Базар житейской суеты. Часть 3 - Уильям Теккерей

— Пастухъ слишкомъ влюбленъ въ свои карты, и слишкомъ часто посѣщаетъ клубы, отвѣчала Бекки улыбаясь.

— Ахъ, какой чудный Коридонъ этотъ юноша! сказалъ милордъ, моргая на одного изъ игроковъ.

— Стираю ремизъ и беру ваши три противъ моихъ двухъ, сказалъ Родонъ глубокомысленнымъ тономъ.

— Но и этотъ вашъ Мелибей, какъ видите, съ успѣхомъ упражняется въ занятіяхъ пасторальныхъ, продолжалъ благородный маркизъ, примѣняя къ дѣйствующимъ лицамъ аллегорическій смыслъ виргиліевой эклоги, — онъ стрижетъ превосходно лорда Саутдауна. Что за невинный барашекъ: не правда ли? Какое чудное руно у него!

При этомъ саркастическомъ намекѣ, глаза Ребекки засверкали презрительнымъ блескомъ.

— Милордъ, сказала она, — вы забываетесь! Вспомните, что вы кавалеръ Золотого Руна.

Всамомъ-дѣлѣ, шея милорда украшалась ожерельемъ, которое онъ имѣлъ счастіе получить въ Мадритѣ.

Лордъ Стейнъ съ самой молодости отличался своими блистательными успѣхами въ карточной игрѣ. Онъ просидѣлъ однажды, не вставая съ мѣста, двое сутокъ за зеленымъ столомъ въ обществѣ господина Питта. Онъ обыгрывалъ банкяровъ и первостатейныхъ государственныхъ сановниковъ; носился даже слухъ, будто и маркизатъ достался ему вслѣдствіе огромнаго выигрыша за карточнымъ столомъ. Тѣмъ не менѣе, однакожь, лордъ Стейнъ терпѣть не могъ намековъ на эти давно-прошедшія fredaines, и Ребекка замѣтила, какъ теперь онъ нахмурилъ на нее свои косматыя брови.

Она поспѣшила встать съ дивана, взяла чашку изъ рукъ лорда и, дѣлая почтительный реверансъ, сказала:

— Да, милордъ, у меня будетъ дворняшка, но я не позволю ей лаять на васъ.

И съ этими словами мистриссъ Бекки удалилась въ другую комнату, сѣла за фортепьяно и принялась пѣть маленькіе французскіе романсы такимъ очаровательно-звучнымъ голоскомъ, что разнѣженыый милордъ немедленно поспѣшилъ за нею, и черезъ минуту можно было видѣть, какъ онъ склонилъ свою главизну надъ миньятюрной головкой Бекки, и какъ щегольская нога его выдѣлывала музыкальный тактъ.

Родонъ между-тѣмъ и золоторунный его пріятель покончили свого игру въ экарте. Родонъ выигралъ. какъ и всегда. Такіе вечера, должно замѣтить, повторялись каждую недѣлю по нѣскольку разъ. Мистриссъ Бекки была душою маленькаго общества, и остроумный ея говоръ приводилъ въ очарованіе веселыхъ гостей. Мистеръ Кроли сидѣлъ, по обыкновенію, вдали отъ этого кружка, ни слова не понимая изъ всѣхъ этихъ шутокъ, остротъ и намековъ мистическаго языка. Не будь на свѣтѣ картъ, костей и бильярда, онъ пропалъ бы съ тоски.

— Какъ ваше здоровье, почтеннѣйшій супругъ мистриссъ Кроли? спрашивалъ обыкновенно лордъ Стейнъ, встрѣчаясь съ нимъ на общественныхъ гуляньяхъ.

И въ самомъ дѣлѣ, въ этомъ, повидимому, заключалось призваніе всей его жизни. Не было больше на бѣломъ свѣтѣ полковника Родона Кроли, личность его уничтожилась, и мѣсто его занялъ почтеннѣйшій супругъ мистриссъ Кроли.

Если по сю пору намъ еще не удалось обстоятельнѣе поговорить о маленькомъ Родонѣ, это собственно произошло оттого, что юный наслѣдникъ господъ Кроли скрывался гдѣ-то на верху, на чердакѣ, изрѣдка сползая внизъ, на кухню, ради развлеченій. Нѣжная мама не слишкомъ, повидимому, заботилась о рѣзвомъ шалунѣ. Сначала проводилъ онъ свое время въ обществѣ французской няньки, покамѣстъ находилась она въ услуженіи у Кроли, но когда Француженка отошла, маленькій пузырь растосковался по ней до такой степени, что безъ умолку кричалъ по цѣлымъ ночамъ, и этотъ крикъ разжалобилъ наконецъ горничную мистриссъ Кроли. Она перемѣстила его изъ дѣтской къ себѣ въ спальню на чердакъ, и, вслучаѣ надобности, утѣшала его, чемъ и какъ могла.

Ребекка, милордъ Стейнъ, и еще два или три гостя, пили, по пріѣздѣ изъ оперы, чай въ парадной гостиной. Вдругъ послышался наверху сильный и пронзительный крикъ изъ дѣтской груди.

— Это мой малютка тоскуетъ по своей нянькѣ, проговорила Ребекка нѣжнымъ голосомъ.

Однакожь, продолжая сидѣть на богато-убранной софѣ, она и не думала пошевелиться, чтобъ утѣшить плачущее дитя.

— Ахъ, пожалуйста, не ходите къ нему, мистриссъ Кроли, это растревожитъ ваши чувства, сардонически замѣтилъ лордъ Стейнъ.

— Фи! откликнулся другой гость. Стоитъ ли идти? Поплачетъ, да уснетъ.

И они весело принялись разсуждать объ оперѣ и пѣвицахъ.

Но мистеръ Кроли незамѣтно выкрался изъ комнаты, чтобы взглянуть на своего сыншику, и черезъ минуту снова воротился къ гостямъ, когда развѣдалъ, что честная Долли утѣшаетъ ребенка.

Кабинетъ полковника Родона, или правильнѣе, уборная его находилась также въ этихъ верхнихъ областяхъ. Здѣсь онъ удобно могъ производить свой наблюденія надъ сыномъ. Они видѣлись регулярно каждое утро, когда полковникъ брился. Родонъ-младшій сидѣлъ обыкновенно на жестяной картонкѣ подлѣ свсего отца, и наблюдалъ операцію бритья съ неутомимымъ любопытствомъ. Отецъ и сынъ были, повидимому, большими друзьями. Родонъ-старшій приносилъ младшему сладенькія снадобья, остававшіяся отъ десерта, и пряталъ ихъ въ эполетную картонку. Ребенокъ отправлялся на поиски, и смѣялся отъ души, когда отыскивалъ кладъ. Смѣялся, но не слишкомъ громко: мама спитъ внизу, и дитя боялось разбудить ее. Мистриссъ Кроли ложилась очень поздно, и рѣдко вставала раньше двѣнадцати часовъ.

Родонъ накупилъ малюткѣ коллекцію разныхъ книжекъ съ картинками, и загрузилъ игрушками всю дѣтскую. Стѣны ея были укрыты красивыми картинами, купленными отцомъ на наличныя деньги и которыя всѣ до одной прибивалъ онъ собственными руками. Оканчивая свою постоянную должность въ Гайд-Паркѣ, при особѣ мистриссъ Кроли, онъ сиживалъ обыкновенно здѣсь, проводя съ малюткой цѣлые часы. Никакъ нельзя сказать, чтобы юный Родонъ трепеталъ своего отца, такъ же какъ матери. Онъ садился верхомъ на его колѣни, дергалъ его за усы, какъ за возжи, и буянилъ неутомимо.

Для дѣтскій отведена была низенькая комната, и отъ этого обстоятельства однажды чуть не попалъ въ бѣду юный Родонъ. Когда было ему около пяти лѣтъ, отецъ, схвативъ его на руки, и бѣгая съ нимъ по комнатѣ, ударилъ его невзначай головою въ потолокъ съ такою силой, что ребенокъ чуть не выпалъ изъ отцовскихъ рукъ. Мистеръ Кроли остолбенѣлъ и вытаращилъ глаза.

Родонъ-младшій настроилъ свой губки и лицо для ужаснѣйшаго плача — на что, конечно, имѣлъ онъ полное право, если взять въ расчетъ силу полученнаго удара — но лишь только хотѣлъ онъ развизжаться, отецъ бросилъ на него умоляющій видъ, и сказалъ:

— Ради Бога, не разбуди мамашу, Родя!

И ребенокъ, сдѣлавъ жалобную мину, закусилъ губки, скрестилъ на груди свои миньятюрныя ручки, и — не пикнулъ. Родонъ съ восторгомъ расказывалъ объ этомъ событіи въ клубахъ, на гуляньяхъ, за общимъ столомъ, всѣмъ и каждому, кто только хотѣлъ слушать.

— И вотъ, ей-Богу, господа, чудо что за ребенокъ, настоящій козырь! объяснялъ онъ своимъ слушателямъ. Головёнка его хлопнулась карамболемъ въ потолокъ, а онъ хоть бы пикнулъ, когда езгу сказали, что можетъ разбудить мамашу, ей-Богу!

Иногда, впрочемъ, разъ или два въ недѣлю, мистриссъ Кроли удостоивала своимъ визитомъ верхнія области, гдѣ жилъ ея сынокъ. Она приходила туда, какъ одушевленная восковая фигура изъ Magasin des-Modes, въ прекрасномъ новомъ платьѣ, чудныхъ перчаткахъ и ботинкахъ. Она улыбалась величественно и благосклонно. Чудные шарфы, кружева и брильянты сверкали вокругъ нея ослѣпительнымъ блескомъ. На ней всегда была новая шляпка и новые букеты, или великолѣпныя страусовыя перья, мягкія и бѣлоснѣжныя, какъ камеліи. Два или три раза она кивала, съ видомъ покровительства, оторопѣлому малюткѣ, оторванному отъ своего обѣда, или отъ солдатиковъ, которыхъ рисовалъ онъ. Когда Ребекка оставляла комнату, запахъ розы или другія волшебныя благовонія еще долго слышались по всѣмъ направленіямъ дѣтской.

Мамаша была въ глазахъ юнаго Родона существомъ неземнымъ, выше всего свѣта. Ѣздить съ нею въ одномъ экипажѣ казалось для него какимъ-то мистическимъ и страшнымъ обрядомъ. Онъ сидѣлъ въ коляскѣ на заднемъ мѣстѣ, и не смѣлъ ни заикнуться, ни даже пошевельнуть губами. Джентльмены на кургузыхъ скакунахъ безпрестанно подъѣзжали къ ихъ коляскѣ; улыбались и говорили съ мистриссъ Кроли. О, какимъ искрометнымъ блескомъ лучезарились ея глаза на всѣхъ этихъ господъ! Ея рука обыкновенно трепетала и граціозно колыхалась, когда они проѣзжали.

Отправляясь на эти гуіянья съ своей мама, малютка долженъ былъ надѣвать свой новенькій маленькій кафтанчикъ. Его старая смурая куртка годилась только для дѣтской. Случалось, въ отсутствіе мистриссъ Кроли, когда горничная Долли убирала его кроватку, юный Родонъ спускался украдкой въ бельэтажъ, въ комнату своей матери. То было волшебное жилище для него, мистическая храмина пышности, блеска, наслажденій. Вотъ онъ, вотъ этотъ гардеробъ, изящный хранитель чудныхъ платьевъ, розовыхъ и голубыхъ, бланжевыхъ, малиновыхъ и бѣлыхъ. Вотъ шкатулка съ брильянтами, какой-то загадочный футляръ, и таинственная бронзовая ручка на уборномъ столикѣ, блистающая сотнями колецъ и перстней. А вотъ гигантское трюмо, чудо искусства, въ которомъ онъ видитъ свою собственную удивляющуюся головку, и отраженіе няньки Долли, странно изуродованной, какъ будто она взбиваетъ и разглаживаетъ его подушки на потолкѣ… «Охъ, какъ хорошо!» восклицаетъ отуманенный Родя.