Господин с кошкой - Денис Драгунский

Папа, зам начальника ПЭО, то есть планово-экономического отдела завода имени Тевосяна, и мама, врач медсанчасти того же завода. На работу и с работы ездили вместе. Папа всегда был замом. Зам главного бухгалтера на одном заводе, зам главного экономиста на другом, и вот теперь — зам начальника ПЭО. Его хотели назначить начальником этого ПЭО, но он отказался, потому что метил в замы начальника ПЭУ — уже не отдела на заводе, а управления в главке. Это сорвалось, но папа даже гордился. «Если бы я ходил перед ними на задних лапках, я давно уже был бы замминистра!» — надменно говорил он. «А почему тогда не министром?» — думала Марина. Юлий Цезарь наоборот. В Риме, но вторым.

Все вечера родители были дома. Если в кино или в гости, то всей семьей. Но допустим, они уехали на дачу к папиному брату, что случалось раз в год. Предположим невероятное, несбыточное — ее оставили ночевать одну в пустой квартире, и вот он пошел ее провожать, они стоят у подъезда, потом в подъезде, потом у дверей — но нет! Не надо! Потому что дома тюлевые занавески, сервант с парадной посудой, семейная фотография над диваном и большой фарфоровый кролик на пианино, настоящий Копенгаген… А в ванной сушатся на натянутых лесках ее беленькие блузочки.

Потому что девушку украшают не наряды, а скромность и аккуратность.

Она это хорошо запомнила. Так хорошо запомнила, что с первой стипендии купила себе американскую футболку с жуткой переводной картинкой. А когда поехали на картошку, в первую же ночь дала первому, кто обнял.

Теперь у него небольшой лесоторговый бизнес.

А дети в Австрии. С обеими бабушками.

3. Мелкая пластика

еще одно вложенное дополнение.

— Мои на даче, — сказала Наташа. — До понедельника.

Она вытащила из серванта вазочку, вытряхнула из нее ключик, открыла бар, достала коньяк.

— Мы совсем по чуть-чуть, никто не заметит.

На пианино стояла фарфоровая Хозяйка Медной Горы. А также гимнастка и фигуристка. Наташа повернулась к нему спиной. Он положил руки ей на плечи. Она поставила рюмку у гимнасткиных глянцевых ножек, запрокинулась назад. Он смело обнял ее. Она прижалась к нему и сказала:

— Я вообще-то боюсь…

— У меня с собой, ну, это… — сказал Витя.

— Заграничные? — прошептала она.

Потом они сидели на кухне и растерянно ели хлеб с маслом.

— Ты, наверное, в МГИМО поступать будешь? — спросила она.

— В школу-студию МХАТ, — сказал Витя. — У меня талант актера, все говорят, это раз. А в МГИМО нужен большой блат, это два.

— У тебя же папа дипломат!

— Подумаешь, второй советник в Камеруне.

— У него, наверное, друзья есть? — настаивала Наташа. — Посол, замминистра…

— Он болен тяжело, — сказал Витя. — И мама тоже. Тропическая инфекция, вся печень погибает. Какие друзья? МИД — это волчарня. Глотку перегрызут за командировку. Я не хочу, как они, у меня талант, я это все время чувствую.

— Почему ты не стал сниматься у Абдрашитова? — спросила Лена.

— Так вышло, — сказал Витя. — Меня уже почти утвердили. Потом сорвалось. Так иногда бывает.

— С другими иногда бывает, а с тобой происходит всегда! — закричала Настя.

— Не сердись, — сказал он. — Я еще сыграю.

— Ты мне обещал интересную, красивую, творческую жизнь! — заплакала Катя. — Ну где она? Кто ты? Массовка? Кордебалет?

— Я артист! — с пьяноватым пафосом сказал Витя; он и вправду немного выпил. — Да-с, я артист, я играю в меру отпущенного мне таланта, и не завидую тем, кто знаменитей или талантливей меня, я это признаю, и не завидую! Я благодарю бога, — он встал, сбросив кошку с колен и шумно отодвинув табуретку, — я благодарю бога, что он дал мне счастье выходить на сцену, пятым в мундире или сотым в шинели, это счастье, и я чувствую, что мне страшно, невероятно повезло…

— Мы можем твою квартиру сдавать, а в моей жить, — сказала Наташа. — Или наоборот, как ты захочешь. Ты как хочешь?

— Давай сделаем, как ты сказала. Мне у тебя очень нравится. Еще тогда понравилось, — сказал Витя. — Все эти штучки на пианино. Особенно гимнастка. На тебя похожа.

— Что ты, я теперь такая толстая, — сказала Наташа.

4. Голое горячее гладкое холодное

там, на перекрестке

Витя потом приходил еще несколько раз, потому что Наташины родители уезжали на дачу почти каждую пятницу — и до понедельника. У них была хорошая зимняя дача в Горелой Роще, считалось, что это дача одинокой маминой тети, которая была вдова академика Шуберта, был такой известный химик, но Наташа знала, что на самом деле эта дача их. Но она не знала точно, кем работал папа. Вообще-то он был простой служащий в министерстве торговли, как он подчеркивал в воспитательных беседах с дочерью, но по телефону орал, как министр, и каждую неделю ему привозили целые коробки разных вкусных вещей, которых нет в магазине.

Наташа любила салями и карбонад, и мускат «Красный камень» урожая 1959 года ей тоже нравился, а вот такая жизнь — не очень. Она понимала, что она поросенок неблагодарный, но все равно хотела, чтобы у нее был понятный муж. Пусть без дачи и машины, зато нормальный, правильный.

Поэтому она очень расстроилась, когда Витя Крутилин сказал, что хочет стать артистом. Она его почти разлюбила за это. И вообще ей не очень нравилось, что они делали. Верней, так: ей нравился сам факт, что они это делают. Как он приходит, они целуются, она наливает ему рюмочку дорогого коньяка из папиного бара, и все такое — а вот само по себе? Она не знала. Наверное, сам факт заслонял само по себе.

Но она всю жизнь вспоминала тот первый раз. То есть не сам первый раз, а как она потом сидела на кухне, голой попой на холодной пластиковой табуретке. Ела хлеб с маслом и уговаривала Витю Крутилина поступать в МГИМО.

Она даже одной своей подруге сказала:

— Весь мой дурацкий секс, который был, отдам за эту холодную табуретку.

— Никому не говори, — сказала та. — Все равно никто не пожалеет. Тут, кстати, есть одна фирма, нужна тетенька с немецким языком и без детей. Лесоторговая компания.

Наташа не знала, что жена босса — ее бывшая одноклассница, отличница с толстой косой, которой она когда-то похвасталась насчет Вити. Она этого так и не узнала, потому что Марина в офис не заходила, а босс не приглашал сотрудников к себе. Ну кого-то, может, и приглашал, но не ее.

Зато Витю она увидела на том самом спектакле. Не удержалась и дождалась у служебного входа.

Похоже на мыльную оперу. Извините. Но я не про то, на самом деле.

Две девочки из очень похожих квартир, две юные мещаночки, каждая недовольна родителями и жаждет вырваться — и вот как по-разному у них вышло. Они сами выбирали? Или им так выпало?

Неважно. Выбранная судьба обратно не принимается и не обменивается.

Выпавшая — тоже.

Приятели

вот что значит настоящий верный друг

Саша устраивался на диване с ногами, а Дима усаживался в кресло.

— Ну, докладывай — говорил Саша, отхлебнув кофе и закуривая.

— В эту неделю ничего особенного, — говорил Дима.

— Не запирайтесь, граф!

— Погоди. Ага. Вот. Значит, так. — Он тоже закуривал. — Значит, выхожу из конторы, а тут навстречу опять она. Я ее уж давно заприметил.

— Опиши! — требовал Саша.

Описывать Дима умел. Саша даже облизывался.

Потом Дима рассказывал, как предложил подвезти ее до дома, как она позвала его к себе выпить чашечку кофе, потом вышла из комнаты, он ждал-ждал и вдруг услышал шум душа. Дверь в ванную была приоткрыта…

— Тут я взял и отдернул занавеску. Ну, это что-то!

— Опиши! — кричал Саша.

За дверью обрывался гул пылесоса. Входила Света в футболке и легинсах. Лучше любых Диминых описаний. Она в свободное время любила делать уборку.

— Звал?

— Нет, нет, — отмахивался Саша.

То есть у Саши была молодая красивая жена, да и сам он был молод и хорош: крепкий синеглазый мужчина, чуть-чуть за тридцать.

Света нарочно включала пылесос, как будто ничего не слышит и не знает. Потому что Дима все делал по ее просьбе. Потому что Саша был полная деревяшка в этом смысле.

— Хоть бы он изменил мне, что ли, — говорила она Диме, пока он помогал ей выносить мусор во двор. — А может, ревность в нем пробудить?

— А как?

— Ты опиши меня, — сказала Света. — Пусть он заподозрит. И посмотрит на меня другими глазами.

— А как я тебя опишу, если я тебя только снаружи видел?

— Я тебе расскажу. Вечером Сашка уедет к матери на дачу, я тогда позвоню, и ты все спокойно запомнишь.

— Может, ко мне зайдешь? — пугаясь, спросил Дима.

Он описывал свою новую подругу так, что Сашу дрожь била от подробностей. Включая татуировку на талии сзади. Но Саша ничего не заподозрил. И не взглянул на Свету другими глазами, на что тайно надеялся Дима.