Остальное - судьба - Михаил Успенский

— Ничего, — сказал Огонёк. — С кровососами оттянешься, как все нормальные люди…

— Ты живой ещё? — изумился Матадор. — Ну так мы это дело быстро исправим…

— Солидный вроде бы человек, — сказал Арчибальд. — Сказано же — драки только в вечернее время!

Матадор посмотрел на часы:

— Так уже скоро! Чего тянуть?

Но Киндер и Дэн Майский, ныне Печкин, ухватили седого гусара за руки и силой усадили за стол подальше от чистильщиков.

— Мыло, — с упрёком сказал Арчибальд. — Это где вы так захорошели?

— Та мы трошечки, — сказал Мыло. — Нехай дивки ковбасу тащат, та вареникив, та вустриц…

— Устрицы у меня сегодня особенные, — подбоченился бармен. — Тасманийские. Называются crassostrea gigas. Знатоки ценят их за солоноватый вкус…

Электровениками забегали с подносами Кобра и Синильга, причём Кобра спрашивала у каждого, не встречал ли он Ниндзю.

Ниндзю никто не видел, только Мыло вдруг запел: «Ниндзя рыбка, Ниндзя птычка, Ниндзя гарна молодычка!»

— Хорошо в Зоне питаются, — сказал Печкин-Майский. — Разнообразно. Вчера жареная крыса, сегодня — тасманийские устрицы…

— Но! — воскликнул Киндер. — Завтра-то опять будет крыса!

— Увы! — запечалился пьяненький журналист.

Он уже немножко обвык в Зоне, сходил туда несколько раз с новыми друзьями в связке, благо погода позволяла, и совсем было начал считать себя сталкером, но жестокий Матадор каждый день указывал ему на ошибки и объяснял, каким образом столичный гусь мог погибнуть вон за тем пригорочком и вон на той тропочке…

— Выброс ночью будет, — вдруг объявил из угла Батюшка, не отрываясь от своего увлекательного чтения. Одной рукой он перелистывал страницы, другой подливал себе в стакан.

— А наука что говорит? — спросил внезапно протрезвевший Матадор.

— Это вам наука говорит, — сказал Батюшка, опрокинул стакан, выдохнул и продолжил: — А меня Господь путеводит в правде своей…

Но было до ночи ещё далеко, и думать о Выбросе никому не хотелось.

Вышибала Колчак то и дело объявлял о новых посетителях, и скоро обширный зал наполнился до отказа.

Настроение у всех было приподнятое — Зона, притихшая под палящими лучами, лютовала не сильно, артефакты снимали как с куста — не самые редкие, зато много, так что Арчибальд не успевал оценивать хабар и раскладывать его по контейнерам. А главное — все возвращались живыми… Даже Семецкий сегодня ни разу не погиб, не сообщали об этом сталкерские наладонники…

Только безутешная Кобра всё расспрашивала гостей про своего Ниндзю.

Ниндзю никто не видел.

Тут и там поднимали тосты — и первый, и второй, и третий, и четвёртый — за Белого.

Потом появился местный бард Серёга Воркута — несмотря на жару, в свитере, с гитарой, и запел в притихшем зале на мотив «Баксанской»:

Мы с тобой всегда ходили в паре.Нам с тобою дьявольски везло.Третий вечер коротаем в баре,Здесь всегда уютно и тепло.Мы всегда найдём, за что нам выпить.Поводов немало и причин.За Периметр и за город Припять,И за тех, кто в звании мужчин.

Вспомни, товарищ, всё, что было встарь.Как мы от мутантов чистили Янтарь,Как загрохотал твой верный пулемёт,Как мы шаг за шагом двигались вперёд…

— Слова примитивные, а душу бередят, — сказал Матадор. — Хотя о многом и вспоминать не хочется…

— Субкультура! — сказал Печкин.

…Первая у нас уже разлита.Приступаем тут же ко второй.Если кто дойдёт до Монолита —Это будем точно мы с тобой.Пожелаем, чтобы после чаркиНам не снились страшные часы..Ближе, чем конвойные овчарки,Стали нам чернобыльские псы.

Вспомни, товарищ — тьма со всех сторон,Небывалый Выброс, ненадёжный схрон,Смерть за стеною, смерть над головой,И собак незрячих леденящий вой…

— Недоскональна писня, — заметил Мыло. — Колы Выбрис, так уси собаки мовчать…

— Ну, за Белого, — сказал Киндер. — Хотя, честно говоря, ни хрена мы его не спасли. Но! Помогли ведь завершить операцию? Помогли…

— Кто бы мог подумать, что он такой ушлый, — сказал Матадор. — Он ведь по жизни дитё совершенное…

…В те незабываемые годыПопадали в клещи мы не раз:На пригорке — снайперы «Свободы»,А в низинке — натовский спецназ.Из любой ловушки уходили,Выживали непонятно как,Но всегда по-честному делилиМы хабар, патроны и табак…

— И це брэхня, — послал критику Мыло.

— Точно, — сказал Матадор и нахмурился, сжав кулаки. — Уж мы делили-делили… делили-делили…

И лицо его в седой щетине на миг сделалось страшным, как у гада.

— Так ведь автор текста, — заступился за неведомого коллегу журналист, — хотел нарисовать образ, так сказать, идеального сталкера…

…Помнишь, как в тумане сгинули враги,Как на Радаре чуть не выжгло нам мозги,Как в ночи химера двигалась, скользя?Помнить неохота, да забыть нельзя…

— А что — Белый в этот бар не ходит? — сказал Печкин.

— Белый как раз именно сюда и ходит, — сказал Матадор. — Только он сейчас, должно быть, кого-то вытаскивает, раз не пришёл. В Зоне ведь и без вольных сталкеров народу хватает!

— Тем более военкеры опять нагнали салажни, — сказал Киндер. — А будут говорить, что контрактники! Но! Разговорился я давеча с одним на Милитари — точно, салага.

— Для генералов как были люди мусором, так и остались, — сказал Матадор. — Давайте за генералов — чтобы побыстрее разжаловали без пенсии!

— То им гирше, ниж смерть, будэ! — поднял стакан Мыло.

…Если же от пули не удастсяМне уйти, так ты уж не взыщи —Не оставь мой труп в грязи валяться,До ближайшей «жарки» дотащи.Проследи, чтобы сгорел я толком,Стал золою, малым угольком —Лишь бы не воскрес поганым снорком,Не поднялся жалким зомбаком…

Нет, не хочу я помнить ничего.Рядом шёл товарищ — нет теперь его.У жизни и у смерти равные права.Вот и пью один я, а стакана два…

Этот куплет неизменно всех повергал в уныние.

— И шо я тут з вамы сиджу? — сказал Мыло. — Сиять пора…

— Кого «сиять», чудо полтавское? — сказал Матадор. — Июнь месяц на носу! Вспомнила бабка свой девичник!

— Вот бы всё лето такое простояло, — сказал Киндер. — Но! Так не бывает, чтобы всё хорошо…

— Да, — сказал Печкин. — Так не бывает…

И глубоко задумался над свой нелегкой судьбой журналиста, которая занесла его, прямо скажем, не в Калифорнию. Но покидать Зону ему отчего-то не хотелось.

— Расслабились мы, господа, разбаловались, — сказал Матадор. Он уже достиг той стадии, при которой от каждой очередной стопки только трезвеют. — Вот, помнится, в моём родном маленьком городе гаишники затеяли кампанию — чтобы водилы пропускали пешеходов на переходах. Да так настойчиво стали проводить её в жизнь, что и вправду человек, ступивший на «зебру», чувствовал себя в безопасности. И что в результате? А то в результате, что начали наши в других городах гибнуть пачками! В Москве-то никто и не подумает пропустить пешего, снесёт прямо на «зебре»! Хотели как лучше, а вышли, естественно, к Херсону…

— Ахтунг, ахтунг! — возгласил незримый вышибала. — Какой-то неизвестный перец идет — то ли гастарбайтер… Что-то он мне не нравится, не хочу я его пускать…

— Дисплей включи! — крикнул кто-то. — Может, свой…

Окон в здании «HURDЧО INN», конечно, не было, их заменяли экраны, а видеокамеры стояли на козырьке над входом. Во время Выброса они втягивались в специальные блоки и там пережидали стихию.

Снаружи уже стало темнеть.

Возле монумента Семецкого стоял бледный худой человек в восточной одежде — в полосатом халате и плоской шапке-афганке. Борода у бледного была как у бармена Арчибальда, только длиннее.

Незнакомец внимательно осмотрел пустой каменный цоколь (голограмма как раз ушла в паузу), потрогал бронзовые буквы на граните, прищурился, пытаясь прочитать…

Тут прозвучал праздничный аккорд — и возникли на пьедестале вечно живые Семецкий с кошкой!

Незнакомец отскочил на шаг и жалобно воскликнул:

— Шайтан, шайтан!

— А, это из «Свободы», — сказал сталкер по прозвищу Умная Маша. — Есть там у них такой электронщик — Шайтан. Только у него морда другая, без бороды…

Лицо незнакомца исказилось, он распахнул полы халата, и все собравшиеся в баре «Хардчо» с ужасом увидели, что тощее тело его обвешано трубочками да коробочками…