Причуды любви - Элеонора Глин

Леди Этельрида нисколько не обольщалась искренностью пожеланий, но не могла не передать их. Когда она кончила письмо, в ее комнату вошел герцог и стал греться у камина.

— Эта женщина — просто злая кошка, Этельрида, — сказал он без всяких предисловий. Отец с дочерью так хорошо понимали друг друга, что часто начинали разговор как будто с середины фразы, поэтому посторонние не всегда могли понять, о чем речь.

— Да, кажется, папа. Я только что написала Тристраму, что она непременно хочет приехать на охоту. Но она ведь ничего особенного не может сделать, а для них, пожалуй, лучше сразу от нее отделаться. В нашем доме она, во всяком случае, будет вежлива с молодой леди Танкред.

Герцог присвистнул.

— У нас будет, однако, интересный прием. Сегодня тебе, пожалуй, следовало бы завезти наши карточки графине Шульской, да кстати и одну мою — ее дяде. Нам придется, по-видимому, залпом глотнуть их всех!

— А мне, папа, знаете ли, нравится мистер Маркрут, — сказала Этельрида. — Я с ним тогда вечером говорила в первый раз, и, по-моему, он очень умен… Мы, собственно, не должны питать против него предубеждение только потому, что он иностранец и из Сити. Я его тоже пригласила на второе ноября — вы ничего не имеете против? Сегодня пошлю ему записку. На этом приглашении особенно настаивал Тристрам.

— В таком случае нам остается только примириться, дитя мое, и ты, пожалуй, права — в наши дни не приходится иметь предрассудки.

И, погладив свою дочь по гладко причесанным волосам, герцог вышел из комнаты. А леди Этельрида приказала заложить герцогскую карету и отправилась на Парк-лейн. Там она передала своему лакею визитные карточки, чтобы он снес их в дом, и уже собралась уехать, когда из двери вышел Френсис Маркрут.

Все лицо его вдруг осветилось — он как будто помолодел. Подойдя к карете, он сказал через стекло леди Этельриде:

— Здравствуйте, к сожалению, моя племянница уехала сегодня утром в Париж, но я счастлив, что это дало мне случай увидеть вас.

— Я послала вам записку, мистер Маркрут, с приглашением на охоту, на второе ноября, — промолвила леди Этельрида. — Тристрам говорил, что они с женой к тому времени вернутся из свадебного путешествия.

— Я очень рад, и моя племянница будет польщена вашим вниманием.

Они обменялись еще несколькими любезностями и в заключение финансист сказал:

— Я взял на себя смелость заказать новый переплет для той книги, о которой мы с вами говорили. Старый переплет был так изорван, что я не решился послать вам книгу в таком состоянии. Не думайте, что я забыл; надеюсь, вы примете ее?

— Я думала, что вы хотите только одолжить мне книгу, так как все издание распродано и я не могу купить ее. Мне жаль, что я доставила вам столько хлопот, — голос леди Этельриды звучал несколько суховато. — Привезите ее с собой на охоту. Интересно будет прочесть, но вы не должны дарить мне ее.

И она, милостиво улыбнувшись, распрощалась с Маркрутом и уехала, а он, идя по улице, думал: «Мне нравится ее гордость, но все же она должна будет принять книгу… и многие другие вещи тоже».

Тем временем Зара Шульская находилась в Борнмауте. Она выехала из дому рано утром, чтобы иметь возможность осмотреть дом доктора и окрестности. Сам доктор показался ей умным и добрым, а его жена милой и сердечной. Казалось, трудно было представить себе лучшие условия для Мирко. Маленькой дочери доктора не было дома, она гостила у бабушки, но ее родители утверждали, что Агата будет рада иметь товарищем мальчика. Словом, все условия подходили, и Зара, переночевав, возвратилась на следующий день в Лондон, протелеграфировав Мимо, чтобы он встретил ее на станции.

Бедняга Мимо, казалось, очень радовался всему, что рассказала Зара. Они уговорились, что на другое утро она отвезет Мирко в Борнмаут, а на следующий день сама отправится в Париж. Затем Мимо усадил Зару в таксомотор, но она сказала:

— Знаете, мне не хочется сейчас ехать домой, не повидав Мирко. Я ведь не сказала дяде, с каким поездом приеду, поэтому у меня еще много времени. Поедемте к вам пить чай. Вспомним старину — вскипятим чайник, а по дороге купим пирожных и других вкусных вещей.

Мимо с радостью уселся рядом с ней, и они покатили. На нем был новый костюм и новая фетровая шляпа, а его обращение с женщинами всегда отличалось галантностью и любезностью. А Зара так весело улыбалась, когда они обсуждали подробности сюрприза, который готовили для Мирко, что со стороны они казались счастливой парочкой.

Когда они проезжали Уайтхолл, мимо промчался другой автомобиль, и сидевший в нем красивый молодой человек мельком взглянул на них, но настолько мельком, что не был уверен, увидел ли он именно Зару. Однако все внутри у него так и затрепетало.

«Не может быть, чтобы это была она, — говорил он себе. — Она ведь вчера уехала в Париж… но если это она… кто же этот мужчина?» И вместо того, чтобы отправиться туда, куда он собрался, он поехал к себе домой и долго в задумчивости сидел перед пылающим камином, ощущая неприятное гложущее чувство в сердце.

ГЛАВА X

Мирко играл на скрипке «Грустную песнь», когда подъехали Мимо и Зара. Мальчик был очень талантлив, в этом не могло быть ни малейшего сомнения. Но из-за слабого здоровья он не мог регулярно учиться, да и средств не было, чтобы нанять хорошего учителя. Однако когда он играл на скрипке, в каждой ноте звучала его душа, а когда ему бывало тоскливо, он всегда играл «Грустную песнь». Мирко было семь лет, когда умерла его мать, и он прекрасно ее помнил. Она очень любила эту пьесу Чайковского, и он постоянно играл ее ей. Поэтому для него и для всех остальных эта мелодия была неразрывно связана с памятью об умершей. Слезы медленно текли по щекам мальчика. Он думал о том, что его отнимают у отца, что он не будет видеться и со своей милой Шеризеттой, и станет жить среди чужих, которых он не любил.

Звуки знакомой мелодии больно резанули по сердцу Зары, когда она с Мимо поднималась по лестнице, и заставили обоих ускорить шаги — они отлично понимали, почему мальчик играл эту пьесу.

Мирко так заигрался и задумался, что не слышал их приближения, и только когда открылась дверь, он поднял свои прекрасные темные, полные слез, но сразу засиявшие радостно, глаза.

— Шеризетта, милая, — вскричал он и бросился к ней в объятия. О, если бы он всегда мог быть с нею, ничего другого ему не надо!

— Мы сейчас устроим пир, — говорила Зара, лаская и целуя его. — Мы с папой купили новую скатерть, новые чашки, ложки, ножи и вилки, и посмотри, какие булки, настоящие английские булки! Вот мы их сейчас нарежем и поджарим! Ты, милый Мирко, будешь поваром, а я буду накрывать на стол.