Беглец - Николай Дубов

А Сенька-Ангел все не ехал, а может, и проезжал мимо, но не хотел останавливаться, и про Юливанну ничего не было известно. Если бы были деньги, можно было бы съездить на автобусе в Черноморск, в больницу, но денег у Юрки не было, а у мамки проси не проси — не даст, да она бы еще и стала допытываться, зачем ему туда ездить, а узнав, не пустила бы. Дни шли, и Юрка начал думать, что Юливанна или умерла, или просто взяла и уехала в Москву, не захотела больше появляться там, где случилось такое горе.

8

Он уже совсем перестал ждать, и тогда она вдруг пришла. Это произошло перед вечером, когда все вернулись с работы, пообедали и сидели во дворе. Не было только Нюшки и Федора. Папка снова был хоть и немного, а пьяный. В Гроховку он не ходил, а все равно выпил. Должно быть, раньше принес, спрятал про запас, и никто не знал где. Мамка несколько раз принималась искать, ничего не находила, а от папки все время пахло водкой, и к вечеру он напивался совсем. Теперь мамка его корила и ругала, он отмахивался и говорил:

— А иди ты…

Максимовна со злым презрением смотрела на него, дед молчал и щурился, потом сказал:

— Ты б, Лександра, все-таки поаккуратнее. А то ить что это получается? Изо дня в день, изо дня в день…

И тут в воротах появилась Юливанна. На ней было то же самое платье, но сама она так изменилась, что Юрка даже не сразу узнал ее. Раньше она ходила быстро и легко, как бы вовсе не касаясь, земли, а теперь шла медленно, осторожно, словно боясь оступиться. И вся она как-то поникла, будто сразу постарела и погасла. Ямочки на щеках превратились в морщинки, загорелая кожа стала теперь просто желтоватой, а полные яркие губы сделались бледными и вялыми. Сбоку, отстав на полшага, шел Сенька-Ангел.

Дед замолчал, и все молчали тоже, смотрели, как они пересекают двор и приближаются. Папка начал суетиться, а у мамки и Максимовны лица стали замкнутые, отчужденные.

— Здравствуйте, — бесцветным голосом сказала Юливанна.

— Доброго здоровьичка, — сказал дед.

Ответил ей только дед, но Юливанна не заметила этого. Она повела глазами, ища, куда бы сесть, но места не было. Юрка метнулся к сараю, там у двери стоял табурет, и поставил его рядом с Юливанной.

— Спасибо, Юра, — сказала она.

Юрка вспомнил про рисунок, снова метнулся к сараю и обратно, протянул ей свернутую в трубку бумагу. Юливанна начала разворачивать, узнала рисунок, губы ее задрожали, она поспешно свернула бумагу опять.

— Значится, поправились, — сказал дед.

— Что? А, да-да, почти…

— А тут, между прочим, — сказал папка, — гражданка Воронина была. С сыном приезжала.

Юливанна посмотрела ему в лицо.

— Я знаю.

— Ну, ваши вещички они оставили, — поспешно сказал дед. Он, видно, боялся, что папка еще чего-нибудь скажет и будут неприятности. — Вещички в целости и сохранности. Сейчас я их принесу.

Он пошел в дом. Все молчали и старались не смотреть друг на друга и особенно на Юливанну, а она, казалось, ничего этого не замечала.

— Вот, — сказал дед и поставил перед ней клетчатый чемодан. — Чего тут, как тут — не знаю, складывал не я, складывали они.

— Спасибо, — сказала Юливанна.

Она расстегнула чемодан, достала сумочку, открыла ее, лицо у нее стало озадаченное. Она поставила чемодан на табурет, открыла его, пошарила в кармане на верхней крышке, засунула руку под платья, пошарила там, растерянно оглянулась, потом подняла чемодан и вывалила из него все. Платья попадали на табурет, свалились на землю. Юливанна провела рукой по лицу и снова растерянно оглянулась.

— Странно, — сказала она. — Я не помню где, но у меня были деньги… Не очень много, но были…

Папка ужасно засуетился, дедовы глаза спрятались в морщинах, рот у Максимовны вытянулся в ниточку. А Юрку почему-то обдало жаром.

— Нас это не касаемо, — сказал дед. — Были они там, не были… Мы ваших денег не трогали. Вот как они сложили, так оно и есть…

— Нет, что вы! — сказала Юливанна. — Как вы могли подумать?.. Я вас ни в чем не подозреваю… По-видимому, она решила, что это его деньги, и забрала все…

— А что же, — сказал папка, — вполне свободная вещь!

— Мы до ваших вещей не касались, — деревянным голосом сказала Максимовна. — И все это нас не касается. Разбирайтесь сами!

— Да, да, конечно… — сказала Юливанна. — Только что ж теперь делать?.. Мне нужно ехать и не на что, нет ни копейки… Даже телеграмму не могу послать…

Папка молча суетился, все остальные сидели как каменные.

— Я прошу, — сказала она, — я прошу — одолжите мне рублей пятьдесят… ну хотя бы сорок… Я сейчас же верну, вышлю телеграфом…

Она подняла голову и посмотрела на всех по очереди, но никто на нее не смотрел и не ответил. Время шло, а они молчали. Молчали и молчали…

— Еще чего! — сказала мамка. — Кабы у нас лишние деньги, мы б тоже по курортам ездили… А тут не знай, чем рты напихать…

— Деньги мы не куем, — сказала Максимовна, — у нас лишних не бывает.

— Но как же быть?.. Я ведь прошу в долг и сейчас же верну… Вот хоть и вещи оставьте в залог…

Сенька-Ангел поднял платья, стал запихивать в чемодан.

— На кой они нам? — сказала мамка. — Нам тут фигурять негде, мы люди рабочие…

Юливанна посмотрела на деда, но тот молчал, Максимовна, поджав губы, смотрела в сторону, папка суетился и вроде бы даже усмехался. Юливанна снова провела рукой по лицу и сказала еле слышно:

— Что же мне теперь делать?..

Семен застегнул «молнию» чемодана.

— Нашла у кого просить! — сказал он. — У них зимой снега попроси — удавятся, не дадут…

— А ты нам не указ! — вскинулась Максимовна. — Мы твоих денег не считаем, ты наши не считай…

— Вот чужие-то вы и любите считать, сквалыги завидущие… Пошли отсюда. Ничего ты у них не допросишься…

Он поднял чемодан, взял своей лапищей Юливанну за локоть и, как маленькую девочку, повел к воротам. Она шла опустив голову и в самом деле стала сейчас похожей на маленькую обиженную девочку.

— Ишь защитник нашелся! — зло сказала Максимовна. — Один утоп, другой присоседился… Такие небось не пропадают!

— А ловкая какая! — сказала мамка. — Дай ей деньги, а потом поминай как звали…

Щемящая жалость к несчастной Юливанне вдруг обратилась у Юрки в ненависть, слепую ярость. Все тело его начало ходить ходуном, как тогда на берегу.

— Ну и гады же вы все! — сказал он. — Подлые гады!

— Ты чего это, поганец! — изумленно открыл глаза дед. — Ты это кому говоришь?

— Тебе! И тебе, и тебе, и тебе… Все вы сволочи! Вы же врете, что денег нет, вы получку получили… Вам жалко, жмоты проклятые…

— Ах ты пащенок! — крикнула Максимовна. — А вы чего смотрите? Вырастили бандита…

Мамка наотмашь хлестнула Юрку по лицу. Он схватился за щеку и отпрыгнул. Он знал, что сейчас его будут бить, но уже не мог остановиться и кричал, торопился успеть сказать все:

— Бить будете? Бейте!.. Все равно вы сволочи и гады… Был дядя Витя, бегали к ним, подлизывались, жрали, пили, а теперь вам денег жалко?.. А куда ее деньги девались?.. Вы их и украли!

— Кто украл? — вскочил папка. — Я тебе покажу — украли!

Папка поймал его за руку, ударил по лицу.

Папка задиристый, но слабосильный, в драках всегда попадало ему. Теперь он был сильнее и бил со знанием дела, туда, где больней.

Юрка кричал, извивался, пытался вырваться, но папка держал цепко и бил все злее и злее…

Юрка изловчился, боднул его в живот. Папка охнул и, схватившись за живот, согнулся пополам. Юрка отскочил в сторону. Лицо у него было разбито в кровь, но он ничего не чувствовал. Его трясло от ненависти.

— Всем бы вам так… За все… Подлые гады!.. Не хочу, не буду я с вами жить… Пропадите вы тут пропадом!..

Мамка бросилась к нему, Юрка увернулся и побежал со двора.

— Беги, беги!.. — крикнула мамка. — Все равно никуда не денешься, жрать захочешь — прибежишь обратно…

Разбитое лицо горело, распухшие губы стягивала подсыхающая корка крови. Юрка побоялся идти к колодцу — слишком близко от дома — и пошел к морю. Оно дышало медленно и мерно, будто отдыхало от тяжкой штормовой работы. Там, где недавно над черными глубинами проносились лохматые пенные гривы, теперь дробились, множились и слепили глаза солнечные зайчики. Юрка разделся, забрел в воду по грудь и обмыл лицо. Даже на ощупь было заметно, как оно распухло.

На бугре появились две фигурки. Юрка бросился к одежде, но присмотрелся и успокоился — к нему бежали Славка и Митька.

— Ух ты, как он тебя! — сказал Славка.

Зареванный Митька молчал и только, широко открыв «ставни», испуганно смотрел на него.

— Ну, ты его тоже саданул! Он как отдышался, как начал кричать: «Я ему башку оторву, я ему шкуру спущу»…

— Вот он теперь бить меня будет, — сказал Юрка и показал кукиш. — Я больше и домой не приду.