Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды - Елена Мельникова

На Руси ранние ремесленные поселения представлены Пастырским городищем, возможно, Зимновским, позднее городищами Ревно, Хотомель и др.[315].

Однако эти единичные поселения еще не образовали сети и являлись, видимо, центрами местной округи. Они сопоставимы с ранними скандинавскими центрами, такими, как шведские Экеторп и Хёльге.

С VIII в. возникают полиэтнические торгово-ремесленные поселения на севере Руси – прежде всего в Ладоге, однотипной с Хедебю[316] и другими протогородами балтийского региона. Им близки и торгово-ремесленные поселения, формирующиеся к X в. на дружинных погостах. В наиболее древнем значении, каким оно вырисовывается в ПВЛ (947 г.) и по данным лингвистики, погост выступает как «стан для князей и княжеской дружины, наезжавшей для собирания дани»[317], – полюдья (позднее, в эпоху развитого феодализма, погосты – центры сельских общин и административно-податных округов[318]), т. е. выполняет административную функцию, аналогичную хусабю. Однако по сравнению с хусабю древнерусские поселения, которые можно отождествить с погостами на основании обнаруженных там дружинных древностей, имели более широкий набор функций, прежде всего ремесленную и торговую. Характер ремесла был во многом ориентирован на нужды великокняжеской дружины, постоянно пребывавшей на погостах, судя по дружинным курганам в составе некрополей возле поселений в Гнёздове, Шестовице, Тимереве. Типологически и, видимо, генетически (о чем говорит единство материальной культуры, характеризующей быт дружины) близки перечисленным памятникам Городище под Новгородом, в меньшей мере – Сарское городище под Ростовом.

По уровню развития ремесла и торговли (прежде всего внешней), характеру деятельности дружины главные древнерусские погосты смыкаются с Биркой и другими виками[319]. Однако древнерусские погосты наделены были более широким набором функций, чем вики: они – центры сбора дани и, видимо, административного управления, а потому схожи как с виками, так и с хусабю.

Расширение сети погостов, как уже говорилось, летопись связывает с деятельностью Ольги, которая в 947 г. идет из Киева к Новгороду и Пскову и «устави по Мьстѣповосты и дани и по Лузѣоброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знамянья и мѣста и повосты… и по Днѣпру перевѣсища и по Деснѣ…»[320]. Раскопки выявляют возрастающее число торгово-ремесленных поселений, которые можно сопоставить по характеру ремесленной деятельности с погостами типа Гнёздова и Тимерева, расцвет которых приходится как раз на середину X в.: в этот период рядом с Гнездовом возникает новое поселение и курганная группа на Олынанке, наряду с Тимеревом в Верхнем Поволжье развиваются сходные поселения в Михайловском и Петровском. Маршрут Ольги, возможно, проходил через Городок на Верхней Луге, Городок на Ловати[321], поселения на Десне, главное из которых – Шестовица[322], и др. Время их существования – преимущественно X век, причем Городок на Луге возникает в середине этого столетия, и его основание исследователи приписывают Ольге[323].

В отличие от ранних торгово-ремесленных поселений погосты образуют уже отчетливую раннегородскую сеть, расположенную на основных речных магистралях и связанную не только со столичным Киевом, но и с балтийскими протогородами прежде всего через Ладогу, включенную в систему великокняжеских центров и представлявшую собой «торжище, погост и пункт привоза дани» уже с первой половины IX в.[324].

Взаимосвязи между древнерусскими погостами обнаруживаются не только в их общих внешних контактах и единстве их материальной культуры, но и в общих тенденциях развития ремесленной технологии[325], а также социальной структуры. О последнем можно судить прежде всего по распространению ко второй половине X в. специфического дружинного погребального обряда – ингумаций в камере, обнаруженных как в Киеве, так и в подвластных ему городах (Ладога, Псков) и на погостах— в Гнёздове, Тимереве, Шестовице. Камерные гробницы принадлежали представителям высшей дружинной знати, вероятно, непосредственно связанной с Киевом. Типологически и, видимо, генетически этот обряд восходит к ингумациям в камерах, известным в скандинавских виках, особенно в Бирке и Хедебю[326].

Показательно, что крупнейшие погосты располагались, как правило, вблизи древнейших племенных центров: Гнёздово— под Смоленском, Шестовица— под Черниговом, Городище[327]– под Новгородом (последнее, видимо, с конца IX в. выполняло функции экстерриториальной княжеской резиденции). Дискутируется роль Сарского городища под Ростовом[328]: погост мог возникнуть на старом мерянском поселении (VIII в.) (ср. возникновение Гнёздовского городища на месте балтского поселения). Расположение главных княжеских погостов на водных магистралях вблизи древнейших городов, вероятно, указывает на то, что их дружины призваны были не только взимать дань, но и противостоять центробежным устремлениям боярской «верхушки» древнерусских городов – старых племенных центров. Очевидно, что помимо внутриполитической (военно-административной) функции погосты обладали и фискальной – сбора, а затем и сбыта дани на международных рынках. Погосты были, собственно, местом перераспределения прибавочного продукта: об этом могут свидетельствовать клады серебряных монет и вещей, призванных украсить быт дружинной «верхушки» и подчеркнуть ее высокий социальный статус. Таким образом, вероятно противостояние на Руси погостов (центры формирующегося государства) и «племенных городов» (центры местной округи)[329].

К середине X в. древнейшие городские центры включаются в общерусскую городскую сеть: судя по сообщению Константина Багрянородного, не только Киев, где правил «архонт росов» Игорь, и Новгород, где сидел его сын Святослав, но и Чернигов, и Смоленск, наряду с Витичевым, Вышгородом и Лю-бечем (если под хоронимом Телюца понимать Любеч, а не Полоцк), участвуют в сборе лодок-однодеревок. Показательно, что славяне продают однодеревки росам[330] (под последними Константин Багрянородный понимает великокняжескую дружину), а не поставляют их как подать. С другой стороны, уже в договоре русских с греками, помещенном в ПВЛ под 907 г., «заповѣда Олег… даяти уклады на рускыа грады: первое на Киевъ, та же на Чернигов, на Переаславль, на Полтѣскъ, на Ростов, на Любеч и на прочаа городы; по тѣм бо городомъ седяху велиции князи, под Олгом суще»[331].

В истории формирования Древнерусского государства и его городской сети особое значение имеет Киев и его округа, получившие позднее – в XII в. – название «Русская земля» (в узком смысле) и представлявшие княжеский домен[332], типологически близкий Упсальскому лену в Свеаланде. Киев, племенной центр полян, ставший столицей огромного государства, в летописи начиная с договора 907 г. постоянно связывается с двумя городами: Черниговом и Переяславлем, которые входят в великокняжеский домен. Курганы Чернигова – свидетельство присутствия в городе великокняжеской дружины, по крайней мере с середины X в. Более того, дружинные курганы известны по всей Черниговщине, а главные погосты были расположены в Шестовице и, видимо, в Седневе (древнерусский Сновск)[333]. Однако и вокруг самого Киева образуется сеть поселений, обеспечивавших деятельность князя и его дружины: Любеч (?), Вышгород, Витичев, «киевская крепость» Самбатас (если это не иноязычное название самого Киева)[334], упомянутые Константином Багрянородным, а также княжеский теремный дворец X в. «вне града», на функции экстерриториальной резиденции которого указал М.К. Каргер[335]. Структура поселений, принадлежавших непосредственно великому князю, оформляется, согласно ПВЛ, ко времени правления Ольги: в Киев идут две трети дани с древлян, треть – в «Вользин град» Вышгород; среди мест, погостов, перевесищ, основанных Ольгой, упомянуто ее село Ольжичи[336]. Эта структура в общем сохраняется и при Владимире, который держит наложниц в Вышгороде, Белгороде и селе Берестове[337]. В целом сеть контролируемых великокняжеской властью поселений в пределах домена напоминает сходную систему хусабю в Упсальском уделе. Дифференцированными оказываются и функции перечисленных пунктов: от старого племенного центра Киева (со святилищем и т. п.), ставшего столицей государства, до княжеского «града» (Вышгород), возможно, восходящего к княжескому двору-замку[338], села и экстерриториальной резиденции князя («теремный двор»). Как уже упоминалось, древлянская дань распределялась между Киевом и Вышгородом как «Ольгиным градом». Отношения подчинения Киеву охватывали города всей Русской земли (в широком смысле): те центры, которые, согласно Константину Багрянородному, летом поставляли в Киев однодеревки, зимой, по убедительному предположению Б.А. Рыбакова, участвовали в кормлении дружины росов, собиравшей полюдье[339]. Четко прослеживается присутствие великокняжеской дружины в Чернигове, Пскове, Ладоге. Среди племен, входивших в зону полюдья, не названы словене новогородские, зато Новгород, где сидел в X в. старший сын киевского князя, платил в Киев дань (урок)[340]. Эта взаимосвязь административных и фискальных функций, роль разных городов как подателей и получателей даней свидетельствуют о сложной и иерархизированной древнерусской городской сети в X в. и ее развитии по мере становления государственности.