пока все подготовлю. Буду ждать тебя в постели. Не задерживайся.

- Прошло слишком мало времени, Вениамин! Мне надо восстановиться!

- Восстановишься. В ближайшие две недели я буду весьма занят. Все. У тебя пятнадцать минут.

- Хорошо.

Усиленно вслушиваясь в негромкий их разговор, стараясь не дышать, из-за страха упустить хоть одно слово, лишь теперь я ощутил в руках покалывающую боль, оказывается, все это время с невероятной силой сжимались мои кулаки.

Отец ушел в дом, а Ева, пошатываясь, прошла вперед по усыпанной шишками тропинке и ступила на поскрипывающий пирс. Медленно оседая на темные доски, девчонка вдруг расплакалась, содрогаясь всем своим тоненьким телом.

Ее слабость и отчаяние затопили мое сердце разрывающей на части болью, жалостью, сочувствием, сожалением и стыдом, ведь я сам причастен к ее страданиям.

Стоять в стороне, пока одинокая и несчастная Ева роняет слезы в мутные воды, я не мог. Слишком остра была потребность утешить ее, поддержать, успокоить. Забрать себе хотя бы часть мучительной агонии.

Вообще анализировать и разбирать на атомы свои собственные чувства и эмоции я не собирался. С первым же душевным порывом в два шага оказался на пирсе и сгреб в охапку дрожащую фигуру.

Глава 18.

ЕВА

Цунами из беспомощности и жалости к самой себе накрыло меня с головой. Все так нелепо, что верится с трудом. Это было простое задание, операция протекала строго по плану и близилась к завершению, пока на пути не появился этот чертов Гусь!

И все. Абсолютно все вышло из-под контроля.

Начальник таможни решил поиграть в спасителя.

Только вот его спасение мне на хрен не сдалось!

Поначалу я думала, что кто-то слил информацию, и Гусь целенаправленно вывел крота из партии таким деликатным способом, чтобы в случае чего его репутация не пострадала.

Вот только от одного его взгляда на моей голове зашевелились волосы, словно сама смерть выдохнула на затылок. Настолько страшным казался загоревшийся в мутных глазах азарт.

Знает ли хоть кто-нибудь из наших, что меня сняли с этапа? Поймут ли, где я? Или мне суждено сдохнуть в мерзких холодных лапах этого старого извращенца.

Кто такой этот Коротков и можно ли ему доверять? Да, он сказал пароль, но по большому счету нет никаких гарантий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Да и с Гусем у него давняя дружба.

Я представила боль, которую вскоре опять предстоит испытать и, не в силах больше сдерживать эмоции, расплакалась, так горько и отчаянно, так по-настоящему, как не плакала уже много-много лет.

Всего несколько минут на слабость.