Причуды любви - Элеонора Глин

— Мне, пожалуй, лучше пойти к себе, отдохнуть до обеда, — сказала наконец Зара с насильственной улыбкой и направилась к двери.

Тристрам, в первый раз увидевший ее улыбку, пришел в восхищение. Ему страстно захотелось заключить ее в объятия и сказать, что он безумно ее любит и хотел бы никогда с ней не расставаться. Но он молча поклонился и пропустил ее в двери. Обернувшись, он увидел, что Френсис наливает в рюмки бренди из великолепной старой, обвитой золотом бутылки. Подавая одну из рюмок ему, финансист сказал с улыбкой:

— Знаете изречение: «Вино для юношей, портвейн для мужчин, а бренди — для героев». Вы заслуживаете бренди, милый мой, так как вы герой!

ГЛАВА XII

У леди Танкред перед самым обедом разболелась голова, и Эмили позвонила Френсису, извещая его об этом.

— Мама очень сожалеет, что не может приехать, — говорила Эмили, — но она надеется, что вы и графиня Шульская извините ее; мама просит также узнать, согласна ли графиня Шульская приехать завтра вместе с Тристрамом и запросто позавтракать с нами?

Френсис ответил утвердительно. В виду того, что леди Танкред не приедет, надо было иначе распределить за столом гостей. Леди Этельрида теперь будет сидеть по правую руку хозяина, тетка Танкреда, леди Кольтсхерст, по его левую руку, а Зара по-прежнему — между герцогом и своим женихом. Эмили Гвискард, сестра лорда Танкреда, поместится между сэром Джеймсом Денверсом и лордом Кольтсхерстом, Мэри же — между лордом Чарльзом Монтфижетом, братом герцога, и его сыном «юным Билли», наследником Гластонборна (у герцога не было сыновей, леди Этельрида была его единственной дочерью).

За четверть часа до восьми Френсис отправился наверх к своей племяннице. Она уже была одета в синее бархатное платье — образец изящной простоты. Подарки Танкреда — сапфиры и бриллианты, лежали на столе в открытых футлярах, рядом с великолепной длинной ниткой жемчуга — подарком Маркрута. Зара стояла и смотрела на блестящие камни со странным выражением на лице.

— Ваш подарок великолепен, дядя Френсис, — сказала она, не благодаря его. — Вы чей подарок хотите, чтобы я надела, ваш… или его?

— Лорда Танкреда, разумеется. Он очень просил, чтобы вы надели эти камни именно сегодня, — ответил финансист. — И это только ничтожная часть тех драгоценностей, которые он собирается подарить вам. Они сейчас переделываются для вас. Вообще вся семья выказала по отношению к вам большую щедрость. Видите эту брошь с большим сапфиром? Это — от герцога.

Зара, не выражая никакого восторга, кивнула головой и, вынув из ушей свои небольшие жемчужины, вдела в них большие серьги, усыпанные сапфирами и бриллиантами, а на свою белоснежную шею надела колье из крупных сапфиров и бриллиантов.

— Вы сегодня прекрасны, — в восхищении воскликнул Маркрут. — Я знал, что на ваш вкус можно всецело положиться — ваше платье очаровательно.

— Значит, мы можем сойти вниз, — спокойно констатировала она.

Зара казалась совершенно спокойной, и на лице ее не отражались никакие чувства; если в глазах у нее и было гневное выражение, то его нельзя было сразу заметить, так как она не поднимала их. Но внутри у нее все клокотало. Это была первая церемония жертвоприношения, и хотя она не могла не оценить прекрасных драгоценностей и роскошных нарядов, которыми ее одаривали, тем не менее они ничуть не уравновешивали собой того унижения, которое она испытывала. Ведь она была только пешкой в сделке между двумя мужчинами.

Зара не сомневалась, что семья лорда Танкреда тоже принимает ее только из-за денег дяди, и поэтому уже заранее ненавидела и презирала его родных. Она считала, что древний благородный род не должен унижаться до подобных сделок.

Когда Зара с ледяной холодностью сказала «… мы можем сойти вниз», Маркрут почувствовал большую неловкость.

— Но, Зара… Вы ведь будете любезны? Вы ведь ни с кем не будете резки?

В ответ он получил только гневный взгляд: она ведь дала слово, значит, говорить было не о чем.

И они сошли вниз как раз в тот момент, когда в гостиную вошли лорд и леди Кольтсхерст, приехавшие первыми. Лорд был сухонький, пощипанный, простоватый пожилой человек, а его жена — высокая, полная, надменного вида дама. У нее были выпуклые близорукие глаза, к которым она часто подносила лорнет, три подбородка и резкий голос; вообще она ничуть не походила на Гвискардов, разве только очертаниями рта и надменной манерой.

Зара принимала гостей с видом императрицы, дававшей аудиенцию знатным иностранцам.

Гости теперь являлись быстро один за другим. Сначала пришел лорд Чарльз со своим «юным Билли», затем Тристрам с сестрами и Джимми Денверсом и, наконец, герцог и леди Этельрида.

Все гости были настолько светские люди, что не могли почувствовать никакой неловкости, а герцог, поцеловав руку своей будущей племянницы, сказал, что он когда-нибудь воспользуется своим стариковским правом и поцелует ее в щеку. И Зара невольно улыбнулась, побежденная его любезностью, затем положила свои пальцы на его руку и они отправились в столовую. Разговор пошел гладко.

Френсис Маркрут всегда говорил, что есть люди, обладающие, так сказать, духовными щупальцами, которые дают им возможность сразу понимать людей и создавшиеся отношения, даже если те им совершенно незнакомы и они не знают ни их привычек, ни обычаев. У Зары эти духовные щупальца были, по-видимому, очень развиты. Она мгновенно поняла, что каковы бы ни были истинные мотивы, заставившие родных Танкреда вести себя таким образом, но они решили делать вид, что принимают ее не из-за денег дяди, а ради нее самой. И хотя это казалось смешным, но в этом чувствовалось хорошее воспитание, потому и она должна вести себя так же, в особенности, когда все родственники собирались вместе, как сейчас.

Прежде чем окончили есть суп, герцог был совершенно очарован Зарой и нисколько не удивлялся, что Тристрам так влюбился в нее; а что он был влюблен, мог бы заметить и ребенок.

Зара, однако, ни разу не улыбнулась, и леди Этельрида, видевшая ее со своего места только в просветы между цветами — Маркрут нарочно распорядился поставить на столе высокие вазы с цветами, чтобы скрыть Зару от взоров гостей из боязни, что она будет держать себя надменно, — смотрела на нее и изумлялась, почему у нее такой странный взгляд? Что в нем — отчаяние? Или гнев? Или ненависть? Или только страдание? И почему Тристрам говорил, что глаза у нее серо-стальные, когда они темны и бездонны, как ночь?

«Тут скрывается какая-то трагедия, — думала леди Этельрида, — а Тристрам слишком влюблен, чтобы понимать это». Но Этельрида, тем не менее, почувствовала симпатию к своей будущей кузине.