Газета День Литературы # 79 (2003 3) - Газета День Литературы

Новый роман Сергея Сибирцева "Привратник "Бездны" — произведение вполне реалистичное. И даже оригинальный жанр, который автор заявляет в подзаголовке — "Роман-dream", не может смутить читателя: лишь на последних страницах он догадывается, что все нелепости, происходящие с героем, это его сон. Потому что эти нелепости слишком жизненны, слишком в духе времени.

Привратник — это малозначительный сотрудник банка "Бездна" господин Типичнев, современный "маленький человек", тихий, безответный интеллигент, влачащий скудное одинокое существование, разве что в обществе кота, и в общем-то смирившийся с таким безотрадным своим положением. Но неожиданно жизнь выносит его, подобно Невзорову из "Ибикуса" Алексея Толстого, на самый пик событий. Типичнев, помимо своей воли, становится участником, а вернее жертвой разборок мафиозных группировок, его втягивают в какие-то свои интриги правоохранительные органы, его домогается некая блудница, являющаяся на самом деле сотрудником ФСБ и имеющая цель охранять Типичнева как фигуру, представляющую государственную ценность, и так далее. Какой уж это сон?! Всё это стало повседневностью, обыденной картиной современной жизни, и никем не может восприниматься ни абсурдом, ни сном, ни иносказанием, ни декадансом. Неслучайно С. Сибирцев предваряет свой роман эпиграфом из Федора Степуна: "Всюду царствовало одно и то же: беспочвенность, беспредметность, полет и бездна".

С. Сибирцев называет всё происходящее нынче бездной, где явь и сон практически неразличимы, потому что уже нет никаких границ между реальным и фантастическим. Особенное внимание автор уделяет внутреннему миру, чувствам своего героя, он тщательно исследует психику человека, подвергнувшегося всяким мыслимым и немыслимым испытаниям — от пыток и соблазна до катастрофы и больничной койки. Причем Типичнев, пройдя все эти круги ада, не ломается, не опускается до уровня своих мучителей-искусителей. Его интеллигентская сущность все-таки берет верх в противостоянии с темными силами. Больше того, в нем пробуждается энергия противостоять злу самым решительным образом, вплоть до вооруженного сопротивления. И, во всяком случае, он не проигрывает эту схватку.

"Dream" господина Типичнева начинается с тревожного ночного звонка в дверь. Заканчивается же роман-сновидение тем же самым: пробудившись, наконец, от дурного сна, Типичнев слышит... звонок в дверь. Все начинается сызнова...

Юрий РЯБИНИН

Сергей Сибирцев ЗАЛОЖНИК ИГИГОВ…

… А вот с глазами моими дело обстояло посложнее. Я почти не смаргивал, и в них наверняка проскакивали от проезжающих авто холодные зеленые искры.

Мои глаза тянулись к незнакомке и

совсем по-юношески потрухивали. Через них просачивалась неуместная сейчас усмешливость, делавшая умудренные мои очи, несмотря на их положительную статичность (припрятываемую пришибленность, растерянность), вальяжно покачивающимися, зыбковатыми…

Я видел эти мужские, с тяжеловатой поволокой, глаза как бы со стороны, — весьма немужественное, глуповатое зрелище представляли они. Уж очень они были себе на уме… И, разумеется, отыскать в этих уверенно колыхающихся бутылочных глазах какую-либо моральную поддержку моя незнакомка не захотела, не сочла нужным. Она просто отвернула взгляд на проезжую, равнодушно спешащую часть улицы и, пристукивая цельнолитым каблучком, сотворила отменно вежливый монолог-отлуп:

— Вы там звоните, предупреждайте, пожалуйста. У вас впереди целый вечер. А мне, знаете, пора. Вот. И спасибо за ваше шефство…

И вернувшись взглядом ко мне, амбивалентному остолопу, не преминула совершенно по-девчоночьи заметить:

— Что вы смотрите, как на маленькую? — и снова безуспешно попыталась выдернуть плененную ладошку.

— Слушайте, отпустите, мне больно! И вообще, я не привыкла так. Вот, наконец-то… И таких разглядываний не люблю.

И, скользнувши отвердевшими чужеватыми зрачками по нижней части моего портрета, почти благожелательно проронила:

— Ну, до свиданья, — и, не дожидаясь благовоспитанной ответной реплики, легко зашагала прочь.

… И вновь безумный безуведомительный провал в бездонный временной разъем. Вновь утянула меня неисповедимая будущая новейшая реальность в некую магическую мертвящую щель, в которой живут-жируют живые Ба… Вновь я в нынешней чудодейственно чахлой либеральной действительности, кем-то бережливым схороненный в бетонном удушливо затхлом закуте, — вероятно, в качестве ценного заложника…

А в голове, в каких-то полутемных предполуночных закоулках все еще бродили (доисторические!) странноватые нетипичные персонажи-эпизоды уличного приключения с особой, очаровательного неиспорченного свежего абитуриентского возраста, со всеми присущими этим чудесным привередливым глупым годам причудами и вредностями… Причуды и вредности, присущие именно только ей, моей будущей, горячо возлюбленной супруге…

… А в этом несвежем подвальном мешке я вроде освоился. Освоил оставленное (положенное по рангу пленника) мне — пространство. Освоил, настолько, насколько позволяли изящные малокалиберные звенья никелированных спецбраслетов, прихваченные одним захватом к перхотисто-ржавой трубе, облепленной слезливыми градинами конденсата…

Неделю или месяц меня здесь мурыжат — эта слипшаяся страница теперешней моей биографии моим полубдящим внутричерепным извилинам пока неведома — не вывешена, она, милая, на личный, так сказать, сайт нынешнего моего прозябания-бытия.

Раз в день, скорее всего рано утром (а вполне возможно, и посреди ночи) мне приносят казематные лакомства. Из емкого цветисто раскрашенного китайского термоса мне наливают одновременно первое, второе и третье.

На первое — теплая, реже спрогоряча, супная жидкость.

На второе — все, что завалялось на дне термоса.

И на третье — все, что осталось от первого и второго раскисшего, картофельно-перлового пойла-яства…

Самое скверное в моем санаторном положении — утерял счет суткам. Первые дни-отсидки, отмечая легкими царапинами на стене ланчи-баланды, я как бы попытался вести некий самодеятельный тюремный календарь и был пойман за этим невинным хроноупражнением охранником, молчаливым, плоскомордным детиной, который в качестве превентивного проучения, профессионально приложился к моему мозжечку сыроватым обрезком досочного бруса, который оказался обыкновенной отморозной культуристской ладошкою. А затем предупредительный сторож потыкал, поокунал мою вольно свесившуюся ученую любознательную головушку прямо в (благо на то время) пустую "утку"-ведро, одарив напоследок, блюдя санаторный параграф, наставительно профилактической речью:

— А-а будешь злостно а-а нарушать режим, а-а будешь кемарить а-а с парашей на бубене.

А дремлю-кемарю, мне кажется, я все время. Собственно этим и спасаюсь, чтоб окончательно не свихнуться, не запутаться в собственных мозговых лабиринтах, которые вместо ожидаемого выхода вечно предлагают смрадные гнетущие тупики, изящно убранные прилипчивой паутиной, в силках которой непременно застревает и бьется вот уже которые сутки беспомощной глупой птахой мое идиотское детское недоумение: почему я здесь, как я сюда попал, за какие такие реальные негоции?..

А дяде-пленнику уже хорошо за тридцать. А подлинные человеческие поступки, которые бы украшали биографию настоящего мужчины, все еще не сотворены, все еще как бы в перспективе… За каким же, спрашивается, хреном я здесь околачиваюсь, порчу желудок какой-то дрянью, а в качестве собеседника тупо перемалывающее жвачку, немногословное животное под видом молодца аспирантского цветущего возраста…

Нет, разумеется, кое-что в активе у меня присутствует. То есть, когда-то присутствовало, наличествовало…

А была ли вообще у меня прошлая жизнь? С чего я взял, что в недавнем прошлом я занимался разработкой одной перспективной научной проблемы, связанной с получением альтернативной (сказочно дешевой!) энергии…

Боже мой! Да кто позволит же сейчас заниматься подобными глобальными изысканиями?.. Кто позволит поставить заглушки на приватизированные газовые и нефтяные скважины?!

И есть ли вообще — Я? Или я всего лишь одушевленная органическая оболочка-функция… Ребенок, школьник, студент, муж, отец, а затем ученый, а потом служащий СБ Банка "Русская бездна", а еще погорелец-бомж и вдруг чаянный гость какого-то дальнего мифического родственника — сумасшедшего доморощенного мультимиллионера… И даже в палачи-давильщики однажды был зачислен — да вовремя пробудился! Если только в точности пробудился…